Тракт. Дивье дитя

– Иди, Симка, иди, – сказал Егор. – Мне с Лаврентием потолковать надо. Не бойся ничего.

Татьяна увела Симку в избу; Лаврентий схватил Егорку за плечи, прижал к стене:

– Егорка, что делать-то мне? – выдохнул он в отчаянии. – Ведь сродники они мои теперь, стая-то! Увидят когда – ласкаются, что дети малые, играют, с собой зовут… Ведь это ж все равно, что по братьям моим стрелять! А все я виноват – это ж я Игната до барской усадьбы провожал, пугнуть хотел… Дурная моя голова, Егорка, негодный я им вовсе пастух и всех их погубил…

Егор вздохнул.

– Сегодня мужики еще в лес не пойдут, Лаврентий. Поздно уж. Да и время надо облаву-то подготовить. Завтра, чай, соберутся – а нынче ночью ты стаю свою уведешь. Подале уведешь, за Мокреть, в Гиблую Падь – чай, об этом думал? А может, все еще лучше выйдет. Может, облавы и вовсе не будет, – улыбнулся он на Лаврентиеву загоревшуюся надежду. Просто отведешь своих ребят – и переждешь малость. Да не грызи себя, – и толкнул Лаврентия в грудь. – Не в капкане, чай!

У Лаврентия так явно отлегло от души, что даже солнышко проглянуло сквозь облака.

А Федор, пока Игнат с мужиками сговаривался да охотников в волчью облаву собирал, так домой и не поехал, так и остался в усадьбе до самого вечера. Когда окончательно решил, что женится на Соньке, осознал, что усадьба теперь – его, и Прогонная, в сущности – его, и земли, лес по берегам Хоры – тоже его, а деньги, что за лес заплачены, опять к нему же и вернутся. Так куда ж теперь торопиться?

Был купец, «ваше степенство» – а стал – ну, скажем, почти стал – барин. И сидел Федор на подоконнике, смотрел на заснеженный двор, на яблони, обвязанные лапником по стволу и припорошенные снегом, на тропинку от служб к каретному сараю, на то, как спускаются на сад ранние сумерки – и думал. Умещал в голове некоторые забавные вещи.

Где-то вдалеке сиял Петербург, весь в бриллиантовом огне – но куда ближе этого видения и ярче грезовых бриллиантов сияли глаза Оленки, здешней и тоже назначенной Федору девки. Теперь, когда времени будет в достатке, никуда она не денется. Просто некуда ей будет деться. Теперь ей никакая змеиная увертливость не поможет… да и братец ее гнусный ей не поможет. Если немец-перец на этого гада управы не нашел, то Федор найдет… каторжникам в деревне Федора и поблизости от нее делать нечего. А дурные суеверия про леших и кикимор мы будем выбивать поленом.

– Мы тут со всем, что есть, разберемся, – сказал Федор вслух и тихо рассмеялся.

– Что ты сказал, Федя? – тут же отозвалась Сонька. Она вышивала по канве ужасную подушку, на которой еловые лапы напоминали зеленые растопыренные сосиски, а среди них сидела жирная ярко-желтая синица.

– Я сказал, что завтра у нас большая охота на волков, Сонечка, – сказал Федор, улыбаясь. – Игнат тебе волчий коврик обещал, так вот добывать пойдем… А вот, к слову, и он – легок на помине!

Игнат, вошедший в комнату, казался веселым, но Федор видел, что он зол, да не просто зол, а прямо-таки взбешен. Соньке поклонился, на Федора остро взглянул и улыбнулся иронически:

– Пока тут пьют чай, где-то что-то происходит, дамы и господа.

– Да? – усмехнулся Федор в ответ. – Лучше скажи-ка мне, как волки нынче себя чувствуют?

– Пока неплохо, – Игнат с удовольствием сел в кресло. – Завтра, завтра с волками потолкуем – мужики готовы, с собаками. Выследим – и устроим Софье Ильиничне волчью шубу, об этом не волнуйся. Лучше послушай свежие новости.

– Любопытно.

– Скажи-ка, Федор Карпыч, помнишь ли того бродягу со скрипкой, что у Силыча останавливался? Рыжего такого? Смазливая такая физиономия, а взгляд очень неприятный? Так вот, друг мой, мужики говорят, что он, представь себе, колдун!

Федор от души расхохотался, и Сонька робко к нему присоединилась. Игнат наблюдал за ними с холодным сарказмом:

– Весело?

– Уморил! – воскликнул Федор. В этот момент он был так мил, что Софья Ильинична посмотрела нежно и еле удержалась, чтоб не пригладить его волосы или не тронуть за руку. – Я до сих пор считал, – продолжал Федор весело, – что колдун должен быть старым бобылем… отставным солдатом или, там, кузнецом – но дряхлым сморчком, лет под сто. И жить в избе на отшибе, поганки там собирать, крыс варить, жаб сушить… в этом роде. Но чтобы этот щенок! Не дураки ли?!

– Представь себе. Болтали в кабаке, когда об охоте сговаривались – и говорили очень забавные вещи. Вот, к примеру. Ты помнишь, какой он субтильный? Кожа да кости – а первого деревенского силача, говорят, легко удерживает… от безрассудных поступков. И этот Битюг – громила без обмана… мы с ним побеседовали по душам нынешним утром. Честное слово, все равно, что у взбесившегося жеребца на узде висеть! И вот этот громила за рыжим теперь по пятам бегает и преданно смотрит. Многие здоровенные мужики обожают тех, кому удастся их обломать…

Федор хмыкнул.

– Сильный парень. Ничего колдовского не вижу. Да, очень неприятный, глаза как у кошки, даже, вроде бы, в сумерках светятся, но это еще не повод…

– Это не повод. Но он и сумасшедших так же унимает. Деревенского дурачка за несколько дней говорить научил. Когда один из твоих караульных с перепою сбрендил, этот рыжий ему в один момент мозги вправил – и заметь, дорогой, этот мужик у тебя на вырубке больше ни разу не появлялся. Рыжий тебя на дух не выносит; мать того полоумного говорила, что ее сынку так и внушили, чтоб на вырубку и в лес ни за что не совался.

– Игнат, это смешно…

– Выслушай меня! Прости, Карпыч, пришло время сопоставить факты, а факты таковы: как только этот рыжий появился в деревне, так начались эти бесконечные разговоры о леших. Я не суеверен, но я знаю, что на свете есть немало такого, что еще не может объяснить наука…

– Игнат, не пугай Соню…

– Софья Ильинична должна знать, что происходит вокруг – а нам, похоже, пора перестать закрывать на все глаза, – Игнат встал и прошелся по комнате. – С ума сходят по одиночке, а не всей деревней! Я не верю в нечистую силу, но я верю в магнетизм, в гипноз и в то, что некоторые люди могут излучать флюиды, еще неизвестные ученым! Это видели слишком многие и слишком разные люди, Федор. Я, к примеру, с некоторых пор совершенно уверен, что отец Василий видел что-то совершенно страшное в тот момент, когда Кузьмич умер. Это страшное – не леший, конечно, со стрелой, но, очевидно, что-то узрел наш поп…

– Я пойду распоряжусь об ужине, – пролепетала бледная Софья Ильинична в паузу и торопливо выскочила из комнаты.

– Перепугал Соньку, дуралей! – шепнул Федор с укоризной. – Зачем?

– Чтоб не мешала, если что потребуется сделать, – так же шепотом ответил Игнат, подойдя ближе и опираясь ладонями на оконные рамы. – Федя, этот рыжий может оказаться очень опасным, понимаешь? Я уверен, что это он убил Кузьмича.

– Чушь! Я видел тело. Бедняга Кузьмич умер своей смертью.

– Федя, его до смерти напугали! А может, внушили – взгляд у рыжего вполне магнетический, ты сам видел.

Федор замолчал, глядя в сгущающуюся серость за окном. Он задумался; впервые ему было очень не по себе.

– Слушай дальше, – продолжал Игнат. – Мне нынче изрядно всего рассказали, достаточно для того, чтобы принять услышанное к сведению. К примеру, этот паскудник говорил одному мужику о том, чего никак видеть не мог – а потом, показал, как утверждают, его смерть. Внушил. Ничего не напоминает? Мужик оказался моложе Кузьмича, не помер от ужаса, – Игнат усмехнулся. – И многие, чертовски многие деревенские уверяют, что в нем есть что-то ненормальное. Одно то, что он живет с этой местной шалавой… Да ладно, вспомни, как ты меня умолял с перепою «сыскать ту белобрысую ведьму» среди ночи! Она тебе тоже почудилась?

– Я был очень пьян, – буркнул Федор – и солгал. Он явственно вспомнил лунную деву с дикими горящими глазами и шелест невидимых крыльев в темноте. От одних воспоминаний вдоль спины прополз холодок. – Неважно, – сказал Федор, криво ухмыльнувшись. – Что ты предлагаешь?

– Да ничего, – сказал Игнат медленно, со странным выражением. – Тебе охота связываться? Мужики сами справятся. Сперва с волками – ты знаешь, что этот Битюг на меня буром попер, когда я предложил ему волков пострелять? Волки с ними заодно, уж не знаю, как. А после… с колдунами здесь разговор короток. Гвозди в пятки забьют, кол – между лопаток, а что останется – сожгут. И все.