Вскрытие покажет

– Пропали без вести – в мирное время?! – не поверила я.

– Ну, возможно, так они пытались замаскировать слово «дезертировали»? – предположила Инга.

– Просто сюрреализм какой-то! Почему военная прокуратура не заинтересована выяснить, что творится в этой части?

– Я по опыту знаю, что несчастные случаи в армии происходят сплошь и рядом. Как правило, они являются следствием неуставных отношений. Раньше старослужащие избивали новичков и издевались над ними. Теперь более сильные прессуют более слабых. Но случаи с Макаровым, Бероевым и тремя другими погибшими выглядят не совсем обычно!

– И не говорите!

– Я раздобыла адреса родителей, – продолжала Инга, – но в данный момент у меня нет возможности самой поговорить с ними – улетаю в командировку за границу по основной работе. Я тут подумала… Раз уж вы принимаете такое участие в жизни Алевтины Макаровой, может, поможете?

– Это далеко от Питера?

– Да нет, один адрес под Всеволожском. Так как, съездите?

– Диктуйте!

Никита вызвался поехать со мной. Я обрадовалась: честно говоря, не хотелось пользоваться общественным транспортом, а Никита на машине. Кроме того, надежное мужское плечо рядом никогда не помеха.

Найти Смоляниновых оказалось не так-то просто. Во-первых, поселок Рахья находился довольно-таки далеко от самого Всеволожска, и дорога к нему оказалась настоящим испытанием даже в теплое время года. По всей протяженности трассы велись ремонтные работы, и мы продвигались с черепашьей скоростью. Наконец Никита выехал на главную улицу поселка и притормозил.

– Думаю, придется воспользоваться технологией опроса местного населения, – сказал он после того, как в течение нескольких минут внимательно изучал карту.

Выйдя из автомобиля, мы принялись останавливать людей, спрашивая, как найти нужный нам дом. Никто не мог помочь, но одна из старожилов предположила, что дом Смоляниновых, возможно, частный.

– Здесь повсюду коттеджные поселки, – сказала женщина. – Там богатеи проживают, но остались еще дома, из которых люди выезжать отказываются. Рано или поздно их все равно выселят!

Наводка местной жительницы оказалась верной, и через сорок минут блужданий мы наконец обнаружили нужное строение. Большое, но заметно покосившееся, окнами оно глядело в тупик, которым заканчивалась небольшая кривая улочка.

– Что-то не похоже, что тут кто-то живет, – пробормотал Никита, подходя к забору и пытаясь разглядеть территорию. Это оказалось нетрудно: колья торчали редко. За ними виднелись останки парников и густые заросли малины.

– Эй, хозяева! – крикнул Никита.

– Есть кто дома? – присоединилась к нему я.

Мы прислушались в ожидании ответа.

– Чего орем?

Обернувшись через улицу к домику, больше походившему на скворечник, мы увидели пожилую женщину. Она стояла, опершись обеими руками на аккуратно выкрашенный зеленой краской заборчик.

– Вы здесь проживаете? – вежливо поинтересовалась я.

– А что, похоже, что в гости пришла? – не слишком любезно ответила она вопросом на вопрос.

– Соседей своих хорошо знаете? – спросил Никита.

– Каких таких соседей – Смоляниновых, что ли? Ну, знала я их – дальше что? Вы-то небось из строительного треста, да?

– Почему вы так решили? – полюбопытствовала я.

– А ваши тут днем и ночью шастают, покоя не дают! – усмехнулась она. – Только я ничего продавать не собираюсь: всю жизнь прожила в этом доме и надеюсь смерть свою тоже здесь встретить!

– Мы не имеем никакого отношения к тресту, – поспешила успокоить я местную жительницу. – Мы по другому вопросу.

– Интересно, это по какому же?

В водянистых глазах собеседницы зажегся огонек интереса.

– По поводу их сына.

– Ванюшки-то? – удивленно протянула она. – Так он же помер!

– Мы в курсе, – сказал Никита. – По этой причине и решили нанести визит Смоляниновым.

– Так нету больше никаких Смоляниновых, – развела руками соседка. – Один Гоша остался, да и тот в психушку угодил!

– Гоша – это Георгий Устинович Смолянинов? – уточнила я.

– Ага.

– А его жена как же? – спросил Никита.

– Померла – уж пару месяцев тому. Как про сына узнала, а он ведь у них единственный, так и зачахла. А потом Гошка ее в сараюшке нашел, повесилась она.

– Господи, кошмар какой! – не сдержалась я.

– И не говорите… Погодьте, а что мы тут-то стоим? – внезапно спохватилась соседка, сменив гнев на милость после того, как выяснила, что мы не принадлежим к компании застройщиков. – Давайте-ка в дом, а то дождь вон собирается!

Дом у Прасковьи Евграфовны Хвощевой оказался самым что ни на есть деревенским – даже странно встретить такой вблизи большого города! Русская печь, разделяющая кухню и спальню, сейчас горела, и вкусный запах настиг нас уже в сенях. Заметив, как я с вожделением тяну носом, старушка хитро усмехнулась и спросила:

– Каши пшенной не желаете, гости дорогие?

– Э-э, – нерешительно протянула я, – неудобно как-то…

– Да чего ж тут неудобного? Давайте-ка садитесь за стол!

Имея мужа-вегетарианца, дома я частенько готовлю каши, и пшенка – одна из излюбленных мною тем. Я добавляю в нее курагу и изюм, яблоки и сушеную вишню, стремясь сделать это исконно русское блюдо как можно вкуснее. Однако то, чем потчевала нас Прасковья Евграфовна, не шло ни в какое сравнение с моими кулинарными изысками. В состав ее пшенной каши входили обычные ингредиенты, но ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Может, дело в том, что молоко было деревенским, а масло – взбитым собственноручно?

– Значит, – сказала я, отставляя наконец тарелку, – Елена Смолянинова покончила с собой?

Пожилая женщина перекрестилась.

– Царствие ей небесное! Для Ленки-то это вообще невероятно, ведь она набожная была… Я ее с детства знала – еще до того, как она Гошку привела. И он тоже ей под стать оказался, и сынок ихний, Ванечка, хорошим пареньком вырос. И вот – такое!

– Отец из-за случившегося в психбольницу попал? – спросил Никита. – После смерти жены?

– Ага. И слава богу, а то ведь и посадить могли!

– За что? – удивилась я.

– За вандализм – вот за что! – изрекла Хвощева, воздев к потолку узловатый палец.

– За… что?

– За осквернение могилы, – спокойно повторила она. – Он могилу сына вскрыл.

– Да вы что?! – вырвалось у меня. – Зачем?

– Ваню-то в цинковом гробу доставили, знаете?

Мы с Никитой одновременно кивнули.

– В письме сообщили, что он подорвался на мине.

– На мине? – спросил Никита.

– Вот и Гоша спросил – откуда мина-то? Он военкомат и прокуратуру письмами забросал – не дурак, даром что деревенский!

– И что ему ответили?

– Сначала игнорировали просто. Но Гоша не унимался, и позже все-таки отписали, что, дескать, мина была времен Отечественной войны.

– Он же на границе с Китаем служил? – уточнил Никита.

– Вроде так.

– И откуда же там, пардон, мина времен Второй мировой?

Мне этот вопрос даже в голову не приходил. Прасковье Евграфовне, видимо, тоже.

– Ну, не знаю, – покачала она головой. – Им, наверное, виднее. Только Гошка военным тоже не поверил. Он решил, что дело с сыном нечисто, но никто и слушать не хотел. Участковый наш его открыто послал куда подальше, вот Гошка и решил сам правды добиться. Да только не вышло ничего: повязали его. Хорошо, адвокат попался знающий, доказал, что Гоша невменяемый, вот его в психдиспансер и упрятали. С тех пор он там сидит, а эти застройщики тут так и шастают. Видят, что дом бесхозный стоит, и облизываются, ироды! Да только мы тоже не лыком шиты, законы знаем. Не могут ведь они дом захапать, пока хозяин жив, хоть и на принудительном лечении?

– Нет, конечно, – уверенно ответила я. – А навестить Георгия можно?

– Может, и можно, – с сомнением в голосе сказала Хвощева. – Только ведь их там дрянью всякой пичкают – вдруг у него и вовсе крыша съехала? Да вы лучше с ветеринаром нашим поговорите, Никитичем: он все вам получше Гошки расскажет.