Страница 5 из 10
А потому он сидел в ландо и среди бела дня смотрел на ее окно — точно так же, как когда-то по ночам смотрел на дверь.
Окно распахнулось. Хелена, слегка перегнувшись через подоконник, окинула взглядом улицу.
Виконт знал, что увидеть его она не сможет: соседний экипаж служил надежной защитой. Но все равно сердце забилось быстрее, а дыхание участилось.
И как всегда, спустя секунду волнение Гастингса сменилось уже привычным унынием: даже не обратив внимания на то, что творится внизу, она сразу посмотрела вдаль — в ту сторону, где находился дом Эндрю Мартина.
Гастингс честно выполнил данное Хелене обещание и не назвал имени соучастника преступления, однако родственники мисс Фицхью провели собственное расследование и выяснили личность негодяя. В результате Дэвид получил от Фица заслуженную оплеуху за сокрытие полной правды, а Эндрю Мартин, хотя и избежал физического воздействия (еще более заслуженного), был недвусмысленно оповещен о невозможности продолжения знакомства.
Хелена отчаянно скучала. Гастингс оставался лишь одним из толпы, в то время как Мартин был воздухом, небом и солнцем.
Дэвид неотрывно смотрел на свою богиню до тех пор, пока окно не захлопнулось и она не скрылась из виду. А потом вышел из ландо, приказал вознице по мере возможности двигаться домой и двинулся прочь.
Должно быть, окно было закрыто неплотно, потому что с улицы по-прежнему доносился надоедливый шум.
Хелена прижала ладонь к виску, а пальцами другой руки нетерпеливо забарабанила по последнему письму Эндрю. Она читала его уже сотни раз и все же снова и снова пробегала глазами знакомые строчки:
«Моя дорогая!
Рад узнать, что ты благополучно вернулась из Америки. Все это время отчаянно скучал. Стоит ли говорить, с каким восторгом я получил твою записку с предложением встретиться и как буду рад снова тебя увидеть!
Я много думал о нашем прошлом, настоящем и будущем. Несмотря на испытанное счастье и огромную честь, оказанную твоим благосклонным вниманием, не могу не понимать, что каждое мгновение украденной радости угрожает тебе страшной опасностью.
Разумеется, во всем, что произошло, исключительно моя вина. Нельзя было позволить себе даже слабого проблеска надежды на то, что мы сможем соединить наши судьбы. С моей стороны было крайне эгоистично не понять раньше, что своей любовью я помешал тебе создать собственную семью и вести добропорядочную жизнь, лишенную лжи и страха разоблачения».
С огромным трудом Хелене удалось убедить Эндрю в значимости своих желаний и доказать, что если она хочет поддерживать интимные отношения, то имеет право следовать этому выбору с полным пониманием возможных последствий.
Однако одного-единственного краткого разговора мистера Мартина с Фицем оказалось достаточно, чтобы весы качнулись в противоположную сторону. Эндрю немедленно перестал с ней встречаться — даже официально, как со своим постоянным издателем. И переписку тоже прекратил. Если не считать случайного столкновения на железнодорожном вокзале, Хелена не видела любимого с тех самых пор, как уехала в Америку. В январе.
Общество строго придерживалось бесполезных условностей: ставило брак, суть которого заключалась в обмене собственностью, выше правды сердца, а любящую женщину судило исключительно по признаку целостности девственной плевы, а вовсе не по поступкам и характеру.
Обидно, что самые близкие люди — брат и сестра Хелены, которые на протяжении всей жизни позволяли ей отвечать за себя и поступать, руководствуясь собственными соображениями, — на сей раз проявили поразительную непреклонность и даже жесткость.
«Твое время еще не ушло. Ты добра, обаятельна и красива. Желаю всех благословений, на которые способно мое сердце, и остаюсь верным и преданным твоим другом».
Разве Эндрю не понимал, что на самом деле время Хелены ушло? Ушло уже давно, с самого начала. И дело даже не в том, что мисс Фицхью не давала себе труда пристально взглянуть на окружающих мужчин, — просто того единственного, с кем захотелось бы провести остаток своих дней, до сих пор так и не увидела.
Хелена отказывалась верить, что ее с Эндрю отношения окончены. Даже во время их случайной краткой встречи на вокзале (хотя они и стояли на переполненной платформе) она попыталась горячо, страстно доказать любимому, что жизнь не ограничивается репутацией. Счастье тоже имеет право на существование, а за ее счастье в ответе только он, и никто другой.
К концу монолога уверенность Эндрю заметно поколебалась. Не исключено, что с тех самых пор он раздумывал, не изменить ли принятое решение. Жаль только, что она не могла проникнуть в ход его мыслей и направить поток в нужное русло.
В комнату залетел ветерок и едва не унес письмо. Хелена поймала листок, спрятала в ящик стола и для надежности повернула в замке ключ. Отодвинула чай, который каждый день дотошно готовила мисс Бойл, и подошла к окну. Столпотворение внизу продолжалось: сотни экипажей ползли подобно собравшимся на парад улиткам. Небо окончательно потемнело. Возницы кутались в плащи, а пешеходы наклоняли головы и ускоряли шаг.
Взгляд упал на одного из них. Фасон шляпы, ширина плеч, походка показались знакомыми. Нет, должно быть, просто чудится. Гастингсу нечего делать на Флит-стрит в это время; скорее всего сейчас он где-нибудь веселится с очередной подружкой.
Воображение нарисовало яркую картину: Дэвид прижал неизвестную красотку к стене, одной рукой схватил за талию, другой за шею — и жадно целует… нет, скорее, хищно пожирает. Да и женщина ведет себя более чем непристойно: запустила пальцы в его шевелюру, извивается и сладострастно стонет.
Хелена резко захлопнула окно.
Она почти не вспоминала о лучшем друге Фица. Гастингса можно было бы сравнить с осой, залетевшей на пикник, или с мухой, неосторожно упавшей в суп: оказавшись рядом, он вызывал досаду, а потом мгновенно исчезал из памяти.
Точнее, так было до тех пор, пока полгода назад виконт не потребовал поцелуя в обмен на молчание, на деле оказавшееся обманом. Хелене и сейчас удавалось о нем не думать, но порою мысли отказывались повиноваться и заходили слишком далеко.
Хелена вернулась к столу. Открыла только что запертый ящик, чтобы достать старые письма Эндрю и с их помощью заглушить ту часть сознания, которая упрямо представляла Гастингса во время его порочных свиданий. Но вместо конвертов в руке оказалось кое-что иное: рукопись, которую виконт прислал не так давно.
В эротическом произведении под названием «Невеста из Ларкспура» вышеозначенная особа стала невольницей в самом прямом смысле слова: супруг завязал ей глаза и приторочил к кровати.
«Малину собрали меньше часа назад. Небольшие ядреные ягоды самого настоящего малинового цвета. Я беру одну ягодку и провожу по ее губам.
— Что это?
— Кое-что сладкое и сочное. — Я говорю легко и свободно. Глаза закрыты шелковой косынкой, и презрительный взгляд уже не терзает душу. — Совсем как ты.
Она открывает рот, и я кладу малину на язык. Смотрю, как она жует, а потом глотает. На нижней губе остается крошечная капля алого сока. Я ее слизываю, ощущая терпкую сладость.
— Хочешь еще?
— Откуда такая нежность? — насмешливо спрашивает она. — Я ведь уже раздета, спутана и ослеплена. Так действуй же! Делай все, что пожелаешь.
О, как бы хотелось напасть на нее подобно стае голодных волков! Тело горит, мужское естество разрывается от похоти, мускулы едва сдерживают порывы.
— Нет, — отвечаю я. — Лучше поиграем еще немного».
Нижнюю половину страницы занимал рисунок: обнаженная женщина, вид сбоку. Лицо скрыто одним из толстых столбиков кровати, в то время как фигура предстает во всей красе: упругая грудь, бесконечно длинные ноги. Однако внимание привлекали выразительные ступни: одна напряженно прогнулась, а пальцы второй вжались в простыню, словно в неосознанном возбуждении.