Шкловцы

Все прислушиваются к тому, как лопается мясистая эластичная кожура. Медленно отделяются геометрически правильные алые кожурки. Местами, правда, апельсин слегка перележал, и вместе с кожурой отрываются сочные кусочки «мяса». В этом случае дядя Ури издает звук «ф-ф-т!», точно это причиняет ему боль. Он запускает лезвие ножа внутрь апельсина и оперирует опасное место. Наконец апельсин выкатывается из своих бело-желтых душистых пелен, и дядя Ури ловко делит его на одинаковые полумесяцы, долька к дольке.

— Дети, — призывает помолвленная дочь, ставя на стол большую стопку, — не забывайте про зернышки, бросайте их сюда. Мы их вымочим и посадим…

Обращается-то она к братикам, но имеет в виду и отца.

Детвора готова помочь будущей хозяйке в ее многообещающем предприятии. И их глазки обращаются к нежным розовым полумесяцам на тарелочке.

Первое благословение произносит сам дядя Ури. Он прожевывает дольку и благоговейно проглатывает ее. Закрывает один косой глаз, а второй поднимает к потолку и вертит головой:

— Апельсин что надо! Подходите-ка, дети…

Прежде всего подходит младшенький. Это его привилегия: где какая-нибудь вкусность, там он первый после папы. Во весь голос, пискливо, он произносит благословение, хватает свой полумесяц и захлебывается им.

— Не хватай! — говорит ему дядя Ури очень спокойно. — Никто у тебя не отнимет.

— А где зернышки? — спрашивает невеста и подставляет стакан.

— Да-да, где зернышки? — помогает дядя Ури.

— Проглотил… — пугается младшенький и краснеет до корней волос.

— Проглотил?!

— Да-а-а…

И на глазах у малыша выступают слезы. Он быстро оглядывается на старших братьев… Те молчат.

Пропало дело… Он знает… Теперь ему никакой папа не поможет. Уж ему влезут в печенки. С этого дня у него новое прозвище — Зернышко…

Затем раздаются остальные дольки апельсина, по порядку, снизу вверх, пока очередь не доходит до мальчика, который уже учит Гемору. Он берет свою дольку, поигрывает ею, потом кусает, чувствуя при этом и чудесный вкус, и привет Страны Израиля, о которой он столько раз мечтал в хедере. Апельсины же растут только в Стране Израиля…

— А благословение? — подлавливает мальчика дядя Ури, не сводя с него взгляда своих косых глаз.

— Борух ато адейной…[47] — пристыженно лепечет мальчик, который уже учит Гемору. И кусочек апельсина застревает у него в горле. Ой, омраченный, омраченный привет Страны Израиля!..

Однако дядя Ури отнюдь не удовлетворен. Нет! Он стыдит мальчика, который уже учит Гемору, говоря, что тот мог бы поучиться, как надо произносить благословение, у младшенького, да, мог бы поучиться. Дядя Ури уверяет сына, что тот еще будет у младшенького в дворниках. И…

Но на полуслове спохватывается:

— Фейга, почему ты не попробовала?

Это чудо, что дядя Ури спохватился. А то бог знает, когда бы он закончил свои нравоучения.

— Эка невидаль, — отзывается тетя Фейга, однако подходит, произносит Шехейону и наслаждается: ай, ай, что за чудесные вещи бывают на свете! И начинается продолжительный разговор об апельсинах.

Тетя Фейга говорит, что если бы она была богата, то каждый день съедала бы… пол-апельсина. На целый у нее не хватает воображения. Потому что как это можно взять и среди бела дня съесть целый апельсин за восемь с половиной копеек? У дяди Ури, однако, замах повыше. Он ведь бывал на ярмарке в Нижнем. Дядя Ури улыбается своими косыми глазами. Нет, если бы он был богачом, то велел бы выдавить в стакан сок сразу из… трех апельсинов и выпил бы одним махом. Во как!

Жена и дети потрясены таким богатством фантазии и представляют себе полный стакан розоватой, слизистой апельсиновой гущи: белая пена сверху, а в пене плавают зернышки…

Минуту все сидят за столом молча и мечтательно созерцают желтые влажные зернышки, собранные невестой со всех участников дележки апельсина. Она заливает зернышки водой и пересчитывает их через стекло. Раз, два, три, четыре… Целых девять зернышек набралось у нее. Да! Через неделю она посадит их в цветочные горшки, а после свадьбы заберет к себе на квартиру. Она расставит горшки на окне, чтобы зернышки прорастали под перевернутыми стаканами.

Вы думаете, это конец? Вы забыли, что у апельсина есть еще кожура…

Один из детей сделал открытие: если сдавить кусочек апельсиновой кожуры перед зажженной лампой, то видно, как кожура выпускает целый фонтан малюсеньких капелек, прозрачных и пахучих, и если брызнуть ими в глаз братишке, тот начинает моргать… Однако не успев усовершенствовать свое изобретение, первооткрыватель как следует получил по рукам, и все кусочки кожуры исчезли в фартуке тети Фейги.

— Ничего им не жалко, негодникам. Это вам что, картофельные очистки? Нет, если бы еще чуточку, можно было бы сварить варенье… Да, варенье…

Но стоит ли об этом говорить? Столько апельсиновой кожуры, чтобы хватило на варенье, не собрать и до пришествия Мессии.

Чтобы высушить кожуру, ее кладут на ночь в теплую духовку. Золотисто-красные кожурки, которые еще вчера выглядели такими свежими и сочными, стали сморщенными, бурыми, скрюченными и твердыми, как старые мезузы. Берет тетя Фейга острый кухонный нож и режет кожурки вдоль, а потом поперек, на маленькие длинные конфетки… Отправляет кусочки в бутылку, заливает водкой, засыпает сахарным песком и убирает, чтоб настоялось. В водке бурые ссохшиеся кусочки оживают, набухают, распускаются, принимают свой прежний вид. Нальешь стаканчик, попробуешь и почувствуешь настоящий вкус апельсиновой корочки.

Приходят родственники на угощение, произносят благословление над спиртным, пробуют, наслаждаются и соглашаются, что это очень полезно для желудка. А родственницы расспрашивают тетю Фейгу, как она додумалась до такого…

— Вот… — говорит дядя Зяма своей супруге Михле. — У тебя все зря пропадает. Ты ведь тоже купила апельсин на Пурим! И где кожура? Нету, выброшена.

Перебивает его дядя Ури:

— Ну, Зяма, давай лучше еще по капельке!

И улыбается косыми глазами своей хозяйке, тете Фейге.

Горлышко бутылки опять оборачивают поверх пробки куском белой тряпочки, чтобы водка не выдохлась, и ставят обратно в шкаф получше настояться. Стоит там бутылка одна-одинешенька, как благочестивая еврейка, агуна[48] в чепце…

Приходит Пейсах, продают евреи хомец[49] Алексейке, водовозу с грязными льняными волосами. Бутылка с померанцевкой тоже попадает в гойские руки. Целую неделю стоит она, проданная, запретная, и ждет не дождется, когда ее пустят обратно, чтобы мужчины с седыми бородами и женщины в благочестивых париках[50] произносили над ней благословение и рассуждали о чудесах тети-Фейгиной тороватости.

Иногда такой бутылки хватает на год. Время от времени в нее добавляют свежей водки и отведывают до тех пор, пока кусочки апельсиновой кожуры на дне не потеряют своей силы, не размокнут и не выцветут. Тогда дядя Ури выколачивает их из бутылки на тарелку.

Это бывает обычно на исходе субботы, после гавдолы, когда дополнительная душа покидает человека и будничная тоска прокрадывается из углов. Ищет дядя Ури, чем бы себя порадовать, и вспоминает о размякших, пропитанных водкой сладких апельсиновых корочках.

Он, извините, переворачивает глубокоуважаемую бутылку над тарелкой и шлепает ее сильно, но мягко по вогнутому дну.

— Пум, пум, пу-у-м… — гулко отзывается бутылка на весь дом, окутанный тенью исхода субботы.

В этом звуке слышится что-то вроде испуганного глубокого вздоха, гулкое эхо старого вычерпанного колодца. Кажется, бутылка кричит о том, что из нее выколачивают душу, остаток жизненных сил… И при этом из ее стеклянного горлышка падают клейкие золотисто-желтые аппетитные кусочки.

Потом становится тихо. Дядя Ури произносит благословение над этими остатками, пробует сам и дает попробовать всем.

47

Благословен Ты, Господи… (др.-евр.). Начало любого благословения.

48

Агуна, букв. «связанная, несвободная» (др.-евр.), — соломенная вдова, женщина, обреченная на безбрачие вследствие того, что ее муж пропал без вести.

49

Квасное, продукты из зерновых, в том числе и водка, запрещенные во время Пейсаха. Те запасы квасного, которые невозможно ликвидировать до Пейсаха, помещают в закрытые шкафы и кладовые и ритуально продают неевреям. После Пейсаха эта сделка аннулируется. Как правило, вся еврейская община в организованном порядке продает свои запасы квасного одному человеку, который каждый год выполняет эту функцию.

50

Замужняя женщина должна скрывать волосы. В конце XIX века зажиточные ортодоксальные еврейки сменили традиционный чепец на парик.