Драконы Вавилона

На тротуарах толпились несметные орды зевак. Зеваки были и в окнах всех окрестных зданий, те же, которые умели летать, густо обсели все крыши и стаями кружили в небе. Восторженные крики и здравицы сливались в сплошной пандемониум. Везде, где ни проезжал Вилл, с тротуаров выпускали сотни ярких воздушных шариков, и они устремлялись вверх сквозь сыплющийся вниз дождь разноцветных конфетти и стаи только что выпущенных голубей, которые, ошалев от нежданной свободы, выписывали в небе дикие пируэты. Все было организовано несравненно лучше, чем его Выдвижение, но казалось в то же время как-то очень зарепетированным и не совсем натуральным. Настроение толпы было не столь уже радужное, приветственные крики звучали не так спонтанно. Букентавры[85], трусившие вслед за Виллом, разбрасывали пригоршни золотых солейлей и серебряных лунаров с его профилем на аверсе, только что вышедших из-под чеканного пресса. Это должно было символизировать, что его правление начинается с изъявления щедрой благожелательности, но зеваки бросались на монеты, как изголодавшиеся шакалы, и на всем пути Вилла постоянно вспыхивали потасовки.

Вилл ехал со склоненной головой, потому что мысли у него были мрачные и ему не хотелось, чтобы кто-нибудь прочел их по его глазам.

— Улыбайтесь, сэр, — прошептал ему на ухо Ариэль. — Помашите им рукой.

Вилл через силу поднял руку и помахал. Было как-то нечестно не ответить на приветствия граждан, но он не мог заставить себя улыбнуться. Ну не мог он любить их с той же силой, как в тот день, когда они во всеобщем порыве подхватили его на руки и вознесли из Малой Тулы на вершину Вавилона. Он не испытывал к ним никаких чувств, кроме презрения, безразличного, отстраненного презрения.

А затем, как-то слишком уж быстро, шествие завершилось.

Вилл оказался там, откуда начинал. Когда он спешивался, три ряда горнистов со сверкающими горнами сыграли героическую фанфару, специально сочиненную для этого случая. Сатрапы вассальных государств бросались ниц, образуя своими спинами ковер для его шагов. Знаменитейшие знаменитости резво выскакивали из своих лимузинов и неслись, отталкивая друг друга, к Арарату, чтобы распахнуть его двери.

Он вошел. Хотя все охранники и политики, участвовавшие в процессии, хлынули за ним потоком, лишь малая их часть сумела попасть в вестибюль. И еще меньшая часть сумела втиснуться вместе с ним в первый поданный лифт, и как-то так вышло, что очень многие куда-то пропали за время пути по длинным узким коридорам. Когда же за Виллом захлопнулись стальные двери тронного зала, Вилл с тревогой осознал, что его сопровождение уменьшилось до двух людоедов, державших его за руки, и Флориана Л'Инконну, указывавшего им путь.

— Наступает момент, иже воздаст вам за все, — сказал Ариэль. — Сэр.

Вилл оглянулся и увидел, что никто за ним не идет.

— А где же все? — растерянно спросил он, а тем временем людоеды сажали его на престол.

Кожаные ремни обездвижили его руки и ноги, еще один ремень затянул его грудь. Он не мог пошевелиться.

В тесноватой комнате со стенами из шлакоблоков тускло горела одна-единственная лампочка. На полу по соседству с престолом были видны какие-то потеки, а может быть, и следы огня. В воздухе воняло гарью. В одной из стен имелось большое окно. По ту сторону окна выстроился длинный ряд эльфийских нотаблей в темно-синих защитных очках и просвинцованных куртках. Все они смотрели на него, смотрели холодно и бесстрастно.

— Что здесь происходит? Почему на них вся эта защита?

— Так, пустая предосторожность.

Флориан открыл безликий инструментальный шкафчик и вытащил оттуда путаницу кабелей и проводов. Людоеды тут же принялись распутывать их, а затем втыкать в стенные розетки и какие-то электрические приборы. На голове у Вилла затянули гладкий металлический обруч шириною приблизительно в половину ладони.

— Ваша корона. — Флориа взял длинный провод с «крокодилами» на концах и прицепил одного «крокодила» к короне, а другого к чему-то похожему на генератор.

— Не понимаю, — сказал Вилл, стараясь побороть подступавшую панику. — Я представлял себе все как-то иначе.

Людоеды мазанули его шею слева и справа какой-то липкой заразой и прикрепили к ней два электрода.

— Если будет тошнить, — предупредил Флориан, — постарайтесь отвернуть голову в сторону, чтобы ничего здесь не закоротить.

— А что, это очень возможно?

— Бывает все, сэр, — чопорным голосом сказал Ариэль. — Может случиться, что вы к тому же обгадитесь.

К своему полному ужасу, Вилл почувствовал, что на глаза ему набегают слезы, и постарался их сморгнуть.

— Пожалуйста, — попросил он, — только не так. Позвольте мне умереть хоть с каким-то подобием достоинства.

Ему никто не ответил. Людоеды ушли. Затем ушел и Флориан Л'Инконну, сухо поклонившись, перед тем как захлопнуть дверь снаружи.

Вилл остался один.

Минуту спустя Флориан появился по другую сторону окна, он надел защитную куртку и очки и присоединился к прочим наблюдателям. Эльф, стоявший у другого конца окна, повернулся к стене, и Вилл впервые заметил там большой рубильник, зафиксированный в выключенном состоянии двумя предохранительными болтами. Эльф вытащил из кармана отвертку и неторопливо, но умело вывернул болты. А затем взялся за ручку рубильника.

— Постарайтесь расслабиться, сэр, — прозвучал из паршивого динамика жестяной голос Ариэля. — Вы можете ощутить легкое неудобство.

Мир словно взорвался.

Вилла ударило по глазам ослепительное сияние, и он провалился.

Рассыпая по пути фейерверки искр, Вилл падал сквозь бесконечный мрак. Мрак был виртуальный, так что, строго говоря, его не было, однако чувство падения было абсолютно реальным, потому что он погружался все глубже и глубже в неосязаемый мир духов. Вилл раскинул руки, так что стал походить в собственном представлении на акварель Уильяма Блейка с изображением падающей звезды.

Он падал и, падая, впервые постиг природу Обсидианового Престола. Это был более чем символ власти и более чем прибор для окончательной проверки законности нового царя. Эти функции лишь случайно сопутствовали его истинному назначению. Это был центральный распределительный узел, обеспечивавший доступ ко всем электронным и тавматургическим[86] данным, собранным Вавилоном. Здесь хранились вся мудрость и тайны Башни Царей, Вилл мог узнать здесь все, что угодно.

Только с чего начать?

Вилл сидел у ручья, болтал ногами в воде и беседовал со своим лучшим другом, Паком. Над тростниками суматошно метались стрекозы. Приятно пахло болотной сыростью. На один ошеломительный миг ему показалось, что он все еще в своей деревне и что все его приключения в широком мире — это не более чем морок, насланный Семерыми, чьи капризы и причуды пользовались печальной славой и чьи мотивы неисповедимы. Но затем мимо прошли двое абатва, тащившие на прогибавшемся от тяжести сучке убитого водяного дракона, и он осознал, что находится в вавилонских Висячих садах.

— … настрадался, чтобы попасть сюда и одарить тебя знанием, — говорил Пак. — Вот оно: когда ты умрешь, то вдруг окажешься посреди луга, поросшего короткой зеленой травой, вроде как городской газон. Над головой у тебя будет яркое синее небо, но только без солнца. Там будет дорога, и ты пойдешь по ней, потому что больше и делать-то будет нечего. В конце концов ты увидишь камень — здоровенный, поставленный торчком, как каменная баба. Большинство народа огибает его слева, там дорога сильно утоптана. Но если присмотреться получше, то видно, что есть и путь направо. В тебе не одна кровь, а две, поэтому ты можешь пойти любым путем. Если ты пойдешь налево, то родишься вновь. Что случится, если пойти направо, не знает никто из живущих.

— А я что, мертвый? — опасливо спросил Вилл.

— Нет, конечно же, нет. Поверь мне, если бы ты умер, ты бы знал об этом.

85

Букентавры — полулюди-полубыки.

86

Тавматургический — колдовской, волшебный.