Драконы Вавилона

— Привет, — сказала женщина. — Я — фата Джейн.

— А я так, никто. Ты не видела тут блюдо с креветками?

— Нет. А почему бы нам не пойти ко мне и не поискать его там?

— Хмм… Если я не ошибаюсь, мы с тобою только что друг друга увидели. Давай не будем торопить события.

— Вот именно это я и ищу. Кого-нибудь, кто умеет быть милым и никуда не спешить.

— Послушай. Не знаю уж, почему ты ведешь себя столь необычным образом, но я пришел сюда не один. Поэтому, чего бы ты там уж ни хотела, этого не будет.

— Но я тебе нравлюсь? И вообще, тебя привлекают девушки?

— Если честно, то нет, — соврал Вилл. — А потому спасибо за компанию, я пойду дальше.

— О'кей, только дай мне сделать последнюю попытку.

Фата Джейн наклонилась к его уху и еле слышно пропела припев «Баллады Обероновой жопы»:

— Попробуй что-нибудь новенькое, mon petit serin[71]. Расширь свой кругозор.

Улыбаясь, она пососала кончик тонкого, с ярко-красным маникюром пальца, а затем тронула им щеку Вилла. Его детородный орган мгновенно набряк, стал твердым как камень. Его лицо налилось кровью, он с трудом дышал, столь велико было физическое желание.

— Несмотря на всю твою грошовую магию, — процедил Вилл сквозь до боли сжатые зубы, — ничего у тебя не получится. Но я джентльмен и, уважая твой пол, просто откланяюсь и уйду.

— Нет? — Фата беззлобно улыбнулась. — Ладно, поищу кого-нибудь другого. Но не бойся, шери, ты навсегда мне запомнишься как Тот, Который Сорвался с Крючка.

Минуту спустя появилась Алкиона со всем своим кортежем.

— Пошли, — сказала она Виллу и продолжила, когда друзья их уже не слышали: — Я видела, ты болтал с этой кошкой помоечной. Она что, тебя клеила?

— Нет, мы с ней просто трепались.

— Ну и слава богам. Фата Джейн имеет в наших кругах печальную известность. Никто из тех, кто с нею уходит, никогда потом не возвращается. Поневоле задумаешься, что же такое она с ними делает.

Сидевший сбоку от сцены пианист играл «Звездную пыль». Пианистом был тощий, как хворостинка, хайнт, рукава его рубашки были схвачены эластичными лентами, котелок был лихо сбит набекрень. Когда члены клуба начали заполнять зал и садиться за столики, он взял микрофон и заговорил тихим масляным голосом:

— Bienvenido, señors у señoras, a Le Club Frottage. Heute abend haben wir eine Festlichkeit für Sie. Спектакль, редчайшее шоу, бесподобная звезда. Jе vous presente — El Somnambula! Der Traumengeist! L'oneiroi des Reves! Единственный и неповторимый Нанше!

Ударив руками по клавишам, он извлек из рояля тревожные, режущие ухо созвучия, и в тот же момент три какодемона с острыми, как иголки, зубами и шустрыми глазками выпихнули на сцену сонную, обвисшую фигуру, раза в два превышавшую их по росту. Это был грудастый, с округлыми женскими бедрами гермафродит в незастегнутом купальном халате.

— Смотрите, смотрите, — сказала фата Мизерикордия. — Это просто чудесное представление. Я хожу сюда каждый вечер.

Голова Нанше с множеством светлых тугих косичек безвольно болталась. Его тонкий, возмутительно розовый пенис вяло свисал из складок ее половых губ. Какодемоны утащили его халат и рассыпались по сторонам, оставив ее обнаженной в самом центре сцены под золотистым светом софитов. Пианист заиграл бетховенскую сонату для клавира № 14 до-диез минор, «Лунную сонату».

Первую минуту не происходило ничего. Затем какодемоны вернулись с тюбиком увлажняющего крема, выдавили в ладонь гермафродита довольно длинную колбаску и бросились наутек. Глаза Нанше чуть приоткрылись, его рука медленно, с очевидным трудом поднялась к лицу, на котором постепенно, как на проявляемой фотографии, стало возникать удивленное выражение. Затем, столь же медленно, как и поднималась, рука опустилась и осторожно, любовно смазала половые органы.

Оно, апатичное и сонное, начало мастурбировать.

— Потанцуем? — спросил лорд Ласко.

Алкиона встала и протянула ему руку, другую пару образовали Калдогатто с Мизерикордией. Элспет потянула за руку Ягервулфа, и тот, хоть и неохотно, тоже пошел танцевать. Оставался один лорд Веньянса, буквально прилипший глазами к сцене.

Момент был очень удачный, лучшего, подумал Вилл, пожалуй, уже и не будет. Без труда изображая свой же собственный врожденный акцент, немного пугливо, как и должно тому, кто ни на секунду не забывает о своем низком положении, он обратился к эльфу-стратегу:

— Сэр? Не могли бы хоть вы объяснить мне одну вещь? Я всех уже спрашивал, но никто, похоже, не знает.

— Э? — повернулся лорд Веньянса.

— Почему идет эта война?

— Она идет потому, что я работаю не покладая рук, соединяя в единое целое миллиарды долларов и сотни тысяч солдат, для чего ко всему прочему требуются линии снабжения, растянутые на половину материка, и медицинский аппарат, которого хватило бы для средних размеров страны. Скажи спасибо, что эту ношу взвалили не на тебя.

— Нет, я в смысле, что ее вызвало?

— Что вызвало? Упрямство. Лень, жадность, неумение предвидеть последствия, плохая разведка, а значит, отсутствие информации, нежелание идти на компромиссы, граничащее с прямым нежеланием слушать доводы разума, раз за разом повторяющаяся недооценка ресурсов и морального духа предполагаемого противника, непомерная поспешность, с какой принималось решение прибегнуть к силе… и я думаю, наша страна тоже не совсем без греха.

— Но какая при этом ставится цель?

— Хмм. Ну, насколько я понимаю, Запад хочет, чтобы мы ушли с его территории. Чего мы, конечно, сделать не можем, иначе их армии перейдут нашу границу и будут нам мстить. Так что в конечном итоге у нас нет иного выхода, кроме как стремиться к полной, окончательной победе. Жаль только, что Его Отсутствующее Величество не исполняет своих обязанностей, что лишает нас наших сильнейших средств борьбы, а потому победа вряд ли наступит скоро.

— Но если у этой войны нет ни причины, ни цели, почему же нельзя просто взять и закончить ее?

— По той же причине, по какой нельзя остановить лавину. Такие вещи всегда идут своим естественным чередом. В любом случае, — по лицу Веньянсы скользнула бледная тень улыбки, — война необходима, чтобы максимально выявить все наши способности. Неужели я должен перемещать по миру танкеры с нефтью или спекулировать зерновыми фьючерсам!!? Это бескровная, постыдная игра.

— Так примените свои способности, чтобы закончить эту войну! Уж это-то никак не будет стыдным. Если вы…

Их прервало возвращение танцоров, походивших в этот момент на птиц, рассаживающихся по насестам. Они чирикали и щебетали, продолжая разговор, который, похоже, не имел начала и не грозил когда-нибудь кончиться.

— …все труднее и труднее относиться серьезно.

— Да никто уже, милочка, серьезно и не относится. Во всяком случае, никто из тех, кто хоть что-нибудь значит.

— А как тебе слухи об этом наследнике престола? Интересно, кто это их распускает?

— Да никто их не распускает, они зарождаются сами по себе, как мыши в грязном белье. Будь тут какой-нибудь заговор, кто-нибудь из нашего круга непременно бы это знал.

— А может, он и знает, да только не говорит, — возразила фата Элспет, многозначительно скосившись на Алкиону.

— Ради всего святого, Элспет.

— Твой, э-э, друг, — заговорил лорд Веньянса, словно забыв, что Вилл стоит рядом, — считает, что нам бы следовало использовать все свои возможности, дабы закончить войну.

— Никто не может исцелить от всех несчастий и бед мира, — сказала Мизерикордия. — Каждый из нас, да и любой другой, располагает лишь ограниченным запасом сил, времени и денег, да и попросту сострадания. Один лишь царь мог бы исцелить все и сразу — и молитесь Семерым, чтобы он никогда не вернулся и не сделал такую попытку!

71

Мой лопушок, мой простофилюшка (фр.).