Страница 5 из 29
— Заболел наш Егор Иванович, — вздохнул старый рыбак.
— Как заболел? Я его перед отплытием совсем здоровым видел.
— Болезнь внезапная получилась… Шел на берег, а его аппендицит цапнул. Хорошо, что сторожиха рядом оказалась. Теперь, наверно, вырезали. Угу.
Павлик сразу же вспомнил о вчерашней суматохе на берегу. Вот, оказывается, почему кричала женщина! «Бедный дядя Егор», — подумал мальчуган.
Рядом со Шкертиком Павлику было хорошо, как-то по-особенному уютно. Вспомнилась далекая родная Ильичевка на крутом речном берегу, представился слепой дедушка, маманин отец, сидящий на широком пне среди таежного леса, пронизанного солнечными лучами. Дедушка и этот добрый усатый Шкертик чем-то похожи друг на друга. Не внешностью, не сединой, а чем-то, что невозможно ни увидеть, ни объяснить, а только почувствовать.
Шкертик посмотрел на чайку, пронесшуюся над самой мачтой «Альбатроса», перебросил взгляд на синий морской простор, осыпанный солнечными блестками.
— Вот ты около большой реки живешь, — сказал он, — а настоящие штормы на той реке бывают?
— Ветры сильные дуют, но волн таких, как на море, нет.
— А тебе откуда известно? — сощурился Шкертик. — Ты же сам давеча говорил, что впервой на море.
Павлик секунду подумал, потом ответил:
— Кино видел и сравнил.
— А сам ты шторм, ну, хотя бы речной, нюхал?
— Как это — нюхал? — удивился Павлик. — Разве шторм можно нюхать?
— Ну, чтоб яснее, в шторм попадал?
— Нет. Да я бы не испугался!
— Кхм.
— Честное слово не испугался бы! — повторил Павлик запальчиво. — Ни за что не струсил бы!
Шкертик осуждающе покачал головой:
— А это ты зря сказал! Угу. Тут уж хвастовством пахнет. Я весь свой век на море, а и то дурно бывает, когда погода настигнет. А ты… В общем я тебе один случай расскажу…
Но рассказать Шкертику помешали. На палубе появились рыбаки, зашаркали босыми ногами по прогретым доскам. Все они были загорелые, жилистые, как спортсмены. И одеты по-спортивному — в трусы и безрукавки.
— Ладно, опосля расскажу, — пообещал Шкертик. — Видишь, какая армия шагает? Надо насытить. А ты покуда сбегай в «два нуля», умойся. «Нули» там, с левого борта, вторая дверь в аккурат.
Шкертик скрылся в камбузе, а рыбаки, увидев мальчугана, окружили его. Начались расспросы, изумленные восклицания.
Среди взрослых людей Павлик почувствовал себя как-то неловко. Особенно смущал его один, коренастый, мрачного вида, рыбак. Глаза у него были медленные и неласковые. Павлик на мгновение представил рыбака ночью у спасательной шлюпки. Интересно, какой у него голос?
Шкертик появился на палубе с двумя мисками жареной рыбы и поставил их на столик рядом с хлебницей. Вкусный запах отвлек внимание рыбаков от мальчика. Павлик воспользовался этим и поспешил в туалетную.
Наскоро умывшись, Павлик утер лицо нижним краем майки. Но выходить не спешил: пусть разойдутся рыбаки. Стоя в дверях, он прислушивался к их голосам, среди которых, к своему неудовольствию, обнаружил еще два баса.
Завтрак длился недолго. Павлик пошел к площадке и остановился за углом надстройки. За столиком сидел рыбак с неласковыми глазами. Шкертик, глядя на него, нервничал и ворчливо повторял:
— Тягун. Тягун и есть. Не зря, Никифор, тебе Мыркин эту кличку пришлепнул…
На воркотню кока рыбак отвечал невозмутимым спокойствием. Наконец, Шкертику удалось выпроводить и этого медлительного едока.
Павлик подошел к столику. Кок пододвинул ему миску с двумя большими кусками кефали. Мальчуган с завидным усердием принялся за еду.
Когда Павлик допивал последние глотки компота, пришел Глыбин в сопровождении толстого, брюзглого рыбака. На его круглой, как глобус, голове небрежно сидела мичманка со сломанной тульей. Одет он был в синие просторные трусы и полосатую майку, сделанную из матросской тельняшки.
— Корми начальство, Кок Кокич, — сказал толстяк сиплым голосом. Ухмыльнулся, подмигнул Павлику, как давнишнему знакомому, и уселся напротив, с левой руки Глыбина.
— Ты, Брага, вместе со всеми являйся, — проворчал Шкертик, сердито оглядывая толстяка. — Ради тебя одного я не намерен печку смалить… Угу.
— Но-но! — замигал маленькими глазками толстяк. — С боцманом препираешься? За такие посулы ты у меня целую ночь будешь палубу скоблить. И не шваброй, а ножичком кухонным! — Брага хихикнул, довольный своей остротой, и заискивающе заглянул в лицо Глыбину.
Павлику стало не по себе. Особенно неприятно было ощущать на своем лице взгляды толстяка. Глыбин мальчугана вовсе не замечал. Он жевал шумно, будто голодал по меньшей мере два-три дня.
Глыбин и Брага опорожнили по кружке компота и ушли, даже не поблагодарив за завтрак.
Павлик проводил их взглядом и спросил старого рыбака:
— Дедушка, это вы на них давеча намекали?
— Понятливый парнишка! — с одобрением сказал кок.
— Вы давно с ними ходите? — спросил Павлик, нарочно подставляя вместо слова «плаваете» — «ходите», чтобы блеснуть знанием «морских» слов. Но, к его огорчению, Шкертик понял не так, как он хотел.
— Ты откуда взял, что Митрофан Ильич с ними дружбу водит? — выпучил глаза кок, и у него даже задергался ус.
Павлик поспешил исправить свою оплошность.
— Дедушка Митрофан, я не про дружбу, — сказал он смущенно. — Я хотел спросить: давно вы с ними работаете, рыбу ловите? Просто неправильно выразился.
Митрофан Ильич подобрел.
— Это другое дело, — произнес он ворчливо и в то же время добродушно. — Уж я думал было руками замахать. А ежели просто про них интересуешься, скажу, куцоватей постараюсь… С Брагой, с ним с малолетства росли. Соседями доводимся. Правда, приятельничать ни тогда не могли, ни сейчас не можем, характеры разные. Брага деньги легкие любит, они его на плохую дорожку тянут. Егор Иванович, правда, боцмана твердо держит, да и мы спуску не даем, ну все ж таки… А насчет Глыбина — этот пришлый, нам мало известный. Откуда-то с Мурманска к нам взялся. Капитанил там либо бригадирствовал, мне точно не известно. Слышал только, будто у него справка на сей счет имеется. По справке и подсунул его председатель колхоза нашему Егору Ивановичу в помощники. Месяца три как с нами. Скажу тебе по душам: при Егоре Ивановиче он тихий был, а со вчерашнего вечера… Стал у власти и стал зубастей. Вот тебе и рохля!
При этом слове Павлик вздрогнул. Мысли завертелись колесом. Рохля… Но ведь эту кличку должен носить человек с тонким голосом. А у Глыбина бас. Как бы расспросить старого рыбака, не вызывая никаких подозрений? Или уж рассказать о ночном разговоре? Нет, успеется. Павлик сначала сам попытается во всем разобраться. Это — его право, раз он первый обнаружил… Эх, если бы Игоря сюда!
Митрофан Ильич собрал со стола посуду. Миски и кружки он опустил в большую эмалированную кастрюлю, которая стояла возле надстройки и была до половины налита теплой водой. Плетенку с хлебом унес в камбуз. Вернувшись к столу, Митрофан Ильич смахнул в ладонь крошки хлеба, рыбьи кости и выкинул все это за борт. Потом принялся куском сетки протирать посуду.
Павлик наблюдал за коком, терпеливо ожидая, когда тот освободится.
— Чем теперя заниматься намерен? — спросил Митрофан Ильич, не поднимая головы и бренча посудой.
Павлик не успел ответить, так как в это время из-за угла надстройки вывернулся загадочно улыбавшийся толстяк и поманил его пальцем. Павлик послушно пошел на зов. Боцман привел ого в «два нуля» и так же молча, будто онемел, показал глазами на пол, где по коричневому линолеуму расползлись тонкие струйки воды. Павлик взял в углу швабру, протер пол. Брага опять поманил его пальцем, привел в каюту и отдернул штору. Нижняя койка была заправлена, а с верхней свисал край простыни. Павлик заправил свою койку. После этого боцман повел его на бак — носовую часть судна. Тут, возле якорной лебедки, Павлик увидел пачкотню, оставленную щенком, и от возмущения у него зарделись щеки. Было обидно до слез, но пришлось подчиниться.