Страница 28 из 29
Мыркин лежал на нижней койке. Лицо у него было бледное, скулы, нос заострились, веки прикрыты.
— Он без сознания? — спросил Павлик у Черноброва.
Но механик не успел ответить: вошел врач. Надев белый халат, он выпроводил Павлика из каюты. Чернобров встал в дверях, чтобы никто не помешал осмотру больного.
Павлик направился на бак, где шумели рыбаки. Брагу мальчуган увидел под стеной надстройки. У боцмана были туго связаны руки за спиной. Ноги тоже стягивала веревка. Он вприщур следил за милиционерами, которые разглядывали на трюмной крышке подмокший рюкзак и квадратный тюк.
Майор развязал гуж рюкзака, и Павлик увидел, что рюкзак битком набит соленой скумбрией.
— Рыба одна в одну, — констатировал майор, разглядывая верхний слой скумбрии. — Подбирали на совесть. — Он обратился к сержанту, заглядывавшему в прорыв на уголке тюка: — У вас там что-то пахучее?
— Так точно, товарищ майор! Лавровый лист.
— Тоже ценная вещица. Тюк где нашли?
— В каюте капитана. Под нижней койкой.
— Вы сами осматривали каюту?
— Нет. Тюк обнаружили рыбаки. Мы обыск отложили, потому что там лежит пострадавший.
По распоряжению майора тюк и рюкзак сержант и старшина перенести на баркас. Когда они вернулись, майор кивнул на трюм:
— Обследуйте!
Обыск в глыбинской каюте решено было произвести после того, как оттуда выйдет врач. Митрофан Ильич не отходил от дверей каюты. Он слышал, как стонал и скрипел зубами радист, как он внезапно вскрикнул и потом затих. А спустя несколько минут из каюты вышел врач. Митрофан Ильич бросился к нему:
— Рука сломана?
— Нет, — ответил врач. — Была в локте вывихнута.
— Была? А сейчас?
— Через недельку будет работать, как правая.
— Вот спасибо! Вот уж спасибо! — приговаривал старый рыбак, идя вслед за врачом.
На корме врача встретил майор.
— Как дела? — спросил он.
— В порядке. Вывих в локтевом суставе был.
— Значит, вас можно переправлять на берег?
— А вы разве остаетесь на судне? — в свою очередь опросил врач.
— Да. Команда говорит, что сейнер идет в Доброславск. Им нужно брать горючее и воду. Заодно доставят и этого, — он кивнул на Брагу. — Дружка его взяли под Соковинцами и уже туда отправили.
— Понимаю, — перебил врач и добавил: — В таком случае и я останусь здесь. Прогуляюсь по морю.
— Не возражаю, — улыбнулся майор. Он распорядился, чтобы изъятые при обыске вещи с баркаса перенесли на сейнер. Подозвав Лобогрея, майор попросил отправить на берег старшину, чтобы тот сообщил о его решении водителям милицейской автомашины и скорой помощи.
Прощание
В доброславский порт «Альбатрос» входил на закате солнца. В городе кое-где засветились окна. На высоченных трубах заводов и фабрик мерцали рубиновые огоньки. Где-то за большим красивым зданием морского вокзала перекликались тепловозы. У пирса стоял теплоход, такой огромный, что, перенеси его на берег, он занял бы, пожалуй, целый квартал. Освещенные иллюминаторы смотрели на бухту, точно веселые глаза. Корабль сиял белизной от красной черты ватерлинии до самых макушек мачт. С верхней палубы лилась плавная музыка. У другого пирса стоял теплоход поменьше, но тоже весь белый, как чайка.
Павлик сидел на спардеке на своем излюбленном месте под трубой с красным поясом. Митрофан Ильич подал ему наверх миску жареной рыбы, три сочных помидора и кружку компота. За аппетитным ужином мальчугана застал Лобогрей, который теперь выполнял обязанности капитана.
— Подкрепляешься? — спросил он, поднимаясь по трапу. В руке у рыбака синел бланк радиограммы, и Павлик нетерпеливо спросил:
— Меня касается?
— Твоей персоны.
— Дайте скорее, пожалуйста!
— Хорошенько подзакусишь, тогда вручу.
Лобогрей прошел на мостик. Павлик глотал, почти не жуя. Покончив с едой, поспешил на мостик. Лобогрей дал ему радиограмму.
«Борт счс «Альбатрос», — читал Павлик. — Врио капитана-бригадира Глыбину. Отправьте мальчика теплоходом отвечайте немедленно. Председатель правления Волноваха».
С красной строки начинался другой текст:
«Павлик ты совсем забыл о школе сейчас же возвращайся следующую среду вылетаем мама.»
Прочтя второй текст, Павлик погрустнел. Лобогрей это сразу заметил.
— Домой неохота?
— Да.
— Почему? Ведь там мама ждет. Соскучилась.
Павлик в ответ только вздохнул. Лобогрей понял его.
— Ты, Павлик, не тужи, — сказал он задумчиво. — Дядя Юра, считай, поправился…
— А дядя Никифор?
— Ну, и тот уже в норме! Выпишут из больницы, и мы тебя немедленно известим. Через дядю Егора. Договорились?
Лобогрей подвел «Альбатрос» к пирсу и поставил его по корме теплохода. На берегу уже ожидала синяя милицейская автомашина с крытым кузовом. Брагу усадили в машину, и она умчалась.
Митрофан Ильич встал за штурвал. Он повел сейнер в широкий проход между двумя пирсами. От множества огней вода в бухте была сплошь залита золотым сиянием.
— Пойдем в нашу, рыбачью гавань, — сказал Митрофан Ильич Павлику, который стоял рядом, поглядывая вперед. — Правда, там тесновато, но зато чувствуешь себя в своем закутке. А тут, — он кивнул на теплоход, — эти громадины затрут нашего «Альбатроса», как мурашку.
Но Митрофан Ильич был приятно удивлен, когда увидел, что рыбачья гавань совершенно пуста. Бросили якорь, развернув сейнер кормой к берегу. Закрепили швартовы. Митрофан Ильич и Иван Иванович отправились сообщить о прибытии сейнера. Вернулись они скоро. Митрофан Ильич отыскал Павлика на спардеке и сообщил приятную новость:
— В больницу звонил. Тягун наш хорош, поправляется. Но навещать пока не разрешают.
Старый рыбак вдруг запнулся и заглянул Павлику в лицо:
— Что это ты пасмурный, Павлуша?
Павлик промолчал. Митрофан Ильич истолковал это молчание по-своему и сказал:
— Да, завтра тебе на теплоход…
— На теплоход? — встрепенулся Павлик.
— В десять утра отчаливает. Я по телефону билет заказал. В первом классе махнешь. Пошли вниз, у Ивана Ивановича зарплату получишь.
— Никакой мне зарплаты не нужно! — вспылил Павлик. — Я не за деньги помогал!
Старик посмотрел на него неодобрительно.
— Это что за фокусы?
Но Павлик не сдавался.
— На эти деньги лечите дядю Юру и дядю Никифора…
Митрофан Ильич рассердился.
— Чепуху ты говоришь, Павлуша! Наших рыбачков и без твоих денег вылечат. К тому же, Павлуша, тебе и до дому далековато, — как можно убедительнее произнес старик. — Вот и будет вам с мамашей на дорожные расходы.
Павлик продолжал упрямиться.
— Ты не бойся, мамаша тебя журить не будет, — убеждал старик. — Она еще спасибочко скажет. Как же, сынок первую зарплату принес. — Старый рыбак умолк, покрутил кончики усов и добавил: — А ежели от денег откажешься, мы их твоей мамаше перешлем. У нас порядок: работал честно — получай сполна.
Утром рыбаки с «Альбатроса» провожали Павлика на пассажирскую пристань.
По пути в порт Митрофан Ильич на минутку отстал. А когда появился на пристани, то под мышкой у него оказалась большая картонная коробка. Старый рыбак отвел Павлика в сторонку, за какие-то ящики, уложенные на асфальте штабелями, и открыл коробку. Павлик увидел в ней аккуратно сложенную, хорошо выутюженную морскую форму с блестящими пуговицами. Поверх черных суконных брюк лежала мичманка с кокардой.
— Ну-ка, надевай форму, моряк! — подмигнул Митрофан Ильич. — А то вид у тебя больно не того, неказистый… Все-таки первоклассный пассажир!
Павлик, изумленный, взволнованный, во все глаза смотрел на сверкающую кокарду.
— Да надевай же! Это тебе подарок от всей бригады! И от меня, Морского деда, так сказать…
Павлик заглянул в лицо старику — оно было оживленное, но глаза улыбались грустно. И мальчуган почувствовал, как тяжело ему расставаться с Митрофаном Ильичем. Неожиданно для себя он бросился ему на шею.