Театр под сакурой

— Надо и нам этим заняться, — сказал Накадзо.

— Это работка на всю ночь, — усмехнулся Ивао.

Да, это была долгая и муторная работа. Надо было пройтись по всему городу, заглянуть в каждый дом, уничтожая тварей, когда по одной, когда небольшими группами. Ночью делать это было куда сложнее, к тому же за плечами лежал почти бесконечный день полный безумия. Но останавливаться было нельзя, пока не будет уверенности, что убит последний каии. И проделать эту работу предстояло тем же самым солдатам, что весь день дрались, не щадя себя, как бы они не устали, опускать оружие было рано.

В штаб-квартире отряда они собрались ближе к вечеру следующего дня. Зачистка столицы после такого прорыва заняла очень много времени, да и все были слишком вымотаны, чтобы носиться по городу с обычной скоростью. Очень помогли подошедшие, наконец, полки из соседних городов, с их помощью город прочесали мелким гребнем, выловив и перебив всех каии. Их прибытие позволило отпустить потрёпанные в бою части, однако не освободило бойцов отряда Накадзо.

— Ну, бывай, Хара-сёса, — протянул комбату, в батальоне которого осталось не больше сотни человек, кожаные перчатки Юримару. — Был рад воевать вместе с тобой.

— Останься жив, Юримару-сёса, — ответил на это комбат, принимая перчатки.

— Было бы глупо погибнуть теперь, — усмехнулся Юримару и направился к солдатам из Мацудо.

Накадзо пришёл в штаб-квартиру последним. Хакусяку всё же затащил его на аудиенцию к императору. Оказалось, что его величество желал лично видеть командира отряда борцов с каии, и готов был отложить аудиенцию самого хакусяку, только бы он пришёл вместе с Накадзо. Тюса был весьма польщён таким отношением со стороны правителя, и отбыл вместе с хакусяку во дворец, как только привёл себя в порядок после зачистки города.

— Можете поздравить меня, — усмехнулся он, войдя в общий зал, — я теперь кавалер Восходящего солнца с цветами павлонии. К тому же, все мы повышены на одно звание, Нагэн — посмертно.

— Лучше всякого звания и новых погон, — мрачно заметил Ивао, — Нагэну бы понравилось, если бы мы записали его марш.

— Собирай ваше устройство, — кивнул Накадзо, — будем писать.

— Мы промучились с чёртовым маршем, — усмехнулся основательно захмелевший после нескольких десятков чашечек сакэ Накадзо, — почти до полуночи. Записывали, слушали, хохотали над голосами друг друга, ругались, кому какую реплику лучше петь или может быть всем хором петь весь марш. Это стало хорошей разрядкой после того проклятого дня.

— Но что случилось с Юримару? — удивился Ютаро. — Он ведь был едва ли не героем того дня. Бронегвардейцев спас, Акихабару оборонял, вместе с вами самый мощный прорыв ликвидировал. Как же такой человек мог пасть настолько низко.

— Он никуда не пал, — покачал головой Накадзо, — просто зашёл слишком далеко. После похорон Нагэна, Юримару зарылся в книги. Он перечитал, наверное, несколько сотен книг и свитков, посвященных самым разным оккультным наукам и практикам. Как нашим, так и заграничным. Пользуясь затишьем, что наступило в столице после большого прорыва, Юримару стал искать его причину.

— И он её нашёл? — задал Ютаро вопрос, в ответе не нуждающийся.

— Ты, наконец, нашёл ответы на свои вопросы? — обратился Накадзо к Юримару, сидевшему за столом в главном зале. Перед ним стоял патефон, играющий «Марш борцов с каии».

— Присаживайся, Накадзо, — сказал Юримару, — разговор у нас будет долгий.

— И о чём он будет? — поинтересовался Накадзо, понимая, что ничего хорошего этот разговор ни сулит.

— Я думаю, что действительно разобрался с прорывами тьмы, — решительно заявил Юримару. — Всё оказалось куда проще, чем я считал сначала. — Он зачем-то придвинул к себе стакан и наполнил его на две трети водой. — Проще всего будет объяснить это на примере. — Юримару накрыл стакан ладонью. — Смотри, Накадзо, вода в стакане — это тьма. Она скапливается в нашем мире, где и каким образом, тут теорий великое множество и они сейчас не важны. Тьма копится до тех пор, пока её не становится слишком много, вот тогда и происходят прорывы. Из Подземного мира, будем считать так, она выходит в наш, материальный Нам удалось сейчас заблокировать места прорывов, но кто поручится, что они не образуются снова. Где, как и когда — на этот вопрос я ответа так и не нашёл.

— Ты не сказал мне ничего нового, Юримару, — пожал плечами Накадзо. — Стоило ли выдёргивать меня, если у тебя есть только теория, и нет никакого предложения, как бороться с тьмой, а не с её проявлениями.

— Есть такое предложение, Накадзо, — ответил седоволосый самурай, — есть очень даже реальное предложение. Ведь никто из нас не пробовал окунуться в прорыв, узнать, что кроется под его поверхностью.

— И ты хочешь нырнуть в прорыв тьмы? — спросил Накадзо. — Ты же понимаешь, что это — полное безумие.

— Отнюдь, — усмехнулся Юримару, — отнюдь. Я — человек тренированный, как физически, так и духовно, впрочем, как и любой из нас. Если удастся окунуться во тьму и собрать её, подчинить себе, то никаких новых прорывов можно не ждать ещё очень долго. Но, кроме того, человек, окунувшийся во тьму, получит власть. Огромную, ни с чем не сравнимую власть и силу.

— Так вот чего тебе нужно, — Накадзо опустил взгляд, — хочешь воспользоваться тьмой, чтобы получить власть. И как же ты ею хочешь распорядиться, Юримару?

— Ты знаешь, откуда берётся в мире тьма? — задал встречный вопрос тот. — Это совокупность всех отвратительных вещей, что творятся вокруг нас. Убийства, насилие, воровство и простая жестокость. Все они оставляют свой след. Каждое подобное деяние — это капля в море тьмы. И за века их скопилось великое множество. Войны — последствия накопления тьмы, своеобразные выбросы, освобождающие самые чёрные эмоции людей, узаконивающие самые чёрные их дела. Однако последняя война не столько высвободила тьму, сколько накопила новой. Все эти газовые атаки, мехи и налёты дирижаблей, уничтожающих целые города. Именно Первая Мировая причина наших прорывов. Почему тьма полезла именно у нас в столице, я, конечно, не знаю, но что будут ещё прорывы, уверен. Пусть не такие масштабные, как вчера, да это и к лучшему, иначе пришлось бы тащить батальон автоматчиков и пару миномётных рот, чтобы окунуться в него.

— Ты так и не ответил, Юримару, — холодно произнёс Накадзо, — как ты хочешь распорядиться силой тьмы?

— С такой силой можно стать реальным хозяином нашего мира, — мечтательно произнёс Юримару, лицо его изменилось, приобретя какое-то романтическое выражение, морщины даже слегка разгладились. — Не сразу, конечно, одной силы тут будет мало, нужно найти твёрдую опору, показать мощь, заявить о себе тем, кому надо. И уже после встать за спинами хозяев мира и управлять ими. Контролировать политику, чтобы не допускать больших войн, ограничиваясь только локальными, и то где-нибудь в Африке или Южной Америке, можно в России, там народ очень любит воевать сам с собой. Они нужны для сброса тьмы, ведь та будет копиться в любом случае…

— Довольно, — оборвал его Накадзо. — Ты сам-то понимаешь, что говоришь, Юримару?! Ты что, возомнил себя кукловодом из Бунраку[56]? То, что ты говоришь не просто государственная измена, это обычное безумие. Тебя не в контрразведку сдавать надо, а в дурдом!

— Понятно, — мгновенно потерял интерес к беседе Юримару. — Я так и знал, что никто из вас меня не поймёт. С Мидзуру и Ивао и разговаривать даже не стану. Бесполезно.

Он поднялся со стула так порывисто, что едва не смахнул стакан с водой, и под аккомпанемент последних аккордов «Марша борцов с каии», поднялся к себе в комнату.

— Я так понял, — осторожно спросил я, просто ошарашенный словами Юримару, — что Ивао тоже пережил большой прорыв тьмы. А что с ним сталось после?

— Я убил его, — коротко ответил Юримару, было видно, что эта тема не доставляет ему особого удовольствия. — Он просто попался мне не в то время. Я как раз собирался уходить, а он как будто почувствовал что-то, стоял в главном зале у самых дверей.

56

Бунраку — самый крупный кукольный театр Японии, являющийся хранителем традиций, названный по имени организатора и постановщика первых спектаклей Уэмура Бунракукэн (1737–1810). Он был открыт в 1872 г. в Осака, на вывеске было написано: «Дозволенный правительством кукольный театр Бунраку». Это название стало символом японского традиционного кукольного театра (нингё дзёрури) вообще.