Страница 134 из 158
Ясно как делаются такие вещи. Играем белыми, и тогда за нами инициатива. Хочешь захватить город — возьми и выпусти льва из зоопарка. Если его нет — завези цирк, а потом уж выпусти льва (да не корми его недельку — пусть теперь сам побегает за мясом), пока одни горожане будут спасаться, а другие ловить «царя зверей», всем будет не до дела. Как можно больше непонятного, вовлекающего в общий хоровод. И город — наполовину твой. Самим не надо бегать с автоматами наперевес, лучше всего нарядиться клоунами (опять цирк!) — людей в такой одежде не будут воспринимать всерьез. А вот уже и президентский дворец… Словом, если бы на замысел обработанных гэкачепистов, комитетчиков и теоретиков из-за Ла-Манша был бы наложен чей-то еще замысел, то… И сделать это можно было бы самыми минимальными силами. Однако ничего не случилось. И говоря языком далеким от литературного, была только чистая подстава и все в полных непонятках. Не было сделано не просто высокопрофессионального, а элементарного. Ясно одно: так дела не делаются! И от всего этого у многих (а еще говорят, что «И лишь немногие, очень немногие будут догадываться…») появились вопросы… Правда, так и оставшиеся без ответа.
Спрашивал С.Е. Кургинян: «Уже через два часа после первого объявления ГКЧП стало ясно, что это провокация со стороны параллельных структур, созданных в ряду путчистов. Очевидно: они не пытаются установить чрезвычайное положение, они играют. Игры накладываются друг на друга, параллельно действует группа, созданная в российских структурах, действуют группы в армии и комитете. Там играли три или четыре группы»[822]. «Так называемый переворот, предпринятый ГКЧП, абсурден, и это наводит на размышления.
Версию о непрофессинализме организаторов путча принять не могу. Кроме того, мы имеем дело не с классическим путчем, когда власть захватывает лихой командир дивизии, а с согласованными совместными действиями людей, занимающих столь высокое положение, что им и не надо было разрабатывать каких-то новых идей. Достаточно было включить кнопку схем, которые годами разрабатывались в штабах и отделах наших ведомств, как, впрочем, и любых других сколь угодно демократических стран.
Машина не могла не сработать 19 августа. Следовательно, ей просто не дали команду.
Речь идет о политической акции, в худшем случае — о политической интриге, а не о захвате власти всерьез. Всерьез власти никто не брал. И не хотел брать. А вот чего хотели, чего добивались — это вопрос. Информации для точного ответа нет»[823];
спрашивала «Независимая газета»: «По тому, как был проведен путч, создается впечатление, что его организаторы — кретины. Это вступает в противоречие с тем, что в нем принимал участие КГБ, имеющий в таких делах немалый опыт»[824];
спрашивала «Комсомольская правда»: «Что может быть лучше плохого путча?»[825] и «Почему сказав „А“, Крючков не сказал „Б“?»[826], это — с намеком на группу «А» и на сделанные первые шаги, но за ними не последовавшие иные;
спрашивала «Литературная газета»: «Что же все-таки произошло в августе?»[827];
спрашивала и газета «День»: «Роль шефа КГБ в событиях августа не поддается однозначному толкованию. По его приказу случилось форосское затворничество президента. Именно он, если верить бывшему вице-премьеру Щербакову, сообщил главе правительства о тяжелой „болезни“ М.С. Горбачева, о скоплении боевиков вокруг Кремля и предложил ввести чрезвычайное Положение. Но после образования ГКЧП Крючков словно бы „умывает руки“: подчиненный ему могучий аппарат все три смутных дня пил чай в ожидании указаний и не ударил палец о палец, чтобы восстановить законность и порядок в стране. (…)
Ряд представителей консервативной оппозиции видит за нерешительностью шефа КГБ его сговор с М.С. Горбачевым: он готовил не путч, а инсценировку путча, призванную выявить и устранить политических противников президента»[828].
Даже стопроцентно свои выражали полное недоумение: «…Я никогда и в мыслях не допускал, что человек его калибра мог ввязаться в столь бездарную акцию. (…)
Много позже я испытал шок, узнав, что он был участником „любительского“ путча против М.С. Горбачева в августе 1991 года. (…) Я гораздо меньше был шокирован попыткой переворота, чем той опереточной манерой, в которой она проводилась»[829].
И даже ЦРУ — если принять за истину их версию — оказалось в неведении, по крайней мере, в мемуарах Р. Гейтс вспоминал те часы так: «Казалось, что успех путча неизбежен, если принять во внимание, как развивались события в СССР в последнее время. (…) Но к утру у нас в Вашингтоне появилось ощущение, что что-то не то, чего-то в московском путче не хватало. Почему по-прежнему работали телефоны и факсы и в Москву и из Москвы? Почему почти не изменилась рутинная жизнь? Почему не была арестована демократическая „оппозиция“ — ни в Москве, ни по стране? Как этот новый режим допустил, что оппозиция забаррикадировалась в здании парламента, и туда свободно приходили люди? У нас появилась мысль, что, может быть, организаторы путча не смогли собрать все свои силы…»[830].
Еще?! Думаю, достаточно.
В ответ услышали невнятное, что-то типа: «Все я вам не рассказал и все равно ничего не скажу!» Даже по сию пору — 17 лег спустя! — никому, никогда, ни при каких обстоятельствах, он ничего не скажет, хотя иногда и может что-то пообещать[831], ибо при его информированности цена болтливости может быть его жизнь. Даже несмотря на то что прошло столько времени…
А вот один иностранец кремленолог (кстати, автор биографии Андропова) прояснял ситуацию: «The Coup That Failed»[832], что в переводе на человеческий язык означает: «Удачный ход, чтобы потерпеть неудачу». Эх, хорошо сказал, шельмец. Одно слово: «nation security & intelligence»!
Но ни в одном ситуационном анализе тогда так и не прозвучало: а что делал КГБ? К этому пришли уже позже… Лишь много-много лет спустя появится полный, всесторонний и точный ответ; информация к размышлению от Проханова: «С каждым годом зловещая тайна ГКЧП всё отчетливей проступает сквозь ворох разноцветного мусора, который, в целях маскировки, творцы „великого заговора“ набросали на роковое событие. Осенние астры, торчащие из пушек язовских танков. Прелестные барышни, залезающие в люки броневиков, дарящие любовь очарованным солдатам. Рок-концерт на ступенях „Белого дома“ с наркотическими музыкантами и толпой. Идиот-виолончелист, бегавший по „Белому дому“ с автоматом Калашникова. Все это „революционные комиксы“, наспех раскрашенные либеральной пропагандой. Легковесные „конфетти“, брошенные в глаза потерявшим Родину людям.
ГКЧП — терновый венец „перестройки“, стратегического плана по ослаблению и уничтожению государства, который на протяжении шести галлюциногенных лет осуществляло руководство страны. Позже, на тлеющих угольках СССР, М.С. Горбачев самодовольно признается, что его изначальной целью было разрушение коммунизма, — признание агента на пенсии. Вся мощь нейтралистского государства была использована на самоистребление. Это самообгладывание и поедание имело множество стадий и форм. Захватывались газеты и телеканалы, убеждавшие народ, что Советский Союз — „империя зла“, воплощение кровавого ада. Срезалась и выбрасывалась советская элита, замещалась деятелями, прошедшими „обкатку“ в Штатах. Уничтожались культовые символы и образы, на которых держался советский строй. Поспешно создавался слой мелких торговцев-вампиров, обескровивших через кооперативы промышленность. „Теневики“ сконцентрировали в волосатых руках товары и продукты, фабрикуя череду „кризисов дефицита“. Искусственно плодились кровавые нарывы в союзных республиках. КПСС — структура, образующая государство, была вырвана из политического процесса, как если бы из железобетонного здания была разом вырвана арматура. Тысячи больших и малых мероприятий, управляемых из штаба „перестройки“, шесть лет злонамеренно подтачивали централизм. Смертельным ударом по централизму было создание рядом с горбачевским „Центром-Один“, параллельного „Центра-Два“, олицетворенного Ельциным. Борьба этих двух сфабрикованных „Центров“, управляемых одними и теми же советниками, и стала сюжетом уничтожения СССР. Свелась к передаче полномочий от союзного „Центра-Один“ к российскому „Центру-Два“, что означало конец многонациональной страны. Технология этой „передачи“ обеспечивалась кратковременным конституционным хаосом, во время которого „провода управления“ перебрасывались с одних „клемм“ на другие. Этим конституционным хаосом и были дни ГКЧП. На трое суток был мнимо устранен легитимный М.С. Горбачев. Нелегитимные „путчисты“ бездействовали, передавая власть Ельцину. М.С. Горбачев, прилетев из Фороса, вернул себе легитимную роль, но не арестовал узурпатора Ельцина, — добровольно отдал ему власть. Был ликвидирован союзный „Центр-Один“, после чего, лишенная союзного „Центра“, страна стала разваливаться, как взорванный дом.
822
Цит. по: Урушадзе Г.Ф. Выбранные места из переписки с врагами. Семь дней за кулисами власти. С-Пб: Издательство Европейского Дома, 1995. С. 399.
823
Кургинян С.Е. «Я — идеолог чрезвычайного положения». // Кургинян С.Е. Седьмой сценарий. В 3-х частях. Часть 2. М.: ЭТЦ, 1993. С. 114–115.
824
Дашкевич В. Заговор и контрзаговор. Субъективный сценарий документальной драмы. // Независимая газета. 1991, 7 сентября. № 105. С. 8.
825
Заровский В. «Что может быть лучше плохого путча?» За две недели после переворота Литва добилась того, о чем мечтала последние пять лет. // Комсомольская правда. 1991, 17 сентября. № 213. С. 4.
826
«Почему сказав „А“, Крючков не сказал „Б“?» // Комсомольская правда. 1991.28 августа. № 196. С. 4.
827
Баткин Л. Что же все-таки произошло в августе? Три дня двух президентов//Литературная газета. 1991,16 октября. № 41. С. 4.
828
Владимир Крючков: Последняя речь в Кремле. //День. 1991, декабрь. № 27. С. 1.
829
Вольф М. Игра на чужом поле. Тридцать лет во главе разведки. М.: Международные отношения, 1998. С.348, 374.
830
Gates R.M. From the Shadows: The Ultimate Insider's Story of Five Presidents and How They Won the Cold War. N.-Y.: Simon & Schuster, 1997. (Цит. no: http://www.svoboda.org/programs/ep/2002/ep.010902.asp).
831
«— А Горбачев в интервью писателю Евгению Попову сказал, что вам все-таки не удалось его „расколоть“ и добиться искренних признаний.
— Да, это правда. Дело в том, что когда Горбачев открылся нам как человек, я подумал, раз уж такое доверие установилось между нами, это позволит мне „расколоть“ его на какую-нибудь политическую сенсацию. Может, удастся выяснить, что на самом деле было в Форосе, когда к нему накануне переворота приезжали гэкачеписты? Но оказалось, что политику легче открыть свою душу, чем голову. Как мы только не пытались его „раскручивать“ — и с камерой, и без. Правда, без камеры он иногда чуть-чуть проговаривался, а на камеру — нет, ни при каких обстоятельствах» (Майский В. в беседе с Алексеенко Л. Ельцин всю жизнь верил в чудеса. // Наша версия. 2009,23 февраля — 1 марта. № 7).
832
Ebon М. KGВ. Death and Rebirth. Westoprt: (Con.), L.: Praeger, 1994. P. 1.