Пламенный Путь

– Ладно, Митрич, – вымученно улыбнулась женщина, – наливай из чайника в ковшик, добавь туда холодной водицы да бутылочку с подоконника поставь. А я покамест проглота перепеленаю.

Мужчина со знанием дела бросился выполнять полученный приказ, а дама удалилась из кухни. Вскоре до его ушей донеслись громкие восторженные возгласы и младенческий плач:

– Выспался, милой! Какие мы сердитые! Щас, погоди чутка, баушка подгузничек заменит! Фу!.. А навалил-то, навалил! Придется подмывать попку-то, благо горячую воду подают справно.

С ребеночком на руках она протопала в ванную. Зашумело в смесительном кране, затем послышались восторженные гуканья, характерный шум бьющей в дно чугунной ванны водяной струи и звук разлетающихся в разные стороны брызг.

Вскоре перепеленатый трехмесячный младенец был торжественно доставлен на кухню. К тому времени заботливый Митрич успел хорошенько подогреть детскую молочную смесь. Варвара на всякий случай брызнула несколько капель себе на запястье, дабы убедиться в том, что еда для мальца не перегрета.

– Кушай, Аристарх, мой родненький, – запихивая резиновый сосок в рот ребенку, плаксивым голосом промямлила женщина. – При родной-то матери сиротинушка-а-а…

– Да успокойтесь вы, дорогая моя соседушка. – Митрич укоризненно посмотрел на товарку. – Дети – наше счастье и наше будущее. Как же без них, родимых. А у вас настоящий богатырь, эвон как из бутылочки уписывает.

– Своих бы завел, – уже более добродушно огрызнулась женщина, – тада бы знал, каково это – нянчиться с младенцем. Оне ж ведь не мы с тобой – на корке хлеба да на рюмке самогона хошь цельный день можем продержаться. Ему разов по шесть-семь на дню пожрать-попить подай, да отмой от какашек, да пеленки и подгузники поменяй, да постирай… и ежели при этом его родную мамку все время носит незнамо где – впору в петлю голову сунуть. Я ж не девочка младая, свое отмучилась – эвон какую коровищу вырастила, одна, без мужика. А толку-то, никаких благодарностев.

– Все равно, – не унимался сосед, – дети – счастье, а внуки, наверное, счастье вдвойне. К сожалению, нам с покойницей Татьяной Спиридоновной бог деток не дал: больно субтильная она у меня была – два выкидыша, а потом врачи ей и вовсе рожать запретили, мол, для жизни опасно. А теперь, – старик пустил пьяную слезу, – ей уже ничего не опасно – лежит себе в холодной могилке…

– Ты, Митрич, не раскисай тока! – Варвара поспешила успокоить павшего духом компаньона. – Давай-ка луче тяпнем по граммуле, а то выпивка выдохнется. – И, скосив глаза на усердно прильнувшего к бутылочке младенца, добродушно молвила: – Вон как уписывает, ажно глазенки выпучил – торопится. Малой, а уже понимает, что могут отнять, потому и спешит. – Затем она взяла со стола стакан и, взглянув на приунывшего Митрича, провозгласила: – Давай, сосед, за мир во всем мире и чтоб войны не было, и чтобы всем на земле щастье было, а нам с тобой – особенное. А самое главное, чтоб моя единственная дочурка Людочка взялась за ум и наконец-то занялась воспитанием свово ребятеночка, мово внука, значить.

Бывший энтомолог возражений не имел, и оба дружно выпили. Варвара затянула было разухабистое «Ой, ой, в глазах туман, кружится голова!», но в это время противно скрипнула входная дверь, и в прихожей тускло вспыхнула подвешенная к потолку лампочка-сороковка.

– А вот и Людочка пришла, – пьяным голосом констатировал профессор.

– Явилась не запылилась, блудница драная! – зло прошипела Варвара.

Наконец, избавившись от верхней одежды, на кухню завалила и сама Людмила, весьма эффектная на лицо и фигуру молодая женщина.

– Уси-пуси, мой маленький! – первым делом она полезла к сыну, с тем чтобы чмокнуть сосущего из бутылочки младенца в маковку.

– Изыди, лярва! – грозно зыркнула на нее мать. – Ребятенка застудишь!

– Здравствуйте, Варфоломей Дмитриевич! – Людмила плюхнулась на табурет рядом с соседом. – Смотрю, у вас тут праздник. Что отмечаем?

– День Граненого Стакана, – вместо Митрича ответствовала Варвара Павловна. – А что? Имеем право, поскольку трудящие пенсионеры. Не в пример некоторым, – мать многозначительно посмотрела на дочь, – задами перед мужиками не виляем, а подрабатываем как можем, чтобы прокормить некоторых лодырей в юбке.

– Ну, мама, ты и сказанула! – потешно выпучила глаза дочь. – Это как же Варфоломей Дмитриевич, по-твоему, будет перед мужиками задом вилять? Он же у нас вполне нормальный мужчина, не в пример некоторым.

– Тварь языкастая! – тут же завелась с пол-оборота Варвара. – Да я в твои годы!..

– Дамы, дамы! – не позволил разгореться пожару междоусобной свары Митрич. – Давайте-ка лучше выпьем за любовь и дружбу, за улыбки милых, за сердечность встреч, так сказать.

– А чо, – хищно ухмыльнулась Людмила, – за любовь и дружбу я завсегда готова. Наливайте, Варфоломей Дмитриевич.

Варвара Павловна, в свою очередь, также не стала возражать, поскольку хоть и была по своей натуре дамой вспыльчивой, но отходила столь же быстро, как закипала.

Митрич откупорил бутылку, сноровисто накатил в три стакана граммов по пятьдесят и задорно провозгласил в дополнение к уже произнесенному тосту:

– Поднимем бокалы, содвинем их разом, да здравствуют музы, да здравствует разум!

Подняли, содвинули и, зажмурившись, одним глотком влили в себя огненную жидкость. Скуксившись от мерзкого сивушного привкуса пойла, дружно потянулись к хлебу и зельцу.

Между тем младенец выдул до последней капли молочную смесь из бутылочки, радостно загукал и потянулся ручонками к матери. Людмила громко засюсюкала и подхватила сына на руки и вдруг, горько расплакавшись, запричитала:

– Аристусик мой ненаглядный, как же я без тебя жить-то буду?! А тебе без матушки родной каково придется?..

– Ты чего это, девка, удумала?! – Варвара, несмотря на принятую внутрь приличную дозу алкоголя, не потеряла связи с реальным миром. – Куда это намылилась?!

– Не намылилась, маменька, замуж выхожу, – гордо вскинув голову, заявила во всеуслышание Людмила.

– Это хто ж у нас на такую прынцессу позарился? – с ехидцей в голосе поинтересовалась мать. – Какому дураку щастье такое выпало? И при чем тут мой внук?

– А при том, мама, что Джон сделал мне предложение. Как только мы официально вступим в брак, он улетает в Америку, ну и меня забирает, как свою законную супругу. Ар ю андестенд?

– Иесс, оф коз. – Митрич вышел из хмельного транса и невпопад продолжил: – Ту би ор нот ту би… бедный Йорик, я знал его, Горацио…

– Да погодь ты, старый дурень, анихею нести! – рявкнула на соседа Варвара и, с подозрением воззрившись на дочь, спросила: – Это какой же такой Джон?

– Джон Макмиллан из Калифорнии – это штат у них такой в Америке, у него там крупная ферма, и вообще, мой Джончик – самый настоящий капиталист, миллионер, между прочим. Влюбился в меня без памяти, «Людмила, – грит, – виходьи за менья замуж, и мы с тобой уедем из этот ужасний Сибир в мой родной Калафорния».

– В Калифорнии хорошо, – вновь проявил эрудицию бывший энтомолог, – там лето круглый год, апельсины растут, бабочки всякие, паучки…

– Ну вот и отлично, – мгновенно сориентировалась Варвара, – кажинный день ребенку витамины будешь давать. Мы-то этих апельсинов и прочих фруктов раз в год видим.

– … и океан там Тихий, – продолжал бормотать себе под нос мужчина.

– Что Тихий, это здорово, – одобрила Варвара, – хужее, когда Ледовитый али еще какой другой северный. – Затем, покачав головой, уважительно посмотрела на дочь, мол, не ожидала от эдакой дурищи столь мудрого поступка. – И где ж ты свово американца захомутала?

– Джон дипломат, какой-то там атташе в американском посольстве, а в Новосибирске в командировке, чой-то изучает, грит, социологией занимается или чем-то там еще.

– А вдруг, доча, он шпион? – мать со страхом уставилась на Людмилу. – Сколь себя помню, а иностранцев в наш город не очень-то и пускают.

– Да брось, мама! – беззаботно махнула ладошкой дочь. – Перестройка на дворе, а ты заладила: «шпион». А по мне хотя бы и шпион, лишь бы увез отсюда куда подальше. Надоело среди быдла неотесанного. Красивой жизни хочу.