Страница 14 из 14
На кресле-каталке въезжает Крюков-отец. Он в защитном френче. Из-под пледа торчат блестящие сапоги. Он ловко, даже как-то спортивно ездит по холлу. Видимо, и мебель расставлена так, чтоб ему было удобно виражировать, что он и делает. В руке у него не то штык, не то стек, не то школьная указка. Он им манипулирует, если хочет достигнуть того расстояния, до которого не докатишься. Возможно, на конце штыка-стека есть крючочек. Может, бомбошечка. Во всяком случае, он способен и мягко включить магнитофон, и подтащить к себе книгу с полки. Короче, это хорошо экипированный паралитик. Прокатившись туда-сюда, прислушавшись к жизни квартиры, Крюков-отец включает телевизор. Какое-то время слушает.
КРЮКОВ-ОТЕЦ (с ненавистью выключает). Сволота недобитая… Слов они не понимают… Поймут тринитротолуол… Я им сделаю фейерверк. Этой зажиревшей твари… Они у меня умоются кровью… Все вы у меня под колпаком были, есть и будете!
Достает из-под пледа маленький магнитофон, меняет в нем кассету, включает и всовывает на полку за какие-то безделушки. Подъезжает к входной двери и резко открывает ее. Под дверью стоит Володя. Это странный юноша. С непропорционально большой головой, с приподнятым плечом, некрасивый, нескладный.
ВОЛОДЯ (виновато). Я ведь не звонил…
КРЮКОВ-ОТЕЦ (гордо). Я чувствую, когда за дверью прячутся…
ВОЛОДЯ. Я не прячусь… Я только подошел…
КРЮКОВ-ОТЕЦ. У меня чутье – во!
ВОЛОДЯ. Я понял… Насти нет? Нет… Я пойду…
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Иди, иди… Придешь, посмотри на себя в зеркало…
ВОЛОДЯ. Не знаю, как с вами себя вести… (Уходит.)
Старик заглядывает в проем двери, где тихо ходят лифты. Жадно, страстно слушает тишину подъезда. Где-то звенит звонок. Прогремел мусоропровод. Включили музыку.
КРЮКОВ-ОТЕЦ (почти выехал из квартиры, кричит в темноту). Бляди!
Из глубины квартиры входит Крюков-сын. Ему «вокруг» пятидесяти. Он упитан до необходимости носить подтяжки. Сейчас он сверху голый (кроме подтяжек), брюки на нем дорогие. Идеально сшитые.
КРЮКОВ (строго). Батя! Не шуми!
КРЮКОВ-ОТЕЦ (разворачивается на колесиках). Все погубили! Все! Первыми под слом и пойдете! А как же? Закон природы.
КРЮКОВ. Кто-то приходил?
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Калека…
КРЮКОВ. Это называется в своем глазу бревно…
КРЮКОВ-ОТЕЦ (криком). Не равняй нас! Я старый… Раненый… А он от роду…
КРЮКОВ. Значит, не виноват.
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Гниль рожаете! Гниль! (Ловко подрулив, ударяет сына.)
КРЮКОВ (зло). Ты спятил, батя?
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Еще мало. Вам всем! За все! (Уезжает.)
КРЮКОВ (потирая место, по которому попал отец). Старый маразматик…
Из глубины квартиры идет Эльза. Она тоже потирает руку.
ЭЛЬЗА. Как будто его черт водит.
КРЮКОВ. Опять в ЦК будет писать. Он перед этим всегда матерится и дерется.
ЭЛЬЗА. Мне плевать, куда он будет писать, а вот то, что он дерется…
КРЮКОВ. Перестань. За это тебе приплачивают. А мне вот нет. (Смеется.) Силы в нем еще невпроворот. Его бы на здоровые ноги…
ЭЛЬЗА. В танк бы его. И на полную скорость! И в заданном направлении!
КРЮКОВ (с уважением). Старая гвардия… Что – да, то – да…
ЭЛЬЗА. В этом году он написал двести сорок семь писем… Это только туда! (Показывает на потолок.)
КРЮКОВ. А количество ответов совпадает?
ЭЛЬЗА. Что они – идиоты? Но он и не ждет ответов. Он не бюрократ, ваш батя… Ему главное протрубить. Я ухожу… (Уходит.)
Крюков посмотрел на часы. Покачался на носках. Подошел к двери. Открыл. Там стоит Володя.
ВОЛОДЯ. Я не звонил. Я только подошел. Вы тоже почувствовали?
КРЮКОВ. Я в это не верю… Входи…
ВОЛОДЯ (страстно). Верьте! Человек больше, чем свое тело…
КРЮКОВ. Это хуже. Хорошо бы меньше…
ВОЛОДЯ. В чем-то вы правы… Место тела в жизни человека преувеличено… Все так его закаляют… Если вдуматься…
КРЮКОВ (ему стало уже безумно скучно). Насти нет…
ВОЛОДЯ (идет к двери). Я пойду… Извините…
КРЮКОВ. Потом поговорим… Про то, се… Больше-меньше… С отцом говорил на эту тему?
ВОЛОДЯ. С папой? Он не любит эти темы…
КРЮКОВ. Именно!
ВОЛОДЯ (смеется). Но вы все всегда чувствуете, когда я за дверью. Это факт. (Уходит.)
Крюков прислонился головой к двери. Насвистывает песню из фильма «Последний дюйм». Потом вдруг резко открывает дверь. Там Володя.
ВОЛОДЯ (печально). Вот видите!
КРЮКОВ. Какого черта? Извини… Но не делай так, ладно?
ВОЛОДЯ. Я не нарочно…
КРЮКОВ (закрыв дверь). Чертов калека…
(Свистит песню громко, с вызовом.) Входит Эльза. Она в белом блестящем плаще и таком же берете, с огромной сумкой на «молнии».
ЭЛЬЗА. Ухожу…
КРЮКОВ. Ну и иди…
ЭЛЬЗА. Свистишь?
КРЮКОВ. И хорошо!
ЭЛЬЗА. Ну-ну… (Идет к двери.)
КРЮКОВ. Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня… (Повторяет.) Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня… Я был стилягой с вывертом… Они все крутили тазобедром, а я им вжаривал это… Уважали… Имел у них медаль за отличие… От всех… Надо было идти по этой линии… Был бы Кобзоном… Бабы стелились бы из любви, а не по должности и за деньги… «Тяжелым басом гремит фугас»… Хорошо… Фугас… Слово вкусное. «Ударил фонтан огня. Боб Кеннеди пустился в пляс. Какое мне дело до всех до вас, а вам до меня…» Бог ты мой. Когда это было! Молодые, здоровые, сильные… Будущее – светло и прекрасно!
ЭЛЬЗА. Все и сбылось… Ладно… Я пойду. Я наблюла…
КРЮКОВ. Что сделала?
ЭЛЬЗА. Наблюла… Наблюдение сделала. В нашей стране интернационал давно не действителен. Кто был никем – тот станет всем. Это песня полудурков. Был никем – никем и сдохнешь. Был всем – всем и останешься. Я в трех институтах училась, а все равно кончаю домработницей. Потому что у меня старт от родительской блевотины, которую я мыла-отмывала. А ты с фугасом, ты стиляга, ты с деньгой как начал – так и полный вперед… Замечательная страна. Родился. Посмотрел на себя в зеркало и живи, какой есть.
КРЮКОВ. Наблюла так наблюла… Хочешь, разобью в два счета.
ЭЛЬЗА. Устала. И потом я права. Мне собственный пример – самый убедительный… И твой… (Идет к двери. Крюков идет ей наперерез.)
КРЮКОВ. Что-то давно ты не звала в гости…
ЭЛЬЗА. Тебе мало? Тебе не хватает? Ты ведь уже переел… Всего…
КРЮКОВ (обнимая ее). Мало… Не хватает… По правилам тебе бы быть моей женой… У меня с тобой все тесемочки развязываются… Я делаюсь легкий, простой…
ЭЛЬЗА. Доступный народу…
КРЮКОВ. Ты язвишь, а мне не больно… А от Ольги даже комплименты неудобные…
ЭЛЬЗА (кивает на систему). Я никогда не знаю, фурычит она или не фурычит…
КРЮКОВ. Не фурычит. Нет еще огонька.
Эльза идет к двери. Сумка тяжелая.
КРЮКОВ. Каждый день сумки прешь, прешь… Вот возьму сейчас и проверю.
ЭЛЬЗА (остановилась). Валяй…
КРЮКОВ (подошел к ней, снова обнял). Мне что, жалко? Носи! (Снимает с нее плащ, бросает на кресло. Ощупывает ее, как инвентаризирует.) Не пущу! Не бросай меня одного… Мне сегодня тошно.
ЭЛЬЗА. Тебя тошнит уже две недели… Что я, слепая?
КРЮКОВ. Неужели заметно?
ЭЛЬЗА. Весьма…
КРЮКОВ. Тем более не уходи…
ЭЛЬЗА. Уже одиннадцать… Давай тогда быстрей.
На ходу расстегиваясь, она уходит в недра квартиры. Крюков, пощелкивая подтяжками, идет следом. Потом подходит к двери и резко ее распахивает. Никого.
КРЮКОВ. Никого.
Выглянул, прислушался. Аккуратно, на все замки и цепочки запер двери. Погасил верхний свет. В проеме раздетая Эльза.
ЭЛЬЗА. Знаешь, или – или…
Уходят оба в глубину квартиры. Несколько секунд гнетуще тихо. Потом сразу крики и стук. Кто-то ломится и не может попасть в квартиру. Один поворот ключа, другой, третий. Одновременно слышится плач. Плач становится громче, потом звонок в дверь и стук кулаком, ногой. Полуголая Эльза пробегает через холл из одной арки в другую. Крюков, застегиваясь на ходу, идет открывать дверь. Спотыкается о сумку, стоящую на полу. Отшвыривает ее ногой. Прихрамывая, открывает дверь. Врывается Настя, зареванная, растерянная. С ногами прыгает в кресло, где лежит плащ Эльзы. Сжимается в комок и стонет.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.