Страница 4 из 5
— Либо ты речь проявишь, либо на берег спишем!
Куда пирату в одиночку против всей лейки-шайки переть! С ней не очень-то поартачишься. Открыл он рот, а оттуда — дыдыды, бубубу, рырыры! В общем, такая ругань понеслась, такая брань посыпалась, что даже у боцмана, который считался грубияном из грубиянов, нижняя челюсть отвисла.
А пират такое вопил, такое орал, такое горланил, что ко всему привыкшие уши морских разбойников — и те начали вянуть, как цветочки в засуху.
Пожалел капитан Бульбуль, что заговорил молчун, да что сделано — то сделано.
Пришлось пирату новый ультиматум выслушивать:
— Либо ты заткнёшь свой фонтан, либо на берег спишем!
Выслушал пират и обиделся:
— Я же не хотел болтать! Вы же сами велели! Да ну вас!
Может, он и прав по-своему?
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТАЯ
Один пират обожал кататься на китах. Нравилось ему — и на дельфинах. Но на китах больше. Сидишь на гладкой спине великана, за его усы китовые руками держишься, чтобы не свалиться в море, а над головой — фонтан журчит-переливается. Красотища! Разве нет?
Однажды ему другие пираты говорят:
— Вот ты на китах катаешься. А мы, думаешь, не желаем? И нам, понимаешь, тоже охота!
— Да чего там! — не стал возражать китовый наездник. — Можем и вместе покататься. Не жалко мне!
Прыгнули пираты в море и ждут. Не долго ждали. Смотрят: кит на горизонте появился. Как только он к ним подплыл, тут китовый наездник сразу его оседлал и в усы руками вцепился. Кит и притормозил. Ну пираты к нему на спину всей гурьбой и влезли. Пришпорили кита голыми пятками — и понёс он их по волнам так, что брызги солёные по сторонам разлетаются.
Понравилось пиратам на ките верхом кататься. Развеселились они — и давай плясать от радости. А киту щекотно стало, запустил он свой фонтан повыше — и смыл всех танцоров со спины подчистую. Хвостом на прощанье махнул и нырнул в глубину. Только его и видели!
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Один пират в жаркий летний день прогуливался по узким улочкам Рамселя и забрёл в таверну «Тихая прохлада». К своему удивлению он увидел, что посетители, сидящие за круглыми столиками, едят маленькими ложечками какие-то белые шарики.
«Никогда не ел ничего подобного, — подумал пират. — Пожалуй, попробую». Он подошёл к стойке и сказал хозяину:
— Мне… вот этих… шариков!
— Сколько порций? Одну или две? — поинтересовался хозяин.
— Одну и побыстрей! — распорядился пират.
Шарики в вазочке оказались холодными, как лёд, и сладкими, как мёд. Во рту они быстро таяли, как весенние сосульки на крышах. А вкуснотища была такая, что у пирата перехватило дыхание и он прокричал:
— Эй, хозяин! Ещё пять порций!
И когда тот поставил перед ним ещё пять вазочек, пират спросил:
— Как эти шарики называются?
— Мороженое пломбир, — послышался ответ.
Едва было покончено с пятью порциями, пират заказал ещё десять. И слизывая с ложечки очередной шарик, нежно шептал впервые услышанное слово:
— Пломбир, пломбир, пломбир…
На улице сильно припекало солнце. И волшебные холодные шарики пришлись очень кстати. Уходить из таверны никуда не хотелось от этого сказочного вкусного мороженого.
Лишь на второй день боцман Тумба отыскал пропавшего пирата в таверне «Тихая прохлада».
— Я думал, что ты пьёшь ром, — хмыкнул он презрительно. — А ты ешь какую-то дрянь, какие-то шарики!
— Это мороженое… пломбир… — оледеневшими губами прохрипел пират. — И никуда я отсюда не двинусь, клянусь всеми морями!
…Вернулся пират на корабль через три года, когда наелся мороженого до отвала. Но по ночам ему долго снилась далёкая таверна и на душе становилось сладко и прохладно.
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Один пират раздобыл где-то круглый географический глобус и, разглядывая его, вдруг обнаружил, что у всех морей, океанов и островов уже есть названия.
— Не может быть! — возмутился чудак. — Кругом сплошная вода, а все моря и океаны и даже острова уже кем-то открыты? Чепуха! Наверно, я плохо искал…
И он начал снова вертеть в руках глобус. Но куда ни ткнёт пальцем — всюду занято. И слева направо крутил, и справа налево крутил, а толку никакого.
И тогда пират обклеил глобус чистой бумагой и сам стал рисовать свои моря, свои острова и свои океаны. Рисует и приговаривает:
— Это — Большой Пиратский океан, это — Пиратское море, а это — маленький пиратский остров…
Разрисовывал, разрисовывал глобус и не заметил, как наступила ночь. Пирату захотелось спать. Но уснул он очень довольный и счастливый, потому что такого замечательного глобуса, как у него, ни у кого другого никогда не было, нет и не будет.
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Один пират собирал камни на пляжах разных стран. Среди них были гладкие и шершавые, тёмные и прозрачные, белые и жёлтые, круглые и треугольные. И все — очень красивые. Сколько их у него — он и сам не знал, но догадывался, что много, поскольку даже «куриных богов» — камешков с дырочками насквозь — отыскал штук сто или двести.
Камни свои пират всегда за пазухой носил. На всякий случай. Боялся, чтобы не украли. Уж чего-чего, а воров на пиратском корабле хватало.
Боцману это не нравилось. И он заботливо предупреждал пирата:
— Дубина! Тельняшку порвёшь!
Только пират отмахивался. Камни для него дороже тельняшки были. Но вот их накопилось в ней столько, что при ходьбе он еле ноги передвигал. А однажды, когда смыло его волной во время шторма за борт, этот бедолага чуть к рыбам в гости не отправился. На дно, значит. Хорошо, что боцман заметил, успел за пятку схватить и тельняшку рвануть, чтобы камни высыпались. А не то бы худо пришлось пирату.
Вытащили его из воды, откачали, просушили. Толстый боцман у пирата перед носом пальцем поводил и ласково сказал:
— Я же тебя предупреждал, двести медуз и одна каракатица! Ни к чему за пазухой камни таскать. До добра это никого не доводит!
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Один пират купил попугая. Большого, разноцветного и вдобавок говорящего. На самом деле оказалось, что попугай не говорящий, а поющий.
Каждое утро, повиснув вниз головой в своей клетке, попугай будил сонного пирата какой-нибудь песенкой. Он пел здорово картавя, что-то вроде этого:
Пират при первых звуках птичьего голоса вскакивал, как ужаленный, и грозил попугаю кулаком. А попугай в свою очередь не обращал на него никакого внимания. И на следующее утро всё повторялось снова, причём в одно и то же время, как по часам.
Кстати, о часах. Часы тогда уже продавались — и карманные, и настенные. Но вот будильники пока ещё не были изобретены. И поэтому попугай служил пирату вместо будильника. И просыпался пират не по будильнику, а по своему попугаю, который, правда, не звенел, но зато пел весёлые песенки.
Впрочем, в подражание боцману, который, вложив четыре пальца в рот, громко свистел, созывая команду на палубу, попугай тоже быстро научился этому свисту и вместо песенок стал будить пирата озорным оглушительным свистом. И стал попугай с того времени не говорящим, не поющим, а вообще — свистящим. А пират, пока не привык, спросонья подскакивал до самого потолка. И набивал на лбу бо-о-ольшущие шишки.