Страница 12 из 96
В политике всегда приходится действовать, учитывая интересы других равных тебе игроков. И тут очень важно действовать так, чтобы, даже не удержав чего-то в тактическом плане, наверстать это в стратегическом, не упустив окончательной победы. Ранний СССР примерно так и действовал. А вот поздний, увы!..
Действовать самому, принимать решения в условиях, когда ничто не давит на тебя, или же с выкрученными назад руками предпринимать шаги с оглядкой на то, как это воспримет кто-то со стороны (общественное мнение, западные контрагенты) или самостоятельно — это принципиально разные вещи.
И. В. Сталин тем и велик, что смог парировать все угрозы, что ему выпали, смог назначить свои правила игры со всеми игроками, подчинить своей воле тех, кто был противником. Но и он был не вечен. А после него в СССР разучились ходить белыми фигурами, и это было быстро отмечено на Западе. Динамизм развития пропал, СССР перестал активно действовать и на международной арене, все больше и больше очков он проигрывал своему геополитическому врагу, и далеко не последнюю роль здесь сыграло то, что он был вынужден маневрировать под внешним негативным воздействием, действовать скованно, упускать возможность проявить свою линию, потому что это вызовет неоднозначную реакцию извне. Более того, даже внутреннюю политику он стал строить в зависимости от того, как на это среагирует Запад. Инспираторы добились того, что не только внешние акции СССР и его сателлиты вынуждены были проводить с оглядкой на партнеров по дипломатическим мероприятиям, но и внутри самого себя поступать не так, как заблагорассудится, а так, чтобы не сильно страдало реноме, часть которого находилась в руках западных СМИ.
Вовлечь в свои дела целую систему непросто — на это ушло слишком много времени. Это вам не сиюминутный успех. Вот как, или примерно как, это стало происходить. В интервью драматурга В. С. Розова корреспонденту газеты «Советская Россия» В. Кожемяко, которое так и называется в связи с описываемой ситуацией «На крючке позолоченном», рассказывается: «…я вот частенько вспоминаю, как вскоре после окончания Карибского кризиса послали туда, в Америку, нашу маленькую писательскую делегацию. Для налаживания отношений. И принимал нас не кто-нибудь, а Госдепартамент. Совалось нам в нос самое великолепное, что только можно было найти в США! Начиная от самых шикарных гостиниц, где нас поселяли, до встреч с богачами, вплоть до сенатора, который вскоре стал вице-президентом. И везде — самый роскошный прием.
Когда летели обратно, Катаев лукаво смотрит на меня и спрашивает: «Виктор Сергеевич, ну как?» Я говорю: «Потрясающе!» А он в ответ: «Нас пытали роскошью».
Да, действительно, нас пытали роскошью, но — из этого ничего не вышло! Мы вернулись такими же советскими людьми. А Хрущев испытания роскошью не выдержал. Сразу: «Догоним и перегоним Америку!» [1.31. С. 3].
Но главное было не в том, чтобы продемонстрировать свое величие, а проделывалось по нескольким следующим схемам. Первый вариант. Начиналось, как правило, с того, что происходило воздействие на советскую систему извне — притом на таком уровне, что следовала реакция внутри самого социалистического лагеря. Второй вариант. Достойное внимания событие в СССР — далее отклик в печати Запада либо со стороны корреспондентов в Москве, либо от диссидентов — реакция на это в СССР. А этой реакцией могло быть многое, в частности наказание для тех, кто стал виновником падения престижа на международной арене. Отсюда и происходил эффект, по всем признакам необходимо было сделать нечто, но этого не сделали, так как опасались негативного восприятия на Западе.
Как хорошо известно, в послесталинском СССР не было надежной обратной связи — партийная верхушка не общалась с массами, не было глубокой критики и самокритики в газетах. Но это совсем не значит, что обратной связи не было вообще — это системный атрибут, и от него нельзя избавиться. Но раз своя печать сидела и молчала, то значит, обратная связь проходила за пределами страны. И она осуществлялась через американцев — через их «радиоголоса». Номенклатура, назначенная вне народа, реагировала не на мнение народа, а на то, что скажет о ней заграница. Скажет заграница на «Свободе» плохо о работе аппаратчика, и его уберут: у чиновника тряслись колени. Таким образом, воля диктовалась Америкой. И зачастую делалось это и по инициативе самого Кремля.
Особенно, надо сказать, наиболее уязвимыми становятся работники спецслужб. В разведке такой поворот дел, как отправка в отставку именно по причине удач противной стороны, совершается зачастую, таких примеров более чем достаточно во всей истории спецслужб всего мира.
Шифровальщик И. С. Гузенко совершил побег 7 сентября 1945 г. Следствием этого явился отзыв его непосредственного шефа военного атташе в Оттаве и резидента Н. Заботина в Москву, где он и был арестован. Однако суть не в том, что этот «образованный человек, профессиональный разведчик», он разделил судьбу многих «провинившихся» перед властью, хотя мог бы быть полезным своей родине. Н. Заботин не был расстрелян, но отсидел длительный срок, понеся наказание за чужое предательство, что вполне отвечает духу того времени [1.32. С. 392]. Н. Заботина посадили за то, что его подчиненный и его семья в нарушение инструкции жили не на территории посольства, хотя об этом предупреждал и требовал выполнения режимных требований приезжий проверяющий.
История повторилась еще не раз. Ушел капитан Ю. И. Носенко. «Большой ущерб разведке и контрразведке нанесло бегство на Запад в 1964 году руководящего сотрудника 2-го Главного управления КГБ Ю. И. Носенко (он был заместителем начальника отдела). После измены Носенко в контрразведке начался разгон руководства. Пострадали начальник 2-го Главного управления, его заместители, другие ответственные сотрудники. При расследовании этого дела задавались обычные вопросы: как руководство главка могло оказать доверие такому пьянице и развратнику, почему его все время выдвигали и поощряли? И вопросы эти были вполне закономерными: поведение Носенко в быту и на работе было полностью аморальным, а неумеренное употребление алкоголя уже начало сказываться на его психике. Быстрый же служебный рост Носенко имел незамысловатое объяснение: его отец был видным советским министром (прах отца покоится в Кремлевской стене), и сын, естественно, имел многих высоких покровителей» [1.33. С. 15].
Даже председателя КГБ В. Е. Семичастного сняли после подобного скандала с С. И. Аллилуевой. При этом ему не дали санкции использовать все оперативные возможности для того, чтобы парировать диверсию Запада. «…Когда Светлана Аллилуева переправилась на Запад, я на политбюро докладывал о контрмерах. Говорил, что у нас есть возможность немедленно опубликовать ее «Письма к другу» в одном из зарубежных изданий и не дать иностранным спецслужбам — а это было накануне 50-летия Советской власти — напичкать туда что-то такое, что сможет нанести нам вред. А у нас был экземпляр этих писем, и мы видели, что ничего там крамольного нет, кроме ушата грязи на своего отца. Она хвалила Хрущева, Косыгина, радовалась, что, наконец, избавилась от охраны, что живет в той же самой квартире… Но мне на политбюро сказали: «Что, мы сами, своими руками будем обмазывать себя грязью?» Говорю: «Я вам две недели назад посылал эти «письма», почитайте, какая же там грязь? Я же предлагаю не во вред государству». Но взяла верх осторожность, воспитанная годами: держать и не пущать» [1.34. С. 3].
В публикации, посвященной юбилею газеты «За рубежом», ее главный редактор Д. Ф. Краминов рассказывает, как и почему состоялось возрождение этой газеты, до этого издававшейся в 1932–1938 годах. «Перед самым открытием первого съезда Союза журналистов СССР (ноябрь 1959 года) в комнате ожидания за сценой Колонного зала Дома союзов собрались члены Президиума ЦК КПСС и секретари ЦК, главные редакторы центральных газет, организаторы съезда — руководители оргбюро Союза. Н. С. Хрущев, любивший и умевший захватывать внимание слушателей, рассказывал, что получил от президента Эйзенхауэра не то жалобу, не то упрек: американские газеты, в частности «Нью-Йорк тайме», публикуют выступления советского руководителя либо полностью, либо в больших выдержках, а советские газеты публикуют речи и заявления американского президента в кратком изложении. Президент хотел, чтобы восторжествовало равенство: пусть «Правда» отводит ему, Эйзенхауэру, столько же места, сколько «Нью-Йорк тайме» Хрущеву.