Дьявол Шарпа

Бернард Корнуолл

Дьявол Шарпа

Пролог

Посвящается Тоби Иди, агенту и другу, терпевшему нас с Шарпом столько лет

На шестнадцать человек приходилось двенадцать мулов, а ехать хотели все. Атмосфера была накалена как в переносном, так и в буквальном смысле: душный и липкий воздух на берегу бухты у крохотного городка, зажатого между двумя огромными чёрными утёсами, не тревожило ни малейшее дуновение ветерка. Где-то в холмах слышались раскаты грома.

Светило подбиралось к зениту. У колючих кустов, усеянных маленькими белыми розами, на самом солнцепёке жарились мулы вместе с приведшими их чёрными рабами. Белые — пятнадцать военных и один штатский, истекали потом в горячей тени раскидистых вечнозелёных деревьев. Пахло розами, миртом и водорослями.

Вдали маячили два военных корабля с серыми от ветров парусами. На входе в гавань бросил якорь испанский фрегат. Глубина бухты не позволила ему подойти ближе, и к берегу шестнадцати его пассажирам пришлось добираться на баркасах.

— Если джентльмены запасутся терпением, недостающие мулы скоро будут здесь. Прошу прощения за накладку. — покрытая крупными каплями пота физиономия юного британского лейтенанта выражала искреннее раскаяние, — Понимаете, мы-то ждали четырнадцать человек, а прибыло шестнадцать. Нет, конечно, мулов, то есть, и так не хватило бы, но в смысле… Старший адъютант, он сказал, что пришлёт ещё… Ну, вы понимаете, да?

Поток путаных объяснений иссяк, когда до лейтенанта дошло, что его слов большая часть прибывших как раз и не понимает. Лейтенант покраснел и смущённо обратился к высокому темноволосому офицеру в видавшей виды куртке 95-го стрелкового полка:

— Не переведёте им, сэр?

— Мулы на подходе. — коротко бросил стрелок спутникам по-испански.

Несмотря на то, что миновало почти шесть лет с тех пор, как он пользовался этим языком, тридцативосьмидневное путешествие на испанском судне воскресило навык. Стрелок поинтересовался у лейтенанта:

— Почему бы нам не прогуляться пешком?

— Восемь километров, сэр, и всё вгору. — лейтенант виновато указал на дорогу, вьющуюся по склону холма, поднимающегося над вершинами деревьев, — Нет, правда, сэр, лучше дождаться мулов.

Невразумительное бурчание собеседника юноша принял за согласие и, поколебавшись, шагнул к стрелку:

— Сэр?

— Что?

— Хотел спросить, — внезапно оробев, лейтенант попятился обратно, — А, ладно, сэр. Неважно.

— Ради Бога, парень, спрашивай. Я тебя не укушу.

— Это насчёт моего отца, сэр. Он часто о вас рассказывал, и я подумал, может, вы помните его? Он был под Саламанкой, сэр. Хардакр? Капитан Роланд Хардакр?

— Хардакр… Не припоминаю.

— Он погиб под Сан-Себастьяном. — тихо добавил лейтенант, будто эта деталь могла оживить образ его отца в памяти старшего офицера.

Мужчина в поношенной зелёной куртке тяжело вздохнул, что можно было истолковать как сочувствие, но на деле стрелок просто растерялся. Он всегда терялся в таких ситуациях, не зная, как ему реагировать. Война убила тысячи мужчин, сделав их жён вдовами, а их детей — сиротами. Едва ли у кого-то хватило бы сердца пожалеть их всех.

— Извини, парень. Я не был с ним знаком.

— В любом случае, сэр, для меня честь встретить вас. — упавшим голосом произнёс лейтенант и отступил назад.

Высокого стрелка с рассечённой шрамом щекой и тёмной шевелюрой, в которой серебряно блестели нити седины, звали Ричард Шарп. На его зелёной куртке, заношенной до такой степени, что ею побрезговал бы и старьёвщик, красовались майорские знаки различия, хотя войну Шарп закончил подполковником. Впрочем, несмотря на форму и палаш, сейчас он был скорее сельским обывателем, чем военным.

Шарп окинул хмурым взглядом сверкающую солнцем морскую гладь и парусники, стерегущие этот Богом забытый остров. Шрам придавал стрелку вид насмешливый и слегка жёлчный. Его товарищ, напротив, лучился искренним добродушием. Рослый, даже выше Шарпа, он и был тем единственным штатским в компании солдат. Его коричневое шерстяное пальто и чёрные панталоны не слишком подходили для тропиков. Из-за одежды и непомерной полноты он обильно потел, что, впрочем, никак не отражалось на его жизнерадостности. С равным интересом здоровяк разглядывал тёмные скалы, индийские смоковницы, хижины рабов, дождевые тучи над вулканическими пиками, море, городишко и, в конце концов, вынес вердикт:

— Что за унылая дыра!

То же самое мистер Патрик Харпер (а это был именно он) сказал утром, обозревая остров с палубы «Эспириту Санто».

— Ублюдок лучшего не заслужил. — лениво отозвался Шарп.

— Дыра и есть. Как они вообще открыли это местечко? Тут же тысячи километров до ближайшей суши!

— Наверно, корабль сбился с курса и в аккурат уткнулся в эту чёртову скалу.

Харпер обтёр лицо широкополой шляпой:

— Скорей бы уж мулов привели. Жара убийственная. Может, в холмах прохладнее будет.

— Если бы не твоё толстое брюхо, мы могли бы пройтись пешком, — поддразнил его Шарп.

— Толстое? Я просто в теле! — возмутился ирландец.

Подобные пикировки повторялись изо дня в день ко взаимному удовольствию друзей.

— Что плохого в дородности? — продолжал Харпер, — Если человек живёт спокойно да размеренно, то надо не попрекать его свидетельством такой сладкой житухи, а завидовать! Сам-то вы! У Святого Духа мяса на костях больше! Свари вас, бульон постный выйдет. Чтобы солидно выглядеть, надо хорошо питаться!

Он гордо похлопал себя по выпяченному животу.

— Это не от еды, — заметил Шарп, — это от пива.

— От портера невозможно потолстеть! — оскорблённо возразил Харпер.

Плечом к плечу друзья прошли сквозь горнило войны, и доныне Шарп не мог пожелать себе лучшего спутника. После войны бывший сержант Харпер вернулся в Дублин и открыл постоялый двор.

— Пивовар должен сам употреблять свой продукт. Иначе как доказать посетителям качество напитка, за который они платят? К тому же Изабелле нравится внушительность моих форм. По её мнению, это говорит о том, что здоровья у меня хоть отбавляй!

— Насчёт «хоть отбавляй» она права. Только насчёт здоровья ты, наверно, недослышал. — съязвил Шарп.

Он не видел друга три года и был поражён, когда встретил его во Франции с пузом, похожим на куль живых угрей; круглой, как луна, физиономией и ляжками шириной с гаубичный ствол. Сам же Шарп спустя пять лет после Ватерлоо всё ещё влезал в старую форму, хотя, одеваясь на рассвете перед высадкой с корабля, был вынужден пробить в ремне новую дырку, чтобы брюки не сползали с ног. На пояс куртки он повесил палаш. Было странно чувствовать его тяжесть на боку снова. В шестнадцать лет Шарп стал солдатом и в тридцать восемь сменил штык на крестьянский серп, как он полагал, навсегда.

За винтовку он брался порой: погонять воришек в саду Люсиль, подстрелить зайца на ужин, но палаш все эти годы пылился без дела над камином в холле.

Теперь палаш занял своё место на поясе, плечи Шарпа опять облекал мундир, и вокруг Шарпа снова были люди в униформе. Четырёх мулов, наконец, привели. Офицеры тщетно пытались сохранить хоть какое-то достоинство и не выглядеть смешными, сидя с широко расставленными ногами на приземистых упрямых бестиях. Впрочем, военным нечего было опасаться насмешек, пока с ними ехал Патрик Харпер. Даже чернокожие не могли сдержать ухмылок при виде горы мышц и жира, под которой почти вовсе скрылась несчастная животинка.

Сердитый английский майор на чёрной кобыле вёл кавалькаду по узкой дороге внутрь острова. Склоны по обе стороны тропы были разлинованы плантациями льна. Ящерка радужно брызнула перед мордой шарпова мула, и один из рабов устремился за ней.

— Я думал, рабство отменили? — Шарпа догнал Харпер.

— В Британии. — кивнул стрелок, — Но это не британская территория.

— Да? А чья же? — недоумённо вопросил ирландец.