Страница 8 из 10
Он попал туда, куда целил.
После сказочки, ввернутой Чеботарем, казалось бы, совсем не к месту, на душе у Антона как-то заметно просветлело. Он, конечно, сразу же раскусил неуклюжую, по-детски примитивную попытку этого мужика побыстрее привести его в чувство. Пусть так, но сладкоречивый треп Чеботаря подействовал на него очень даже положительно. Антон вышел из состояния унылой безнадеги, вроде как сбросил с души камень, встрепенулся. На него тоже напала жажда бурной деятельности.
Он резво поднялся на ноги и принялся раздувать печку, чтобы приготовить незатейливый скудный обед. Антон с показным рвением хлопотал по хозяйству.
«Да и болт с ним, что у него теперь лук имеется, – рассуждал он. – В чащобе из него не больно постреляешь. Так что все!.. Хватит уже сопли жевать и от глупых детских россказней дрожмя дрожать. Больше не туплю. При первой же возможности заканчиваю всю эту затянувшуюся бодягу. А если уж действительно до драчки дело дойдет, залеплю ему этой дурацкой сирнапой куда-нибудь в руку или в ногу. Ничего с ним не будет. Выживет. Он же лось здоровенный. Вот и врежу, если что, лишь бы отвязался!»
– Тормознем на Лысой, – накоротке переводя дух, опираясь на согнутое колено, проговорил Чеботарь и кашлянул, прочищая горло. – Там, на самой верхотуре, пещера есть. Одну ночь, думаю, как-нибудь в ней перекантуемся.
– Смотри сам. Тебе видней, – ответил вконец запыхавшийся, взопревший на крутом подъеме Антон. – Я в этих местах не бывал. – Он смахнул со лба бисеринки пота и снова бросил сожалеющий взгляд за спину.
Там, теперь уже на порядочном расстоянии, за синими кедрачами и багряно-желтыми, уже по-осеннему раскрашенными перелесками находился поселок, оставленный им четверо суток назад. А в каких-нибудь двадцати минутах езды от него, в тихом немноголюдном городке – и дом родной. Жена и дети. Сердце Антона вдруг сжалось и заныло от запоздалого сожаления, от какой-то зряшной, но очень болезненной обиды и на себя, и на все происходящее.
«Какого хрена, спрашивается, пошел в тайгу один? Звали же мужики с собой! Нет ведь, захотелось дураку в одиночку фраернуться. Знай, мол, нас, лихих таежников!.. Ну да и черт с ним. Хватит уже пеплом башку посыпать.
Тем более что скоро все закончится. Как только стемнеет, этот бабуин отобьется, я тут же ноги сделаю. А он сегодня определенно спать уляжется. По меньшей мере третьи сутки уже без сна, на ногах да в таком-то возрасте. Не двужильный же он, в конце концов.
А всю эту дурь про всяких там призрачных таежных монстров вообще начисто из мозгов выметаем. Отойду от него подальше и где-нибудь под елкой до утра перекантуюсь. Как только посереет, назад к речушке потяну. Надо обязательно корень из дупла забрать. Вот так и сделаю».
Его дико потянуло закурить. Хотя бы парочку затяжек! Но в запасе оставалась всего одна давно початая пачка сигарет, и он старался тянуть до последнего, пока уши совсем не опухнут без очередной спасительной дозы никотина.
Они перевалили междугорье, глубокую широкую лощину, с трудом продираясь через бурелом. Дальше легче не стало. Путники, склоняясь в три погибели, почти на карачках поднялись к горбатой вершине по старой зверовой тропе, занудно петляющей в зарослях кедрового стланика. Антон окончательно выбился из сил. Ноги дрожали и подкашивались. Поясница от постоянного напряжения затекла, занемела до такой степени, что полностью разогнуться уже не удавалось.
Он махнул рукой Чеботарю и прохрипел:
– Иди, не дожидайся. Я догоню сейчас. Отдышусь немного.
Но тот сразу же стопорнулся и демонстративно брякнулся рядом на пятую точку с явным намерением дождаться, пока попутчик отдохнет и двинет дальше под его конвоем.
«Вот же, мать его так, вертухай занюханный! – Антон неприязненно покосился на него. – Чует, лешак хитромудрый, за версту неладное. Хрен его обведешь вокруг пальца!»
Он отвернулся от Чеботаря и зацепился взглядом за какой-то ярко-красный лоскуток, застрявший в густой кедровой лапе. Антон потянулся и достал его буквально кончиками пальцев. Спина тут же отозвалась на новое непомерное усилие болезненным коротким прострелом. Он охнул, присел и внимательнее посмотрел на обнаруженную тряпицу.
Десятисантиметровый обрывок кумачовой ленты еще не успел выцвести на солнце. Антон расправил ее и уставился на иероглифы, четко, филигранно выведенные на ней. Складывалось полное впечатление, что лента эта была оборвана совсем недавно. Надпись, сделанная черной тушью, еще не успела расплыться от дождя.
– Дай-ка, – сказал Чеботарь и принял из его руки алый лоскуток.
– Не знаешь, что это такое? – сглаживая возникшую неловкость, озадачил его Антон. – Интересно, как она здесь, на сопке, оказалась.
– Такую вот бодягу тазы [16] на священное место цепляют. Очень похоже, – после недолгого раздумья отозвался Чеботарь. – Это вроде писульки такой ихним божкам с просьбой послать удачу или уберечь от каких напастей, – пояснил он и зашарил взглядом по сторонам. – Наверняка где-то кумирня [17] есть. Только что-то не видать пока. Может, до нее еще пилить да пилить? Это же не ватник. Такую кроху могло и издалека ветром притащить. – Чеботарь повертел находку и сунул в карман. – Ладно. Потом разберемся. Пошли.Вход в пещеру представлял собой едва заметный, густо заросший гаоляном [18] и полынью кривой и узкий лаз. Два человека едва разминулись бы в нем.
Чеботарь быстро смастерил некое подобие факела, намотав на толстую смолистую ветку кедровника кусок портянки. Воспользоваться фонариком Антон, естественно, отказался, сославшись на батарейки, и так уже порядком подсевшие.
Они поочередно протиснулись внутрь, прошли пару метров в глубь пещеры и остановились. Языки пламени заплясали на стенах обширной каменной залы с высоким сводом, по краям обрамленным длинными, заостренными книзу сталактитами, в некоторых местах почти достающими до земли. Где-то в темноте часто и звонко шлепали капли воды. Они явно падали в какой-то небольшой резервуар. Чмокающий унылый звук громко отдавался в тишине, разносился эхом по всем углам.
Вскоре глаза в достаточной мере привыкли к полумраку. Антон шагнул вперед и сразу же увидел какое-то яркое пятно рядом с темным углублением в стене.
– А вот и та кумирня! – самодовольно объявил Чеботарь. – Вот отсюда, стало быть, этот кусок тряпицы и приперло. Ну-ка, проверим. – Он подошел, пригнулся, повозился и заявил: – Вот, моя правда! – Чеботарь хохотнул. – Отсюда его и притащило. Видишь, оборвыш-то как есть подошел. Тютелька в тютельку!
– Да, похоже на то, – согласился Антон, сложив, в свою очередь, обрывки ленты. – Посвети-ка вот здесь. Видишь, тут дыра какая-то!..
– Ага, вижу. – Чеботарь приблизил факел к стене.
В темной, неглубокой и тесной нише показалась фигура лупатого толстопузого идола, грубо выбитая на камне. Под ней стояла небольшая глиняная чашечка с обгоревшими палочками благовоний.
– Вот!.. Что я говорил?! – воскликнул Чеботарь. – Это, паря, и есть та самая кумирня. Вон и просо в пиалке насыпано. Костяшки рыбьи. Гляди-ка, и мыши ничего не пожрали. Значит, здесь не так давно кто-то терся. И к бабке не ходи!
– Погоди, – прошептал Антон. – А что это за рытвины такие странные у него на морде? Смотри, какие глубокие! Словно долотом долбили. Слышь, Чеботарь, а они, тазы эти, божков-то своих боятся?
– А то! И губешки им водярой мажут, и на коленках перед ними ползают.
– А почему же тогда у него вся физиономия исполосована так, будто кто-то на нем свою злость срывал?
– Нет. Это ты чухню несешь, Антоха. Быть того не может! Они ж с этими самыми своими каменюками как с детьми малыми баюкаются. Не то что рожу ему ободрать, даже лишний раз дотронуться до него страшатся.
– Тогда я совсем ничего не понимаю, – проговорил Антон и переступил с ноги на ногу.
Под сапогом что-то скрипнуло. Он нагнулся, пошарил под ногами, выпрямился и поднес к свету очередную находку. Это был широкий обломок круто загнутого когтя длиной сантиметров восемь-десять. На звериный он был совсем не похож. Слишком уж большой изгиб. Скорее всего, птичий. Как будто ястребиный.