Враг Шарпа

Шарп усмехнулся, взял поводья и сунул левую ногу в стремя:

– Ей приходится защищать свое счастье, Патрик. Подожди: как только он отойдет, она непременно с тобой поздоровается, – он втянул себя в седло. – Жди здесь.

Шарпу удалось скрыть от Харпера свой гнев, но оскорблен он был не меньше. Если бы он, Шарп, написал книгу вроде «Практических указаний», чего он, конечно, делать не будет, там был бы один повторяющийся на каждой странице совет: всегда признавай чужие заслуги, если они есть, не пытаясь присвоить их себе. Чем выше человек поднимается в чине, тем больше ему нужно уважение и поддержка подчиненных. Пришло время, решил Шарп, проткнуть раздувшееся, как воздушный шар, самомнение сэра Огастеса. Он натянул поводья и пустил коня шагом, остановившись в паре шагов от Фартингдейла, как раз указывавшего на знамена и описывавшего утренний бой как «весьма удовлетворительную маленькую схватку».

– Сэр?

– Майор Шарп?

– Думаю, вам это понадобится, сэр. Для вашего рапорта, – Шарп держал в руках грязный клочок бумаги, сложенный пополам.

– Что это?

– Список мясника, сэр.

– А, – рука в перчатке из тончайшей кожи выдернула у него бумагу и сунула в седельную сумку.

– Вы даже не прочтете, сэр?

– Я был с доктором, Шарп. Я видел раненых.

– Я, скорее, имел в виду убитых, сэр. Полковник Кинни, майор Форд, один капитан и еще тридцать семь человек, сэр. Большинство погибло во время взрыва. Раненые, сэр: сорок восемь серьезно, еще двадцать девять легко. Простите, сэр, тридцать. Я забыл упомянуть вас.

Жозефина прыснула. Сэр Огастес посмотрел на Шарпа так, как будто майор только что выполз из очень вонючей сточной канавы.

– Спасибо, майор.

– И примите мои извинения, сэр.

– Извинения?

– У меня не было времени побриться.

На этот раз Жозефина рассмеялась в голос, и Шарп, памятуя о том, что ей нравилось стравливать своих мужчин, бросил на нее яростный взгляд. Теперь он не ее мужчина и драться за нее не будет. Как бы то ни было, обмен любезностями прервал сигнал трубы, далекий и настойчивый звук инструмента, любимого всеми французскими кавалеристами.

– Сэр! – донесся голос стрелка с крыши цитадели. – Четыре лягушатника, сэр! У одного белый флаг, сэр! Движутся сюда!

– Спасибо! – Шарп ослабил перевязь своего палаша. Он не очень хорошо ездил верхом, гораздо хуже сэра Огастеса, но по крайней мере тяжелый кавалерийский палаш может удобно повисеть у него на боку, а не подпирать ребра на укороченной перевязи. Он застегнул пряжку и оглядел двор.

– Лейтенант Прайс?

– Сэр? – Гарри Прайс выглядел смертельно усталым.

– Присмотрите за леди Фартингдейл, пока мы не вернемся.

– Будет выполнено, сэр, – моментально проснулся Прайс. Если сэр Огастес и имел что-либо возразить против такой узурпации его руководства, Шарп не дал ему время на протесты, а впрямую отменять приказ сэр Огастес не решился. Он последовал за Шарпом по мощеному брусчасткой скату у ворот на дорогу, а потом прямо по траве: Шарп дал своей лошади волю выбирать дорогу самостоятельно.

Труба все звала, требуя ответа с британской стороны, но с появлением трех всадников сразу же замолчала, оставив лишь эхо. Перед французскими офицерами застыл улан с белой лентой, привязанной чуть ниже острия пики, и Шарп сразу вспомнил такие же ленты, украшавшие голые ветви граба в монастыре. Он подумал, что немецкие уланы, сражавшиеся на стороне Наполеона, должно быть, так же чтят своих старых лесных богов в день Юлетайда, дохристианского зимнего праздника.

– Сэр! – слева от Шарпа чуть пришпорил коня сержант Харпер. – Вы видите, сэр? Полковник!

В ту же минуту Шарпа узнал и сам Дюбретон. Он приветственно взмахнул рукой, дал коню шпоры, выехал вперед, обогнув улана, взметнул брызги, пересекая небольшой ручеек, и галопом направился к ним.

– Майор!

– Шарп! Стойте! – протест Фартингдейла пропал впустую: Шарп тоже ударил каблуками. Два всадника сблизились, натянули поводья и встали бок о бок.

– С ней все в порядке? – нетерпеливый вопрос Дюбретона резко контрастировал с его деланным спокойствием при встрече в монастыре: тогда француз ничего не мог сделать для своей жены, теперь же все изменилось.

– В порядке, в полном порядке. Никто ее не тронул, сэр. Представить себе не можете, как я рад!

– Боже! – Дюбретон закрыл глаза: кошмары, воображаемые ужасы, преследовавшие его по ночам, начали отступать. Он покачал головой и открыл глаза. – Боже! Ваша работа, майор?

– Стрелки, сэр.

– Но вы возглавляли их?

– Да, сэр.

Фартингдейл остановился в нескольких шагах позади Шарпа, лицо его горело гневом: стрелок позволил себе нарушить этикет, поскакав вперед.

– Майор Шарп!

– Сэр, – Шарп повернулся в седле. – Имею честь представить: Chef du Battalion Дюбретон. А это полковник сэр Огастес Фартингдейл.

Фартингдейл проигнорировал Шарпа. Он произнес несколько фраз на идеальном, по мнению Шарпа, французском. Подъехали два других французских офицера, и Дюбретон представил их на столь же идеальном английском. Один здоровяк с рыжими усами и неожиданно мягким взглядом, оказался полковником немецких улан, другой – полковником французских драгун. Драгунский полковник носил поверх зеленого мундира зеленый же плащ, а на голове – высокий металлический шлем в чехле из ткани, чтобы солнце не отражалось от полированного металла. На боку у него висел длинный палаш, а в седельной кобуре удобно устроился короткий кавалерийский карабин, что было необычно для полковника. Драгуны, одни из самых боевых частей армии, закалились в борьбе с неуловимыми партизанами во враждебной стране. Шарп с удовлетворением увидел презрительный взгляд француза, обращенный на расфуфыренного сэра Огастеса. За спинами офицеров улан уныло ковырял белый узел на своей пике.

Дюбретон улыбнулся Шарпу:

– Приношу вам свою благодарность.

– Не стоит, сэр.

– И тем не менее, – он взглянул на Харпера, державшегося чуть в отдалении, и повысил голос: – Рад видеть вас в добром здравии, сержант.

– Спасибо, сэр. Очень любезно с вашей стороны. А как ваш сержант?

– Бигар в селении. Уверен, он будет рад видеть вас, – Фартингдейл вмешался в разговор, произнеся несколько фраз по-французски, в голосе его сквозило недовольство этими любезностями. Дюбретон ответил по-английски: – Мы прибыли, сэр Огастес, с той же миссией, что и у вас. Могу я выразить удовольствие вашим успехом, мою личную благодарность и сожаление о понесенных потерях? – раздетые тела погибших, бледные и холодные, ждали у края все углублявшейся могилы.

Сэр Огастес продолжал говорить по-французски, пытаясь, как решил Шарп, исключить его из дискуссии. Дюбретон же, напротив, упорно отвечал по-английски. Замеченный Шарпом на рассвете патруль состоял из разведчиков Дюбретона, храбрецов, добровольно вызвавшихся поехать в долину и примкнуть к дезертирам, но ускользнувших до прихода ночи и приведших за собой спасательный отряд. Они видели стрелков, видели поднятый флаг и предусмотрительно отступили.

– Ох, и разочарованы они были, сэр Огастес!

Французские женщины, как понял Шарп по репликам Дюбретона, должны быть переданы немедленно. Но дальше разговор зашел в тупик, поскольку сэр Огастес не смог ответить на вопрос о местонахождении французских дезертиров. Фартингдейл был вынужден повернуться и попросить Шарпа о помощи. Шарп печально улыбнулся:

– Боюсь, многим удалось бежать.

– Уверен, вы сделали все, что могли, майор, – тактично заметил Дюбретон.

Шарп взглянул на двух других полковников. Два кавалерийских полка? Многовато для попытки освобождения заложников. Но их присутствие подало ему новую идею. Драгунский полковник между тем с интересом рассматривал палаш Шарпа, висевший рядом с притороченной к седлу кавалерийской саблей. Шарп улыбнулся:

– Наша слабость, полковник, в отсутствии кавалерии. Мы загнали их в замок, но не смогли окружить холмы, – он кивнул на юг. – Впрочем, не думаю, что они далеко ушли.