Посмертная речь Сталина

В наши дни, если провести тематический поиск по текстам опубликованных воспоминаний участников событий, которые общались с И. В. Сталиным систематически на протяжении многих лет и кто не вызвал у Сталина к себе презрения, то предстает иная картина, опровергающая хрущевскую версию происхождения культа личности Сталина и опровергающая тот нравственно-психологический портрет монстра, который сложился в сознании многих наших современников под воздействием субкультурной традиции либеральной интеллигенции и прочего люмпена, восходящей к докладу Н. С. Хрущева на XX съезде.

В частности, авиаконструктор А. С. Яковлев в своих воспоминаниях «Цель жизни» пишет следующее:

«В повседневной работе нередко бывало так, что человек, получив новое назначение и столкнувшись с трудностями, жаловался на отсутствие кадров: «Не с кем работать», «Не на кого опереться» — и, чтобы «опереться», тянул за собой так называемый «хвост», то есть сотрудников с прежней работы. Я слышал от Сталина решительные возражения против подобного «перетаскивания» людей.

— Люди, в общем, везде одинаковые, — говорил он. — Конечно, хорошо было бы всем дать хороших людей, но хороших мало, всех хорошими не сделаешь. Есть средние работники — их много, больше, чем хороших, а есть и плохие, плохие тоже бывают. Надо работать с теми, кто есть.

Еще я обратил внимание на такую реплику:

— У каждого есть недостатки и промахи в работе, святых людей нет. Поэтому с маленькими недостатками в работе каждого нужно мириться. Важно, чтобы баланс был положительный. Вы думаете, у вас нет недостатков? — дотронулся он рукой до моего плеча. — И у вас есть. И у меня тоже есть недостатки, хотя я — «великий вождь и учитель». Это мне из газет известно, — пошутил Сталин».

Из этого можно понять, что И. В. Сталин действительно воспринимал людей такими, каковы они есть, и культ своей личности он воспринимал как объективную данность эпохи, в которую довелось ему жить. Но если люди были им уважаемы, то он не упускал случая подчеркнуть свое ироничное отношение к культу его личности, давая им понять, что культы личностей в обществе нормальных людей неуместны; он поддерживал и поощрял проявление инициативы и ответственности со стороны людей, стремился, чтобы взаимоотношения с ними были товарищеские:

«Обычно тот, кто в первый раз бывал у Сталина, долго не решался ответить на заданный вопрос, старался хорошенько обдумать, чтобы не попасть впросак. Так и я первое время, прежде чем ответить, мялся, смотрел в окно, на потолок. А Сталин, смеясь, говорил:

— Вы на потолок зря смотрите, там ничего не написано. Вы уж лучше прямо смотрите и говорите, что думаете. Это единственное, что от вас требуется.

Как-то я затруднился ответить на поставленный вопрос: не знал, как будет воспринят мой ответ, понравится ли то, что скажу, Сталин нахмурился:

— Только, пожалуйста, отвечайте так, как вы сами думаете. Не угодничайте. В разговорах со мной не нужно этого. Мало пользы получится от нашего разговора, если вы будете угадывать мои желания. Не думайте, что, если вы скажете невпопад с моим мнением, будет плохо. Вы специалист. Мы с вами разговариваем для того, чтобы у вас кое-чему поучиться, а не только чтоб вас поучать.

И он тут же рассказал об одном руководящем работнике, освобожденном в свое время от должности:

— Что в нем плохо? Прежде чем ответить на какой-нибудь вопрос, он прямо-таки по глазам старается угадать, как сказать, чтобы не получилось невпопад, чтобы понравилось, чтобы угодить. Так и смотрит в рот, чтобы повторить за начальством какую-нибудь глупость. Такой человек, сам того не желая, может принести большой вред делу. Опасный человек.

И продолжал:

— Если вы твердо убеждены, что правы и сумеете доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьими-то мнениями, а действуйте так, как подсказывает разум и ваша совесть…

Иногда Сталин получал деловые бумаги, авторы которых считали не только уместным, но и позволительным в конце письма добавлять всяческие излияния чувств и уверения в своей преданности. При чтении такого письма вслух, дойдя до концовки, Сталин либо пропускал ее, либо говорил:

— Ну а здесь, как полагается: «Ура! Ура! Да здравствует ВКП(б) и ее вождь, великий Сталин!» И, лукаво прищурившись, добавлял: — Думает меня этим подкупить, заручиться поддержкой» (А. С. Яковлев «Цель жизни» (записки авиаконструктора), Москва, «Политиздат», 1973 г.).

Сталин действительно следовал этим принципам в жизни. В общении с ним по делу некоторые профессионалы иногда доходили до ругани и вызывали его гнев в отношении себя. Об этом можно узнать из их воспоминаний: эти люди не пали жертвами репрессий.

В качестве примера обратимся к воспоминаниям артиллерийского конструктора В. Г. Грабина «Оружие победы» (М., 1989 г.). Грабин сообщает об обсуждении на заседании Государственного комитета обороны возможностей наращивания выпуска артиллерийских орудий:

«В декабре 1941 года на завод приезжал Ворошилов. Целый день мы с ним ходили по цехам, не успели даже пообедать. Клименту Ефремовичу очень нравилось все, что он видел.

— Это вы здорово сделали, молодцы! — похваливал он.

A 4 января меня вызвали на заседание ГКО. Вот и представился долгожданный случай, когда можно будет доложить И. В. Сталину о пушке ЗИС-З, а возможно, и показать ее, подумал я. Нужно разрешение наркома Д. Ф. Устинова. Дмитрий Федорович незадолго до того был на заводе и ознакомился с состоянием производства. Он видел, что завод не только выполнит обещанное на декабрь пятикратное увеличение выпуска пушек, но и перевыполнит. К тому же в сборочном цехе он наблюдал за сборкой ЗИС-З. Завод попросил наркома разрешить доставить пушки в Москву, и он незамедлительно разрешил.

Ворошилов на заседании ГКО не присутствовал. Заседание Государственного Комитета Обороны сразу превратилось в резкий диалог между Сталиным и мною. Вся наша работа подверглась очень острой и несправедливой критике, а меня Сталин обвинил в том, что я оставлю страну без пушек (особый вопрос: кто ложно осветил И. В. Сталину положение дел? — Авт.). Я отстаивал позиции нашего коллектива до последнего.

Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему. Он схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.

— У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! — резко бросил он мне. — Работайте, как работали раньше!

Таким Сталина я никогда не видел — ни прежде, ни позже.

ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому.

В тяжелом и совершенно безнадежном настроении покинул я Кремль. Меня страшила не собственная моя судьба, которая могла обернуться трагически. Возвращение к старым чертежам и к старой технологии неизбежно грозило не только резким снижением выпуска пушек, но и временным прекращением их производства вообще. Вот теперь-то страна действительно останется без пушек!

Ночь я провел без сна в бомбоубежище Наркомата вооружения.

Выполнить приказ Сталина — беда. Но как не выполнить приказ самого Сталина?!

Выхода не было.

Рано утром 5 января, совсем еще затемно, ко мне подошел офицер и предложил подняться наверх, к телефону. Я не пошел: если хотят арестовать, пусть арестовывают здесь. Тяжелая апатия охватила меня, мне уже было все равно. А в том, что меня ждет, я почти не сомневался: мой спор со Сталиным носил — если не вникать в его суть — характер вызова, а квалифицировать это как саботаж или вредительство — за этим дело не станет.

Через некоторое время офицер появился снова.

— Вас просят к телефону, — повторил он и добавил: — С вами будет говорить товарищ Сталин.

Действительно, звонил Сталин. Он сказал:

— Вы правы…