Дети бури

Если Соня была права, если здесь был тот безумец, который вызвал столько беспокойства, то она не могла дать ему уйти, не бросив прежде хотя бы один беглый взгляд на его лицо или не увидев любой другой отличительный признак, который позже позволил бы его опознать: точный рост, сложение, манеру одеваться.

Она побежала за ним.

Море, продолжавшее мерно биться о берег, было окончательно забыто, цветы тоже.

Она могла думать только о том, как бы догнать незнакомца.

Девушка откинула листья и почувствовала, как они скользят по обнаженным рукам, словно нежные крылья насекомых, и вступила в темноту.

Она думала, что он пробежит через всю аркаду и снова выскочит на открытый воздух, пересечет оставшуюся часть сада и скроется в гуще сосен слишком быстро, чтобы она успела туда добраться; однако она ошиблась.

Он не покидал аркаду, а тихо стоял у левой стены, затаив дыхание и прислушиваясь к шагам.

Ждал ее.

Она не обманула его ожиданий.

Девушка вскрикнула, когда налетела в темноте на незнакомца, перепуганная, как котенок при виде змеи.

Она повернулась.

Мужчина схватил жертву, снова повернул ее лицом к себе, хотя в этом мраке она могла только предполагать это.

Выпустив ее руки, он тут же крепко вцепился в горло.

Соня вскрикнула.

Это был ужасно слабый крик, слишком тихий, чтобы его кто-нибудь мог услышать и оказать помощь. Бесполезный, больше похожий на шепот крик...

Он прижал девушку спиной к стене аркады.

Жесткие ветки впились в нее, как когти, причиняя боль, раня нежную кожу...

Даже теперь, трепеща и извиваясь под давлением крепких, сухих, уверенных рук, Соня пыталась хоть как-то рассмотреть своего мучителя. Лицо мужчины было совсем близко от ее собственного. Она чувствовала его ускоренное, возбужденное дыхание... Однако темнота была слишком густой, слишком насыщенной для того, чтобы по-настоящему его рассмотреть. Было понятно, что мужчина боялся быть узнанным.

Хотя быть схваченной за горло определенно было некомфортно, это не грозило смертью. Он прижимал девушку к стене и мешал дышать, но все откладывал момент, когда можно будет сделать еще одно небольшое усилие и прикончить жертву – как будто ему тоже нужно было время для того, чтобы собраться с мыслями и подготовиться к совершению убийства.

Она забилась, пытаясь вырваться, и поняла, что от этого боль в горле становится только сильнее.

Она снова попробовала закричать.

Ни звука – только боль.

Она решила поговорить с мужчиной, убедить его разжать руки, упросить отпустить горло, чтобы они смогли побеседовать друг с другом, как разумные люди. Но когда она попробовала мягко, убедительно начать разговор, то поняла, что это невозможно: слова остались несказанными, потонули в ощущении удушья.

Он крепче стиснул руки, придвинулся ближе и, видимо, набрался храбрости для завершения своего дела...

Еще более глубокая темнота извивалась в смертельном танце на границе ее сознания, становилась больше, придвигалась ближе, окутывая девушку своим покрывалом, точно саваном.

В первый раз за все это время Соня ощутила не испуг, а самый настоящий, неподдельный ужас. Он рос, усиливался и превращался в кошмар, в ожидание неизбежной смерти...

Почему-то до этой самой минуты она никак не могла представить себя в виде трупа, холодного и безжизненного, навсегда обреченного на неподвижность. Возможно, это был некий абсурдный результат чересчур оптимистичного подхода к жизни, но она никогда не рассматривала всерьез возможность умереть прямо здесь, в саду, от жестких, сухих, смертоносных рук безумца.

Теперь ей поневоле пришлось это понять.

Соня схватила мужчину за запястья.

Они были толстыми, перевитыми мускулами.

Девушка не смогла оторвать его.

Она быстро передвинула руки выше, вцепилась в бицепсы мужчины, пытаясь его оттолкнуть.

Темнота: ближе, ближе...

Ее ногти нацелились ему в лицо. Еще раз. Оба раза девушка промахнулась, схватив только воздух.

Она извивалась, боролась из последних сил, чувствуя, что слабеет, и понимая, что не должна поддаться возможности потерять сознание.

Он тоже жадно хватал воздух ртом, словно его душили. С каждым тяжелым вдохом мужчина издавал зловещее хныканье, похожее на поскуливание больного животного. Соня не столько чувствовала, сколько угадывала сильную, нервическую дрожь, которая время от времени сотрясала все его тело.

Она знала, что осталось не больше одной секунды. Почти бессознательно, инстинктивно, как зверь, загнанный в угол, девушка сделала единственное, что оставалось: подняла правую ногу и резко вонзила длинный и острый каблучок туфли ему в ногу, нажала. На убийце были только парусиновые туфли, которые совсем не защищали от такого рода нападений.

Он вскрикнул и отдернул одну руку от горла своей жертвы, схватившись за больное место.

Соня рванулась, уперлась руками в грудь мужчины и высвободилась из его хватки.

– Эй!

Истерично рыдая, она побежала, наткнулась на дальнюю стенку аркады, сменила направление и выскочила на открытый воздух, туда, откуда пришла.

Мужчина схватил свою жертву за плечо и снова ударил ее о стену. Каким-то образом, даже с пораненной ногой, он ухитрился за ней угнаться.

Соня оттолкнулась от стены, избежала протянутой руки и снова побежала.

Как ни странно, хотя руки больше не сжимали горло девушки, она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание; бесформенное черное облако подбиралось все ближе и ближе, мягкое и теплое, обволакивало сознание. Она с трудом продолжала двигаться, потому что мысль об обмороке в тот момент, когда спасение уже близко, вызвало настоящее бешенство – из него удалось получить те самые недостающие крохи энергии.

До конца аркады оставалось всего-навсего футов тридцать, а каждый шаг казался равным серьезному путешествию. Потом воздух стал холоднее, тьма поредела... На выходе из мрачного коридора он снова схватил ее за плечо одной рукой и развернул к себе так неожиданно, что жертва потеряла равновесие.

Она задохнулась, пошатнулась и чуть не упала.

Еще секунда – и мужчина снова сжал бы ее горло, и тогда уже наверняка все было бы кончено. Соня не дала ему этой секунды: она лягнула ногой и со второй попытки достала уже пораненную ногу. Сильно ударить не удалось, но хватило и этого.

Он взвизгнул, запрыгал на одной ноге, упал.

Соня повернулась и снова побежала.

Ночной воздух был холоднее, чем помнилось, по-настоящему холоднее, почти пронизывающим.

Горло девушки полыхало так, как будто кто-то разжег внутри костер, и слишком сильно пересохло, чтобы хоть попробовать издать крик о помощи.

Она миновала скамейку, на которой сидела до прихода незнакомца, и продолжала бежать.

В дюжине шагов от края сада, на границе открытой лужайки, куда ярче всего падал свет из окон "Морского стража", Соня зацепилась ногой за камень и упала.

Она пыталась подняться.

И не могла.

Сердце отчаянно колотилось, она с трудом могла дышать и наконец потеряла сознание.

Глава 10

Очнувшись, Соня не поняла, где находится, хотя могла сказать точно, что не в своей комнате. Она лежала не на огромной полинезийской кровати на втором этаже дома, не на мягком, толстом матрасе, где провела последние одиннадцать ночей. Поверхность под ней оказалась твердой и какой-то холодноватой.

Девушка довольно долго лежала спокойно, пытаясь припомнить, что случилось и где она находится. Больше всего на свете она не любила просыпаться в незнакомом месте и хотя бы самый короткий промежуток времени не понимать, как это получилось. Когда родители погибли в автокатастрофе, маленькой девочке пришлось пройти через множество подобных сцен: сперва ее среди ночи, спящую, перенесли в дом к соседям, потому что мама и папа уже час как были мертвы, а сиделка ушла домой; утром, когда она проснулась, сердце екнуло и чуть не выскочило из груди при виде незнакомой комнаты, где ничего нельзя было узнать. В следующий раз девочку забрала тетя, и она же разбудила на другое утро смущенного, напуганного ребенка, мечтающего оказаться в своей спальне рядом с куклами, которых так хорошо знала, с кучей мелочей и сувенирчиков, неизменно успокаивающих и придающих уверенность в начале дня. За день до похорон Соню отправили к бабушке, где ей пришлось остаться. В третий раз она оказалась в чужой комнате, к которой ей еще только предстояло привыкнуть. Она помнила, как испугалась, проснувшись утром и посмотрев на незнакомый потолок, обнаружила, что лежит в постели, которую никогда раньше не видела, помнила чувство странности происходящего, накатывающегося, как большое черное облако...