Страница 22 из 29
— Нет, я с вами! — запротестовал Павлик. — Сырости и холода я не боюсь — привычный. Мне с папаней в тайге не такое приводилось испытывать.
— Ну-ну! — согласился кок.
Баркас тихо скользил к берегу, окруженный сумерками. В вечерней тишине отчетливо шлепали лопасти весел. Рыбаки сидели молча, глядя вперед, на редкую цепочку огней, притянувшихся от причала до темной приземистой постройки промысла.
Баркас закрепили за сваю, выступавшую из настила причала невысоким пнем. Под столбом, на котором горела электролампочка, Павлик увидел какой-то незнакомый механизм, напоминающий гигантскую раковину улитки.
Пока рыбаки перебирались на причал, Павлик обследовал диковинное приспособление. От «улитки» тянулся к промыслу толстый резиновый шланг. Такой же шланг начинался от окончания нижнего витка и уходил в воду.
— Изучаешь? — спросил Мыркин, подходя к мальчугану.
— А что это, дядя Юра? — поинтересовался Павлик.
— Рыбонасос.
— Рыбонасос? Им рыбу из моря катают?
— Ого, куда хватил! — рассмеялся Мыркин. — Ты, малец, видать, широкого масштаба. Если бы эти сосуны прямо из моря рыбку качали, тогда нашему брату делать было бы нечего. Они пойманную рыбу сосут из баркаса или фелюги. Да и то не всякую. Разную шушваль, мелочь. Ну, айда своих догонять! А то мы с тобой одни остались.
Павлик шел за радистом между блестящими рельсами узкоколейки. По сторонам, метрах в десяти от рельсового пути, высились ровные стены высоко уложенных ящиков. У входа в помещение белела куча соли. Две женщины шаркали совковыми лопатами, насыпая соль в носилки.
— Боже да поможет! — пошутил радист.
Женщины дружно вскинули головы, одна ответила:
— Нечего бога подсовывать! Взял бы да сам помог. Куда больше пользы будет!
— Не гоже кивать на боже! — вставила с улыбкой вторая.
— С радостью помог бы, да своих забот по вот, — Мыркин ребром ладони провел по горлу и пошел в цех. Павлик последовал за ним.
Рыбаки, зябко поводя плечами, толпились у входа и приглушенно разговаривали о всякой всячине.
Павлик оглядел помещение.
Цех, где предстояло жабровать рыбу, состоял из одного просторного зала, освещенного несколькими яркими электрическими лампочками. Стены, пол и потолок были зацементированы, поэтому отовсюду разило холодом. Прямо перед входной дверью стояли большие весы, слева искрилась горка мелкого ноздреватого льда вперемешку со скумбрией. Во всю противоположную глухую стену тянулись два ряда дубовых чанов, в которых, очевидно, засаливали принятую рыбу. Седоволосый мужчина, одетый по-зимнему — в фуфайку, ватные брюки и сапоги, прохаживался между чанами, сосредоточенно заглядывая в каждый. Кроме него, в цехе никого не было.
Иван Иванович нетерпеливо следил за мужчиной.
— Иду, иду, — повторял тот, ощущая на себе торопящий взгляд.
Он наклонился над чаном, стоявшим в самом углу и мало освещенным, пошуровал в нем палкой, похожей на небольшое весло, и после этого направился к рыбакам.
— Такой ватагой за час управитесь, — сказал он с улыбкой Гундере и повернулся к рыбакам. — Товарищи, вы уж на меня не сетуйте. Сами знаете, что до этого вас не тревожил ни разу. А сегодня обстановка вынудила. Я вкратце объясню в чем дело.
— Давай. Да не тяни волынку, — буркнул Брага. — Нам завтра чуть свет вставать.
— Знаю, товарищи дорогие, знаю, — заторопился мужчина. — Очень вам сочувствую и постараюсь не задерживать. Видите ли, всех рабочих поразбирали на рефрижераторы. Под Доброславском вылавливают столько скумбрии, что судовые рыбообработчики сами не управляются. Около рефрижераторов большие очереди образовались. А скумбрия, сами знаете, рыба нежная, на солнце разлагается быстро. Вот и бросили моих девчат на прорыв. Только двоих с трудом удалось отвоевать: со ставных неводов частик везут, а обрабатывать некому. Так что сами теперь видите, какое положение. Я думаю, вы меня поняли, товарищи?
— Поняли, поняли, — за всех ответил Иван Иванович.
— Вот и прекрасно! Располагайтесь, товарищи. Час-полтора поработаете — и дело с концом. Вот ваша рыба, — указал он на горку льда и скумбрии. — Мы ее льдом присыпали, чтоб не испортилась. Морозно в цехе, говорите? А тут так и должно быть: ледник есть ледник. Приступайте, товарищи, приступайте. Пошли за ящиками.
Рыбаки прихватили по два ящика каждый: на одном сидеть, в другой бросать жаброванную скумбрию. Приемщик приволок откуда-то несколько рогожек и посоветовал подстелить их под ноги.
В цех вошли женщины с носилками, в теплой одежде. Они поставили носилки возле чана. Одна отвернула кран, напуская в чан воду. Ее напарница бросила в чан несколько лопат соли и принялась перемешивать воду длинным шестом.
— Тузлук для нашей рыбы готовят, — сказал Митрофан Ильич Павлику.
Старый рыбак работал усердно и быстро. Павлик сидел рядом с ним, поставив босые ноги на рогожку. Сначала он не замечал холода, но вскоре почувствовал, как начали стынуть ступни. Да и под майкой загуляла прохлада. Павлик то и дело поводил лопатками.
Это не ускользнуло от внимания кока. Митрофан Ильич молча стащил с себя пиджак и протянул его Павлику. Он попытался отказаться, но рыбак сказал строго:
— Ho-но! Поясницу застудишь.
— Мне ничего не будет, я молодой. А вот вы…
— За меня не журись. У меня на споде теплая рубаха да поверх нее душегрейка.
Павлику не хотелось отказом огорчать кока, но и не хотелось, чтобы Митрофан Ильич зяб из-за него. Он стащил с себя пиджак, подошел сзади к старику и накинул пиджак ему на плечи.
— Зачем такие фокусы? — обидчиво произнес рыбак. — Я с тобой как с родным внуком обхожусь, а ты…
Павлик почувствовал себя неловко. Но быстро нашел выход.
— Не обижайтесь, дедушка Митрофан. Вот послушайте, что я скажу. Понимаете, я весь до косточек продрог, а ваш пиджак мало выручает: плечи он греет, а ноги стынут. Я вспомнил, как мы с папаней в тайге отогревались. Вот выскочу сейчас во двор, побегаю, и жарко станет.
Митрофан Ильич заулыбался.
— Смышленый, постреленок! Ну, в таком разе гони, бегай! Это ты хорошо придумал.
Павлик помчался к выходу.
— Куда? — неожиданно раздался голос Браги. — От работы отлынивать вздумал?
Митрофан Ильич вступился за мальчугана.
— Ты чего рявкаешь? — уставился он на Брагу колкими зрачками. — У дружка перенял? Хочь бы узнал попервах, в чем дело. Мальчик задубел, как сосулька, на двор побегать шел, чтоб кровь разогнать…
— Будет лодыря гонять, а ему за это денежки начисляй.
— Ну и бревно ты! — в сердцах сплюнул Митрофан Ильич и крикнул Павлику: — Чего стоишь? Ступай!
Павлик недоуменно смотрел на Брагу. При чем тут деньги? Неужели ему зарплату начисляют за то, что он иногда помогает? Но ведь делает он это по своей доброй воле! Разве он когда-нибудь заикнулся, чтобы ему платили?
— Ступай же, бегай! — уже сердито прикрикнул на мальчугана Митрофан Ильич, и Павлик выбежал во двор.
Коридор из ящиков начинался вблизи цеховой стены и достигал причала. По всем признакам там прохода не было. Вообще правая сторона отпадала, потому что вся она была перегорожена пирамидой аккуратно сложенных бочек, впритык соприкасавшейся с глухой стеной цеха, в котором шла жабровка.
Короче говоря, бегать было негде, и Павлик просто двинулся вдоль фасада, свернул за угол и пошел сам не зная куда. Под ногами похрустывали песок, сухая трава. Кое-где на глаза попадались разбитые ящики, кучи планок, обрывки рогожи. Воздух переполняли всевозможные запахи: рыбы, паленого дерева, еще чего-то непонятного.
Увидев огонь маяка, Павлик решил рассмотреть маячную башню вблизи. По пути он наткнулся на какое-то сооружение из длинных тонких жердей. Его опоясывал низкий заборчик. Под жердями что-то мутно блестело; блеск переходил с предмета на предмет, как по клавишам.
«Надо поглядеть, что это такое?» — надумал Павлик.
Он перелез через заборчик и направился туда, где блеск был ярче. Оказалось, блестела большущая рыбина, с длинным, как у утки, носом. Она свисала с перекладины на прочном шпагате. Рыбина была рассечена по животу от жаберных крышек до хвоста и распята на распорах. Павлик вспомнил осетровый балык, которым его как-то угощал Митрофан Ильич, и понял, что здесь как раз и занимаются выделкой этого балыка. Он хотел повернуть рыбину так, чтобы осмотреть ее со спины, но едва протянул руку, как в ту же секунду чьи-то жесткие пальцы стиснули его запястье.