Страница 11 из 13
Короче говоря, Сотникову-младшему почитателями его (и в особенности отцовского) таланта было сделано предложение, от которого, как говорится, нельзя было отказаться. Нет, «Кольта» сорок пятого калибра ему никто к голове не приставлял. И даже контракт кровью подписать не требовал. Собственно, ни контракта, ни вообще каких-нибудь бумаг не было и в помине. Имело место джентльменское соглашение, согласно которому он, Сотников Владислав Георгиевич, начинающий писатель-фантаст, обязался написать для неведомых заказчиков в трехмесячный срок книгу, неважно, роман, повесть или эссе, определенного содержания…
Вот содержание-то и смущало больше всего.
По желанию заказчиков, описываемые в книге события должны были происходить приблизительно в 2025 году, причем всякого рода технические подробности, характерные персонажи и прочие писательские «штучки-дрючки», как выразился двойник незабвенного Иосифа Виссарионовича, никого особенно и не интересовали. Главным должно было быть то, что действие романа развивалось в России, где давно и бесповоротно победил ислам в одной из самых радикальных его форм. В Москве и на окружающих территориях, по неведомому капризу «меценатов», все должны были жить исключительно по законам Шариата…
Проснувшись на следующий день после памятного разговора, Владислав сначала легкомысленно посчитал все происшедшее сущим бредом, признаками надвигающейся шизофрении или чего-нибудь похуже, если есть в психиатрии, о которой он имел самые смутные представления, что-то хуже шизофрении… Однако пресловутый конверт, весомо оттягивающий внутренний карман старенького, лоснящегося на локтях пиджачка грязно-мышиного цвета, то есть самого приличного на излете развитого социализма, когда и был куплен, висевшего, по студенческо-холостяцкой привычке, на спинке стула, увы, быстро развеял иллюзию.
Садиться за заказ явных клиентов психушки не хотелось. Ну кто, скажите на милость, в России, ведущей нескончаемую войну на Кавказе и не менее тяжкую борьбу в тылу с «лицами всякой-там-разной национальности», напечатает, хотя бы микроскопическим тиражом, подобную лабуду? Полный абсурд! Никогда, даже если в авторах книги будут числиться не только Сотников-младший или даже оба Сотниковых – и старший, и младший, а даже сами братья Стругацкие, Роберт Энсон Хайнлайн или тот же «король российского книжного рынка» Бушков Александр Батькович, поодиночке и скопом! Да что там Стругацкие-Хайлайны! У Толстого бы подобное не приняли, будь он хоть Лев Николаевич, хоть Алексей… Вообще-то, помнится, Лев Николаевич, как раз, о Кавказе-то и написал изрядно.
Хотя Владислав и понимал преотлично (может быть, лучше иных понимал, на собственном горьком опыте), что в национальном кавказском менталитете склонности к безобидным шуткам и розыгрышам не прослеживается и такие деньги они просто так в руку не суют, целую неделю оттягивать неизбежное как-то удавалось. Удавалось бы и дольше, нашлись бы всякие уважительные (для себя, разумеется, не для заказчиков) и благовидные предлоги, если бы не проклятый телефонный звонок.
Грубоватый голос с едва заметным кавказским акцентом на другом конце телефонного провода неожиданно вежливо поинтересовался как идут дела с «нашей книгой». Так же вежливо собеседник выслушал бессвязный лепет Сотникова-младшего насчет творческих потуг, вдохновения и всего такого, затем не менее кротко задал несколько вопросов. Его живо волновало здоровье отца Владислава, Георгия Владимировича, школьные успехи сына Сашки и, в довершение ко всему, планы на ближайшее будущее некой Ирины Евгеньевны. Высказав все это, он, не меняя тона, коротко попрощался и уступил свое место в трубке и, соответственно, в ухе Владислава коротким гудкам.
Сотников еще долго стоял у кухонного окна, прижимая к уху гудевшую трубку и бездумно следя за струящимися по стеклу потоками ночного дождя, подсвеченными снизу загадочным зеленоватым светом одинокого уличного фонаря, бог весть как уцелевшего при очередном российском лихолетье.
«Ирка-то тут при чем? – сверлила мозг простая и незамысловатая, как четырехгранный штык допотопной „трехлинейки“, мысль. – Ну отец, ну Сашка, это все несложно просчитать и вычислить, а про Иринку-то, как они узнали?..»
По всем раскладам выходило, что писать чертову книгу придется, потому что вряд ли даже возвращенный с глубочайшими извинениями конверт сильно повлияет на исход дела. Просто-напросто, большой пряник и маленький кнут легко поменяются местами и, естественно, размерами, только и всего. При этом кнут, скорее всего, будет большим и страшным, а пряник – микроскопическим. Если вообще будет.
Знать бы еще, за каким чертом сдалась неведомым меценатам эта книга…
Владислав перечитал написанное еще раз, почеркал немножко красной ручкой, кое-что поправил, попытался продолжить, но, побарахтавшись на середине фразы, в сердцах швырнул тоненькую пачечку листов в ящик стола. Для первой главы сойдет. Не на Пулитцеровскую же премию он претендует, в конце концов, не на Букеровскую, не на Нобелевку пресловутую, Бунин недоделанный!
Всю ночь беспокойно ворочавшемуся на своем диванчике Сотникову-младшему снился только что порожденный им в муках Мансур (как его, интересно, по батюшке-то?) Рахимбеков.
Кадавр[3] имел еще зыбкие, текучие черты лица и почему-то пребывал в одних темных очках и белоснежном пиджаке, распахнутом на заросшем курчавой, черной и блестящей, просто вороной растительностью выпуклом брюшке. На лацкане пиджака, рядом с невразумительным блестящим значком, сияла бляшка, похожая на виденную в каком-то французском фильме розетку Ордена Почетного Легиона. Только не красного, а зеленого цвета.
Кошмарное создание почему-то кровожадно подступало к своему «родителю» с зажатым в кулаке дедовским кинжалом. Кинжал, в противовес ко всему остальному, был фантастически реален, весь покрыт затейливой чеканной насечкой, различимой во всех мельчайших подробностях… Слава богу, снайперскую винтовку с прикладом, изукрашенным серебряными гвоздиками, маячившую прямо в воздухе позади него, кавалер Ордена Полумесяца приберегал на потом.
Из-за плеча полураздетого монстра выглядывали уже настолько фантасмагорические личности, что сон, не задерживаясь в стадии триллера, сползал в совершеннейший кошмар.
Черты проклятого Мансура только-только начали складываться во что-то более или менее осмысленное, но было уже поздно. Зажав Владислава в каком-то тупике промышленного вида (не то излюбленный голливудскими киношниками заброшенный завод, не то вполне русская заводская свалка), персонаж, кровожадно ухмыляясь ежесекундно меняющимися губами: то плотоядно-пухлыми, то змеино-тонкими, поднес холодное лезвие кинжала к горлу своего создателя. Последним, что увидел Владислав, были потрясающей красоты женские полураскрытые губы на одутловатом небритом лице, губы полные и свежие, обнажавшие желтые и кривые, прокуренные насквозь зубы…
– Владик, проснись! – Встревоженный не на шутку отец, видимо прикативший свое кресло на крик, тряс слабой рукой сына за плечо. – Проснись! Приснилось чего?
Ночной дождь давно кончился, и за посветлевшим окном вовсю прочищали горлышки повеселевшие пичуги. На стенных часах, мерно посверкивающих в своем темном футляре латунным маятником, было только половина шестого, но спать, когда в Стране Песочного Человека бродят такие уроды, да еще с обнаженным холодным оружием – простите покорно, нет никакого желания!..
Пока, кое-как успокоив разволновавшегося старика и заодно выполнив на пару часов раньше все неизбежные и неприятные утренние обязанности, Владислав приводил себя в порядок, ставил чайник, словом занимался рутинными и незаметными, как сердцебиение, делами, стрелки перевалили половину седьмого. Снова ложиться было уже бессмысленно, и Сотников-младший задумчиво остановил свой взгляд на телефоне. Наверняка Иринка уже встала – ей к полдевятого в поликлинику, а добираться туда на метро чуть ли не через половину Москвы.
3
Кадавр – оживший неодушевленный предмет. В старых легендах есть упоминания об оживающих статуях, бюстах, идолах, портретах, чучелах.