Страница 2 из 7
– Зона, конечно, не чистилище, – послышался его голос из комнаты, – грехов там не искупить. Большая это проблема, ребята, и не только для нашей страны. Нигде ее до сих пор так и не решили. Зона по-прежнему остается лишь местом для изоляции преступников от общества, а ведь должна бы перевоспитывать, души очищать.
– Это точно, – поддержал священника Сундеев, – не слышал я еще о таких случаях, чтобы оттуда кто-нибудь шибко перевоспитанным вышел. А о том, как скатывались по наклонной плоскости те, кто уже срок отмотал, – вот это всегда пожалуйста.
– Вот-вот, – согласился отец Василий, крутясь на месте и ища, куда он положил свои туалетные проинадлежности.
– Интересно, – усмехнулся Виктор Сергеевич, возникнув в дверном проеме и прислонившись плечом к косяку, – как это не чистилище? Уж такого ада, как там, в наше время и найти трудно. Тебе ли не знать?
– Ад, говоришь? – со вздохом переспросил отец Василий и повернулся к старому милиционеру, недовольный тем, что его опять втягивают в бесплодный спор. – Как можно, не зная Писания, рассуждать о таких вещах? Удивляюсь я тебе, Виктор Сергеевич, у тебя представления об аде как о месте, где мучают грешников. Это же не гестапо, в самом деле.
– Не понял, – пожал плечами удивленный Бугров, – кажется, во всех религиях ад так и толкуется: как место, где грешники принимают муки за те грехи, которые совершили при жизни. Всякие там котлы со смолой, адское пламя...
– Ну, вы прямо как дети, – рассмеялся священник и хлопнул себя руками по бедрам. – А вот они где!
Отец Василий нашел наконец полиэтиленовый мешочек с мылом, зубной щеткой и пастой, который впопыхах сунул в карман рясы. Достал туалетные принадлежности и положил их в отдельный кармашек на верхней крышке своего чемодана. Молодой парень с интересом слушал спор двух старых друзей: бывшего участкового и священника.
– Все эти странные представления исключительно от безграмотности, – сказал отец Василий, захлопнув крышку чемодана и оперевшись на него обеими руками. – Адом или чистилищем в христианстве, да и в других религиях, называют место, где души проходят очищение. Все изображения ада, которые вы видели в книгах с голыми грешниками, которых черти варят на огне в котлах – не более, чем аллегория, призванная пробудить хоть какую-то ассоциацию у обывателя с теми муками, которые ему, грешному, придется претерпеть на том свете.
– А что, на самом деле все происходит совсем не так? – оживился Сундеев интересному новому направлению их беседы.
– Господи, да не это главное, так или не так, – устало ответил священник и укоризненно посмотрел на горящего праздным любопытством молодого участкового. – Главное, что муки, которые грешнику придется принять – неизбежны. Но душа-то ведь бестелесна в земном понимании. Муки, принимаемые грешниками в чистилище – это муки душевные, раскаяние. Вы, Володя, слишком молоды, чтобы понять, что они гораздо тяжелее мук физических, и могут быть просто невыносимыми. Так что муки ада призваны не отомстить грешнику за все содеянное им при жизни; Господь милостив, Он не мстит, а дает возможность осознать всю тяжесть греха, очиститься через душевные страдания и предстать перед Ним. Вот в чем милосердие и любовь Господни. Понимаете?
– Ладно, мы все-таки проводим тебя до поезда, – не совсем в тему сказал Бугров. – Проводим, в вагон посадим и ручкой помашем.
– Благое дело задумали, чада мои, – рассмеялся примирительно отец Василий и стал застегивать чемодан.
В купе к отцу Василию на станции больше никто не сел. Наверное, сядет в областном центре, решил он. Откинувшись на спинку, священник рассеянно смотрел на медленно уползающую назад платформу. Прошли чередой станционные постройки. Задумчивая корова проводила взглядом состав – и потянулись за окном, все убыстряя свой обратный бег, поля, перелески и шоссе с редкими легковушками и длинными фурами дальнобойщиков. Красное солнце на закате мелькало в просветах лесополос, как прощальный семафор.
Ну, вот и все, подумал отец Василий, второй крутой поворот в моей жизни. Даже мысль, что он уезжает из родного Усть-Кудеяра навсегда, не навеяла в нем грусти, не отозвалась щемящей болью в груди. Была какая-то легкость – и томление. Такое чувство возникало у него в детстве, когда он отъезжал с приятелями и одноклассниками от здания школы на автобусе в летний лагерь. Впереди лишь манящее ожидание новых впечатлений.
Олюшки с Мишанькой вот долго рядом не будет, вспомнил с теплой грустью отец Василий. Но это и к лучшему, это их общее решение. Пока он там не устроится и не наладит свои дела, не стоит вести жену с сыном. Глядишь, к осени и подъедут, чтобы Мишанька мог начать учебный год в новой школе.
В дверях купе неслышно появилась прежняя проводница, но теперь уже без кителя, а в одной форменной рубашке с погонами.
– Ваш билет, пожалуйста, – как-то неуверенно попросила девушка и чуть замялась.
Отец Василий сразу понял, что проводница хотела проявить вежливость, но не знала, какими словами следует обращаться к этому еще не старому, высокому священнику. Чуть улыбнувшись, отец Василий протянул девушке свой билет, вложенный в паспорт. Проводница не стала смотреть во второй раз в документы, сделала себе какую-то пометку в записной книжке, свернула билет и сунула его в соответствующий кармашек раскладной служебной сумки. Отец Василий смотрел на все эти манипуляции добродушно, с еле заметной улыбкой. Он давно заметил, что молодежь как-то стесняется общаться со священниками. Люди в возрасте и пожилые, наоборот, стараются вести себя навязчиво, самоуверенно, но тоже неестественно. Это и понятно, после долгих лет воинствующего атеизма многие поколения привыкли относиться к неожиданно встретившемуся на пути священнослужителю как к какой-то экзотике. Как во времена «железного занавеса» к негру, например. И интересно, и интерес свой показать неудобно. А ведь долгое время священники были людям так же близки, как и родители. К кому стремились в стародавние времена со своими радостями и печалями, со своей бедой? К духовнику: он благословит, исповедует, на путь истинный наставит, и поддержит словом теплым в тяжкую минуту, даст совет и надежду.
– А хотите чаю? – спросила проводница, наконец закончив со своими манипуляциями и подняв на священника глаза. – У меня и с лимоном есть. Печенье есть, вафли, шоколад.
– Спасибо, дочка, – поблагодарил отец Василий, – просто стаканчик чаю.
За окном мелькали столбы, овраги. Поля сменялись редкими лесочками, проносились и оставались позади переезды с будками стрелочников. Или они сейчас как-то по другому называются, лениво текли мысли в голове у отца Василия. Мимо купе по коридору прошла проводница. Что-то щелкнуло, мягко открылась и закрылась дверь, отделяющая коридор от предбанника. Туалеты открыли, догадался священник. Он повернулся к своему чемодану. Пора было обосновываться в купе обстоятельно и надолго. Расстегнув пряжки чемодана, отец Василий не спеша достал туалетные принадлежности, сам чемодан сунул в нишу под своим диваном. Накинув на плечо полотенце, он отправился умываться.
В поездах отец Василий не ездил уже давно, но характерный запах пассажирских вагонов узнают сразу, лишь ступив ногой внутрь. Однако, надо отдать должное, этот вагон был чистеньким и опрятным. Даже в туалете не стояло того специфического запаха дезинфекции с примесью застарелой вони.
С удовольствием умывшись и причесавшись перед зеркалом, священник открыл дверь в коридор. Две женщины, стоявшие с полотенцами в предбаннике и ожидавшие своей очереди, от неожиданности опешили. Эти тоже, судя по всему, не часто встречались со священниками вот так, нос к носу. От неожиданности и в состоянии растерянности люди часто ведут себя странно. Женщины не нашли ничего другого, как поздороваться.
– Храни вас Господь, – улыбнулся в ответ отец Василий. Он очень давно уже не покидал своего города и такая реакция окружающих на его внешний вид веселила.