Страница 3 из 17
— Я бы хотел, чтобы вы прошли со мной в дом, — добавил он, — но должен предупредить, зрелище не из приятных.
— Я — врач, лейтенант.
— Да, но психиатр.
— И при этом врач. У всех психиатров медицинское образование.
— Что ж, оно и к лучшему. Я как-то не подумал.
— Полагаю, вы хотите, чтобы я опознала тело Дилана.
— Нет. Я не собирался просить вас взглянуть на тело. Состояние… Визуально опознать его невозможно. Я хотел показать вам другое, в надежде, что вы сможете объяснить, как это надо понимать.
— Показать что?
— Нечто странное, — ответил он. — Нечто чертовски странное.
3
В доме ярко горели все лампы: под потолком, на стенах, на столах. После ночной темноты Лауре даже пришлось прищуриться. Она увидела, что гостиная обставлена уютно, но не в одном стиле. Геометрические фигуры обивки дивана совершенно не гармонировали с цветочками занавесок. Зеленые ковер и стены не совпадали оттенками. Только две сотни книг на полках, похоже, подбирались с любовью. В остальном гостиная напоминала сценическую декорацию, которую торопливо собрали для спектакля с маленьким бюджетом.
— Пожалуйста, ничего не трогайте, — предупредил Лауру Холдейн.
— Если вы не хотите, чтобы я опознала Дилана…
— Как я и говорил, едва ли вам это удастся.
— Почему?
— Нечего там опознавать. От лица просто ничего не осталось.
— Господи!
Они стояли в прихожей, у арки, ведущей в гостиную. Холдейну определенно не хотелось вести ее дальше, как чуть раньше, когда они стояли под свесом крыши, не хотелось приглашать в дом.
— У него были какие-то особые приметы?
— Участок лишенной пигмента кожи…
— Родимое пятно? —Да.
— Где?
— На груди, посередине. Холдейн покачал головой:
— Скорее всего, нам это не поможет.
— Почему?
Он посмотрел на нее, потом взгляд его уперся в пол.
— Я — врач, — напомнила она ему. — Его грудь буквально сплющена.
— От побоев?
— Да. Все ребра сломаны, и не единожды. Грудина раздроблена, как тарелка из китайского фарфора.
— Раздроблена?
— Да. Именно так, доктор Маккэффри. Я говорю не о трещинах или переломах. Грудина именно раздроблена. Словно была стеклянной.
— Это невозможно.
— Видел это собственными глазами. О чем могу только сожалеть.
— Но грудина — крепкая кость. В человеческом теле она и череп выполняют роль брони.
— Убийцей был чертовски сильный сукин сын.
Лаура покачала головой.
— Нет. Можно раздробить грудину в автомобильной аварии, где мощность удара невероятно велика, если столкновение происходит на скорости пятьдесят или шестьдесят миль в час. Но избить человека до такой степени невозможно…
— Мы предположили, что убийца орудовал свинцовой трубой или…
— Невозможно, — повторила она. — Раздроблена? Конечно же, нет.
«Мелани, моя маленькая Мелани. Что с тобой случилось, куда тебя увезли, увижусь ли я с тобой вновь?» Она содрогнулась:
— Послушайте, если вам не нужно, чтобы я опознала Дилана, я просто представить себе не могу, чем еще могу вам помочь…
— Как я и говорил, мне хочется вам кое-что показать.
— Что-то странное? — Да.
Однако он держал ее в прихожей и даже пытался загородить собственным телом арку, ведущую в гостиную. В нем явно боролись две силы. С одной стороны, ему хотелось получить ответы на интересующие его вопросы, которые она могла ему дать, с другой — он опасался подвергать ее шоку, который она могла испытать, увидев место преступления.
— Я не понимаю. Странное? В каком смысле? Холдейн на вопрос не ответил.
— По работе вы и он занимались одним и тем же?
— Не совсем.
— Он был психиатром, не так ли?
— Нет. Психологом, который занимался вопросами поведения людей. Особенно Дилана интересовали методы воздействия на поведение людей и способы его изменения.
— А вы — психиатр, по образованию врач.
— Моя специализация — лечение детей.
— Да, я понимаю. Разные области.
— Совершенно. Лейтенант нахмурился.
— Ладно, побывав в его лаборатории, вы все-таки сможете сказать мне, чем занимался там ваш муж.
— Лаборатории? Он здесь и работал?
— Он здесь только работал. Не думаю, что пребывание вашего мужа и дочери в этом доме можно назвать нормальной жизнью.
— Работал? И что же он делал?
— Проводил какие-то эксперименты. Мы не можем в этом разобраться.
— Так пойдемте посмотрим.
— Зрелище… жуткое, — он пристально смотрел на нее.
— Я же говорила… я — врач.
— Да, а я — коп, и коп видит больше крови, чем врач, но от того, что мы там нашли, мне стало дурно.
— Лейтенант, вы привезли меня сюда, и теперь вам не удастся избавиться от меня, пока я не узнаю, что мой муж и моя маленькая дочка делали в этом доме.
Он кивнул:
— В таком случае нам сюда.
Она последовала за ним мимо гостиной, подальше от кухни, в короткий коридор, где стройный, симпатичный латинос командовал двумя мужчинами в униформе с надписью «СЛУЖБА КОРОНЕРА» на спине. Они укладывали труп в матовый пластиковый мешок. Один из мужчин застегнул «молнию». Сквозь непрозрачную поверхность Лаура видела лишь контуры мужского тела да несколько крупных потеков крови.
Дилан?
— Это не ваш муж, — Холдейн словно прочитал ее мысли. — У этого человека не было никаких документов. Так что установить личность мы сможем только по отпечаткам пальцев, если они есть в нашей картотеке.
Она видела кровь на стенах, на полу, много крови, так много, что Лауре казалось, будто она не в реальном доме, а перенеслась в какой-то эпизод из плохого фильма-ужастика.
По центру коридора постелили пластиковую дорожку, чтобы следователи и технические эксперты не наступили на кровь и не вымазали подошвы.
Холдейн искоса глянул на нее, и она изо всех сил попыталась скрыть от него свой страх.
Неужто Мелани была здесь, когда убивали этих людей? Если да, если сейчас она с мужчиной (мужчинами?), который это сделал, ее тоже ждет смерть, потому что она — свидетельница преступления. Даже если она ничего не видела, убийца покончит с ней, когда… она ему надоест. Сомнений в этом быть не могло. Он убьет ее, потому что это убийство доставит ему удовольствие. Судя по тому, что она сейчас видела, убийца — психопат. Ни один человек в здравом уме не стал бы убивать с такой жестокостью, проливая реки крови, наслаждаясь ее видом.
Оба сотрудника службы коронера вышли из дома, чтобы взять каталку и увезти на ней труп.
Стройный латинос в черном костюме повернулся к Холдейну. Голос у него оказался на удивление сильным.
— Мы все обследовали, лейтенант, сфотографировали, сняли, где могли, отпечатки пальцев. Теперь выносим тела.
— Предварительное обследование позволило получить что-нибудь интересное, Джой? — спросил Холдейн.
Лаура предположила, что Джой — полицейский патологоанатом, хотя чувствовалось, что он слишком уж потрясен для человека, привычного к сценам насильственной смерти.
— Такое ощущение, что все кости тела сломаны как минимум по одному разу, — начал Джой. — Один перелом над другим, их сотни, невозможно установить, как много. Я уверен, что вскрытие покажет перфорацию внутренних органов, повреждение печени… — он бросил короткий взгляд на Лауру, не зная, стоит ли продолжать.
Она надеялась, что ее лицо — бесстрастная маска, отражающая только профессиональный интерес и скрывающая истинные чувства: ужас и смятение.
— Размозженный череп, зубы переломаны и частично выбиты, один глаз вытек.
Лаура увидела на полу каминную кочергу.
— Это орудие убийства?
— Мы так не думаем, — ответил Холдейн.
— Кочергу этот парень держал в руке. Нам пришлось потрудиться, чтобы разжать его пальцы. Он пытался защищаться, — пояснил Джой.
Они помолчали, глядя на матовый пластиковый мешок. Монотонный стук капель дождя по крыше чем-то напоминал далекий грохот огромных ворот, которые отворяются во сне, открывая глазу загадочные и опасные земли.