Черные реки сердца

Гарри три раза оборачивался и смотрел на оставшихся родственников, но потом у него уже не было сил оглядываться назад.

Они продолжали шагать по пляжу на юг даже после того, как закончился парк. На пути попалось несколько ресторанов. Поскольку был понедельник, в этот вечер они все были закрыты. Потом миновали мотель и жилые кварталы. Из окон домов, стоявших на берегу, лился теплый свет. Там продолжалась жизнь, как будто люди за окнами не боялись наступившей темноты.

Пройдя, наверное, мили полторы, а может быть, и две, они снова приблизились к ресторану. Там горели огни, но большие окна были расположены высоко над землей, и Гарри не мог увидеть, есть там посетители или нет. Мужчина в свитере с оленем провел их мимо ресторана к парковке. Они подошли к белому с зеленым домику на колесах, рядом с которым все машины казались маленькими.

– Почему мой брат не мог подвезти нас прямо сюда? – спросил Гарри.

Их проводник ответил:

– Вашему брату лучше не знать про этот домик на колесах и не видеть его номер. Ради его же собственного спокойствия.

Они вошли в домик через боковую дверцу.

Внутри была крохотная прихожая, за ней виднелась кухня. Проводник отступил в сторону и показал, что им нужно пройти дальше внутрь.

Там их ждала женщина-азиатка. Ей было чуть за пятьдесят. На ней были черный брючный костюм и красная блузка с высоким китайским воротничком. Она стояла у стола в комнате за кухней. У нее было чудесное лицо и удивительно милая улыбка.

– Я рада, что вы пришли, – сказала она, как будто они заглянули к ней в гости. – Здесь за столом умещается семь человек, так что нам впятером места хватит. По пути мы сможем поговорить. Нам нужно многое выяснить.

Они все уселись за стол.

Человек в свитере сел за руль и завел мотор.

– Вы можете называть меня Мэри, – сказала женщина. – Вам лучше не знать моего настоящего имени.

Гарри хотел промолчать, но он не умел лгать:

– Боюсь, что я вас узнал, и уверен, что моя жена тоже знает вас.

– Это так, – подтвердила Джессика.

– Мы несколько раз обедали в вашем ресторане, – сказал Гарри. – Он расположен в Западном Голливуде. Очень часто вы или ваш муж встречали гостей у двери.

Она кивнула и улыбнулась:

– Я рада, что вы смогли меня узнать вне... как бы лучше выразиться, вне обычной обстановки.

– Вы и ваш муж такие приятные люди, – заметила Джессика. – Вас не так легко забыть.

– Вам нравилось у нас в ресторане?

– Там просто чудесно.

– Спасибо, вы очень добры. Мы всегда стараемся угодить нашим гостям. Но я не встречалась с вашими прелестными девочками, хотя и знаю, как их зовут, – сказала хозяйка ресторана. Она пожала руку каждой девочке. – Ондина и Вилла, меня зовут Мей Ли. Я рада познакомиться с вами. Я хочу, чтобы вы ничего не боялись. Теперь ваша жизнь в надежных руках.

Домик на колесах выехал со стоянки на улицу и двинулся дальше.

– Куда мы едем? – спросила Вилла.

– Сначала нам нужно выбраться из Калифорнии, – ответила Мей Ли. – Мы едем в Лас-Вегас. В этих местах много людей путешествуют в таких же домиках на колесах. Мы всего лишь одни из них. Потом я вас покину, и вы отправитесь дальше с другими людьми. Некоторое время фотографии вашего отца будут появляться в газетах, и пока о нем будут рассказывать разные небылицы, вы уже окажетесь в безопасном и спокойном месте. Вам придется изменить свою внешность и научиться помогать таким же людям, как вы. У вас появятся новые имена и фамилии. Вы поменяете прически. Мистер Дескоте, вам, видимо, придется отрастить бороду. Вам еще предстоит поработать с хорошим педагогом, чтобы расстаться с карибским акцентом, хотя его очень приятно слышать. О, вас ждет так много дел и изменений. Но вам будет достаточно приятно, хотя сейчас в это трудно поверить. У вас будет важная работа. Ондина, мир не пропал. Вилла, я повторяю тебе то же самое. Он просто проходит через край темного облака. Нам нужно многое сделать, чтобы это облако не поглотило нас окончательно. Я вам обещаю, что этого не случится. Перед тем как мы начнем, я могу предложить вам чай, кофе, вино, пиво или, может, лимонад?

...Раздетый до пояса, босой, я так замерз в эту жаркую июльскую ночь. Пройдя мимо зеленого стула и лилового столика, я останавливаюсь в конце комнаты, освещенной синим светом. Я стою перед открытой дверью. Я не желаю продолжать это странное путешествие. Мне хочется поскорее выбежать в теплую темную ночь, где мальчик снова может стать мальчиком. Туда, где правда, которую я, как мне кажется, не знаю, может оставаться вечно неизведанной.

Я не успел моргнуть и глазом, как будто меня перенесло с помощью волшебного заклинания, но я уже покинул синюю комнату и оказался в подвале строения, которое раньше было настоящим сараем и располагалось рядом с тем местом, где теперь стоит этот новый флигель. Старый сарай был полностью разрушен, землю разровняли и посеяли там траву. Но подпол остался нетронутым и был соединен с самыми глубокими подвалами нового флигеля.

Снова против моей воли меня потянуло вперед. Или, может, мне кажется, что помимо моей воли. Хотя я дрожу от страха перед какой-то неизвестной мне темной силой, которая увлекает меня, на самом деле мною движет скрытое желание все узнать, обрести и понять правду.

Я пытался подавить это желание с той ночи, когда была убита моя мать.

Я нахожусь в коридоре шириной футов шесть, с наклонным полом.

Со сводчатого потолка петлями свисает электрический провод. Неяркие лампочки, как на рождественской елке, висят на расстоянии фута одна от другой. Стены сложены из обычных красно-черных кирпичей, заляпанных цементом. В некоторых местах на кирпичах заплаты грязной белой штукатурки, гладкой и сальной, как жир на куске мяса.

Я стою в этом крохотном коридорчике, чувствуя, как колотится мое сердце. Я прислушиваюсь к звукам в комнатах подо мной, пытаясь понять, что меня может ожидать впереди. Я прислушиваюсь к звукам в комнатах, которые я уже миновал. Я хочу, чтобы меня кто-нибудь позвал и я мог бы вернуться в спокойный мир наверху. Но не слышно ни звука ни впереди, ни позади, только стук моего сердца. Хотя мне не хочется прислушиваться к тому, что оно шепчет мне, я понимаю, что сердце уже знает все ответы. В глубине души я понимаю, что правда о моей дорогой мамочке ждет меня впереди и что позади остался мир, который уже никогда больше не будет прежним для меня. Мир, который изменился раз и навсегда, и в худшую сторону. И случилось это тогда, когда я вошел во флигель.

Пол здесь каменный, и мне он кажется ледяным под моими босыми ногами.

Пол довольно круто идет под уклон, но коридор заворачивает широкой петлей, поэтому при необходимости можно толкать тачку вверх без особого усилия или спускать ее вниз, не рискуя, что она потащит тебя за собой.

Испуганный, я шагаю босиком по этому ледяному полу, поворачиваю и попадаю в помещение длиной в тридцать футов и шириной в двенадцать. Пол здесь ровный, спуск закончился. Низкий ровный потолок. Как бы припорошенные снегом тусклые елочные лампочки на петляющем проводе дают недостаточно света. В прежние дни, до того как на ранчо провели электричество, здесь хранили фрукты и овощи, собранный в августе картофель и сентябрьские яблоки. Подвал достаточно глубок, чтобы было прохладно летом и ничего не замерзало зимой. Здесь полки были заставлены домашними заготовками фруктов и овощей.

Какой бы ни была эта комната раньше, сейчас она выглядит совершенно иначе. Я просто примерзаю к полу и не могу двигаться дальше. Вдоль одной длинной стены и захватывая половину следующей, стоят фигуры людей в натуральную величину, изготовленные из белого гипса. У каждого своя ниша, и кажется, что люди пытаются выбраться из этих стен. Здесь фигуры взрослых женщин и девочек лет по десять-двенадцать. Все обнажены. Их, должно быть, двадцать, тридцать, а может, и сорок. Некоторые стоят в отдельных нишах, другие составляют группы в два или три человека. Они склонились голова к голове, раскинув руки и иногда соприкасаясь ими. Он нагло заставил одну группу схватиться за руки в безмерном отчаянии, ища спасения друг в друге. На лица невозможно смотреть. Чувствуется, что люди кричали, молили, агонизировали, боролись, корчились от невыносимой боли, страдали от такого кошмара, который было невозможно выдержать. Как правило, их позы выражали униженность. Они пытались защититься, вскинув руки, или умоляюще простирали их, или старались прикрыть ими грудь и гениталии. Одна женщина выглядывала сквозь растопыренные пальцы, прижав руку к лицу. Все они умоляли, плакали. Было видно, что они охвачены ужасом. Даже с первого взгляда можно было понять это. И если первое, что пришло на ум: это всего лишь гипсовые скульптуры, извращенное выражение помутившегося разума, – то тут же я понимаю, что на самом деле все гораздо хуже. Даже в полутьме их незрячие белые глаза зачаровывали меня. Под их взглядами я не мог сдвинуться с места.