Страница 32 из 96
На Западе произошла революция в методологии сферы национальной безопасности и международных отношений. РЭНД и ей подобные организации породили тысячи аналитических методик, расчетов и в конце концов подошли к компьютерным программам. У нас эту сферу вообще не признавали. В ходу был научный коммунизм, где без конца пережевывали марксистско-ленинскую жвачку. «Что касается обсуждения проблем СССР в западной советологической литературе, то в целом оно было и остается несравненно выше, чем в СССР. Это не только следствие того, что по сравнению со своими советскими коллегами западные ученые могут обсуждать вопросы без оглядки. Прежде всего научный уровень советологов на Западе значительно выше, понятийный аппарат, которым они владеют, отражает достижения мировой науки, тогда как у большинства советских ученых в области гуманитарных и социально-экономических наук он базируется на идеях почти двухсотлетней давности» [11. Кн. 1. С. 14]. «Основным препятствием, мешавшим и мешающим успешному решению данной задачи, является доминирующее положение историко-описательного метода при исследовании социально-экономических и социально-политических процессов и явлений. В его рамках наличие и качество элементов анализа и, тем более, прогноза детерминируется индивидуальными склонностями и способностями исследователя. Естественно, что основная масса подобного рода научной продукции не может быть эффективно использована в интересах практики.
Только переход к аналитико-прогностическому методу исследования, ядром которого является моделирование, может создать условия для решения поставленной партией задачи. (…) В этом плане определенный интерес представляет пример буржуазной политической науки, и особенно американской, где бурно идет процесс освоения последних достижений НТР, сопровождающийся широким использованием моделирования во многих случаях с использованием ЭВМ. По сути своей это свидетельствует о явно обозначившейся тенденции к переходу от историко-описательного к аналитико-прогностическому методу исследования» [2.100. С. 8]. То есть основная масса бумаг и книг, производимых советской общественной «наукой», не имела никакого продуктивного значения — ею нельзя было пользоваться практикам.
Лишь немногие так называемые «международники» описывали то, чем занимаются американцы. Тем, кто был способен это внятно изложить, давались научные звания и степени. Такую ситуацию можно было сравнить со средневековой эпохой, когда в Европе присваивали звание магистра тому, кто умел перемножить два числа, записанных римскими цифрами, — то есть то, с чем сейчас легко справляется и первоклассник, если эту манипуляцию он проделывает в арабской записи. Догонит ли наша наука Америку в этом отношении или нет, неизвестно — по крайней мере, никаких выводов не делается и заделов своего здесь не видно.
В результате во времена правления на Смоленской площади Э. Шеварднадзе даже самая примитивная дипломатия была легко подменена шарлатанством нового мышления. Что получилось, известно: при инициативном предательстве горбачевых-яковлевых сданы все геополитические позиции России, которые были отвоеваны кровью…
Иногда советские жрецы просыпались и выдавали трезвые оценки, даже правильные установки, но не настаивали на их исполнении. Так, на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС говорилось, что «научные разработки должны выливаться в практические рекомендации, давать обоснованные социальные прогнозы» [2.101. С. 41].
Управленческая культура
Теперь мы позволим себе рассказать не собственно о том, как зажимали науку управления, а к какого рода последствиям это привело. Здесь мы увидим ущерб от не продуманных до конца действий — как индивидуально, так и коллективно. Когда берутся что-то делать, ничего не соображая, то происходит запуск механизма саморазрушения. Я бы назвал эту ситуацию «гол в свои ворота». Да, как говорил комментатор Николай Озеров, такой хоккей нам не нужен.
Ошибки и недостатки бывали совершенно разной природы. Например, скорость принятия решений и прохождения информации. Когда-то это означало одно: чей курьер быстрей доскачет до нужного места с пакетом, та сторона и победит, но с веками все усложнилось: «Заранее никогда не было известно, приедет ли на очередное заседание ПБ Черненко или же проводить заседание будет второй секретарь Горбачев. И на деле происходило следующее: вдруг, неожиданно, буквально за полчаса до начала Михаилу Сергеевичу сообщали, что Генсек не приедет и председательствовать на ПБ придется ему, Горбачеву.
Это были очень сложные моменты. По собственному опыту знаю, как трудно проводить заседания Политбюро, Секретариата, как основательно надо к ним готовиться. Даже по одному, как говорится, «твоему» вопросу, включенному в повестку дня, нередко приходилось собирать рабочие совещания, консультироваться со специалистами, запасаться множеством статистических данных. А тут речь шла о компетентности сразу по всем вопросам повестки дня — вопросам весьма разным, но обязательно масштабным, ибо мелких проблем на заседания ПБ не выносили. Но на подготовку к проведению очередного заседания ПБ Черненко отводил Горбачеву всего лишь 30 минут. Да, это было действительно тяжелым испытанием для Михаила Сергеевича. А если учесть, что в том составе ПБ были люди, которые ждали его срыва…» [19. С. 46]. Тут уместно вспомнить, как Н. С. Хрущев создавал дефицит времени на принятие решений у своих подчиненных: «Рассылая членам Президиума записки, Хрущев требовал письменных заключений, давая для этого иногда лишь 40–45 минут. Никто из членов Президиума не мог составить за столь короткий срок письменных заключений» [2.102. С. 198, 2.103. С. 5–6]. Ничто не ново!
М. С. Горбачев так и не обрел достаточно властных прав, положенных второму человеку в партии. По установившейся традиции именно он вел Секретариат, а в отсутствие Генерального секретариата руководил заседаниями Политбюро. М. С. Горбачеву так и не дали этих прав официально, решением Политбюро. Был подготовлен проект решения, но против был Н. А. Тихонов. А. А. Громыко «подвесил» этот вопрос: давайте-де пока отложим, подумаем, вернемся позже. М. С. Горбачев был вторым не де-юре, а де-факто, нелегально. По вторникам он вел Секретариат, а по четвергам нервно ждал звонка [28. С. 57].
Спросим себя: возможно ли такое где-то в европейских странах или в Америке, где все процедуры расписаны и закреплены конституционно? Как вспоминает бывший премьер Н. И. Рыжков, «в то время всякий раз, идя на Политбюро, вечером накануне я получал документы по 100–200 страниц, которые не только осмыслить, но и прочесть за одну ночь было невозможно. Я не один раз говорил тогда Горбачеву: куда мы бежим, давай осмотримся, подождем, перестанем спешить накручивать один вопрос на другой, чтобы иметь возможность их осмыслить, да и силы и средства перестанем разбрасывать» [23. С. 30–31]. Итак, сначала М. С. Горбачев сам страдает от такой практики, потом, зная ее суть, ведет против других: члены Политбюро получили доклад (а это 150 страниц), с которым Генсек будет выступать в феврале 1986 г. на XXVII съезде, за 48 часов до принятия решения [2.104. С. 86].
А ведь скорость передани информации очень важна. Иногда это вопрос жизни или смерти. Считается, что в войну в целом неплохие и достаточно отважные японские летчики проигрывали американцам только потому, что в японском языке нет слов, которые могли бы быстро и адекватно описать ситуацию во время скоротечного воздушного боя. Английская разведка обладала такими базами данных, такими «домашними заготовками» и так хорошо организованными информационными потоками, что, получив утром сообщение о том, что руководитель немецкой разведки адмирал В. Канарис прибудет с визитом в Испанию, к вечеру уже имела детально проработанный план его уничтожения. После того как наш летчик Г. Н. Осипович в ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 г. в районе южной оконечности о. Сахалин сбил южнокорейский «Боинг-747» (бортовой номер КАЛ-007), американцы незамедлительно сняли фильм, который, снабжая необходимыми комментариями, показали в ООН [2.105. С. 7]. Советская сторона же должна была обсудить все на Политбюро, чтобы объяснить, кому, что и как говорить. И потому упустила время.