Страница 7 из 8
Не зря так спешил Кузька. Бежит он и видит: над птичьим двором огромная птица кружится. Глаза — злющие, как у Корогуши, крылья огромные, как веники, лапы цепкие, когти — как гвозди, клюв — как крюк. Не птица, а просто птичья Баба Яга какая-то. Правда, Кузька сразу ее узнал. Давно она за цыплятами охотилась.
— Лети прочь, — кричит он на бегу, — тут тебе не степь, а цыплята — не вредители. Нечего тут тебе делать!
Только птица его не слышит, а может, специально вид делает, что не слышит. Не в обычаях хищных птиц на писк мышей и домовят отвечать. Так они, по крайней мере, считают. Кузька даже специально на забор вскарабкался, чтобы его виднее было. Поясок свой, избушкой выстиранный, снял, машет им, птицу прогоняет. Отвлеклась на мгновение птица: что это за воробей на заборе расшумелся? А в это время все цыплята успели под навес спрятаться. Все, кроме самого маленького, самого младшего. Замешкался цыпленок, заметался, не понимает, глупый, куда бежать надо. А хищной птице того и надо. Кинулась она камнем на малыша, схватила его лапами и дальше полетела. Полетела, да не в ту сторону. Надо было ей подальше от забора, на котором Кузька сидел отлететь, а она прямо над ним полетела. Подразнить, наверное, вздумала.
Да и Кузька не лыком шит. Быстро сделал из пояска петлю, прицелился, да и зацепил им лапу огромной птицы. Та даже от неожиданности цыпленка выпустила. Хорошо выпустила, удачно, прямо на кучу свежескошенной травы, так что малыш даже не ушибся. А вот домовенок не успел на эту кучу прыгнуть. Он же не знал, что птица так быстро цыпленка выпустит, вот и не рассчитал маленько. А потом прыгать уже поздно было. Потому что птица высоко поднялась, падай не падай, никакие стожки не помогут…
Интересно лететь Кузьке! Так интересно, что почти и не страшно. Все видать ему сверху: и деревню, и лес, и речку. Жаль только, что шишигу не видно. Наверное, очень интересная она с высоты птичьего полета. Вон домики в деревне какие занимательные! Маленькие, аккуратненькие, как куличики песочные. А речка на поясок Кузькин похожа, которым он птицу поймал. А лес сверху таким пушистым кажется, что хочется прыгнуть на него и поваляться, как на перине пуховой.
Но знает домовенок, что прыгать нельзя. Это только сверху ветки такие мягкие, а стоит прыгнуть — вмиг лицо и руки раскорябают. Да и поясок отпускать жаль. Вон он какой полезный оказался — и избушке помог, и цыпленка спас, и домовенка катает.
— Эй, птица, — крикнул Кузька, — долго мне еще тут болтаться? Полетали и хватит. У меня дел невпроворот. До возвращения взрослых домовых надо цыплят научить от вас, хищников, прятаться, морковку прорядить и взрослым стать. Давай разворачивай!
Молчит птица, словно и не домовенок с ней разговаривает, а комар пищит. Обиделся Кузька и тоже замолчал. Раз она его не замечает, то и он ее не будет.
Только не замечать птицу трудно, все-таки не сам летит Кузька, а именно птица его несет. Несла-несла и, наконец, принесла. Приземлилась в гнездо большое, корявое, и Кузьке хочешь не хочешь приземляться пришлось. Отпустил он пояс, а птице словно того и надо было. Распустила она крылья и взмыла в синее небо, только ее и видели.
— Эй, куда ты? — закричал домовенок. Он совсем забыл, что обиделся и решил не разговаривать с хищником.
— За другой добычей, — ответил ему писклявый голос, — нас много, а ты один. Не наедимся.
Осмотрелся Кузька и увидел, что кроме него в гнезде трое совсем не хорошеньких, почт# голеньких птенчиков. А еще в гнезде, кроме птенчиков, страшный беспорядок. Тут в Кузьке обида говорить перестала, а чувство долга заговорило. Настоящие домовые, когда какой непорядок видят, просто больными делаются.
— Так, — командует он, — один — мусор из гнезда выкидывает. Второй — щели сухой травой заделывает. Третий — пух собирает и в середку носит. Перинку делать будем.
Птенцы так удивились, что этот лохматый зверек, вместо того чтобы пугаться, ими командует, что испугались сами и стали его слушаться. Солнце совсем немного по небу проскользнуло, как в гнезде полный порядок наступил. Вытер Кузька птенцам носы, крылышки им расправил, когти почистил. Сидят птенцы на перинке чистые, красивые, причесанные. А тут и птица прилетела.
Села на край гнезда, ничего не говорит, только внимательно все рассматривает. А Кузька тоже молчит — вспомнил, что он обиделся, и решил с птицей не разговаривать.
— Кто в моем доме самовольничал? — строго спрашивает птица.
— Мы самовольничали, — пищат дети, — это нас зверек невиданный научил.
— Сами прибрались? Сами щели законопатили? Сами перинку смастерили? — не верит птица.
— Сами, сами, — пищат птенцы.
А Кузька оробел немножко. Уж больно строго птица разговаривает. Сейчас разозлится еще больше, клюнет. А клюв у нее — как поварешка у бабушки Настасьи.
Приподнялась птица на лапах, раскинула крылья, вот-вот клюнет! Но не клюнула, а обняла крыльями домовенка, к себе прижала.
— Надо же, — говорит, — совсем маленький домовеночек, а приучил моих птенцов за порядком следить лучше самого большого и важного воспитателя. За это я дарю тебе жизнь и исполнение любого желания.
— Любого-любого? — не верит Кузька.
— Любого-любого, — подтверждает птица.
— А взрослым меня сделать можешь?
— Могу, — важно кивает головой птица, — только зачем тебе это? С моими птенцами ни один взрослый воспитатель сидеть не согласился, а ты их даже перевоспитал немного. А взрослым ты всегда успеешь стать, еще жалеть будешь, что детство вернуть нельзя.
— Это мое самое заветное желание. Или оно исполнится, или мне жизнь не мила, — заученно повторяет Кузька.
— Ну, смотри, — вздыхает птица, — как бы потом жалеть не пришлось.
Закрыл глаза домовенок, приготовился взрослым стать. Но тут ветер засвистел, дерево закачалось, подхватила Кузьку неведомая сила и понесла куда-то.
Глава 8. Самое заветное желание
Правда, он скоро опомнился. Открыл глаза, осмотрелся и увидел прямо перед своим носом крючковатый нос Бабы Яги. Летит Яга в ступе, помелом рулит.
— Вот неразумеха, — кричит домовенок, — не могла меня чуть-чуть попозже похитить! А я уже почти во взрослого превратился!
— Больно надо мне тебя похищать, яхонтовый ты мой, — фыркнула Баба Яга, — это я тебя спасаю.
— И спасать меня не надо, — кричит Кузька, — вези меня скорее обратно!
— И не подумаю. Как прознал Дом для хорошего настроения, что тебя хищная птица унесла, ни одной ватрушки сдобной не испек. Все кручинится. А у меня в животе от голода бурчит.
Знает Кузька, что с голодной Ягой спорить опасно, и не спорит. Можно было бы, конечно, силой с ней померяться, да неудобно как-то. Баба Яга — она ведь старушка. А старушек уважать надо, а не силами с ними меряться.
Уже почти стемнело, когда ступа к Кузькиному дому подлетела. Поэтому Яга и прятаться не стала. Высадила пассажира возле завалинки и к лесу полетела, даже благодарности выслушивать не стала.
А встречать его вышел Нафаня.
— Ну вот, — кручинится Кузька, — пока меня не было, все домовые вернулись. А я так и не стал взрослым. Ну ничего, завтра встану пораньше да пойду гнездо хищной птицы искать. Обещала она мое желание исполнить, значит, исполнит.
— Не об этом сейчас думать надо, — вздыхает Нафаня, — беда у нас. Шишига Юлька занемогла. Как увидела она, что тебя огромная птица унесла, упала замертво, не ест ничего, не болтает, песен не поет и даже не безобразничает.
— Вот беда-огорчение, — пугается Кузька, — хотел я на край света за советом идти, а видно, придется за лекарством.