Поющие камни

В ларе лежали какие-то вещи. Троня вначале вытащил бескозырку, любовно осмотрел ее, потер рукавом и передал Косте:

— Держи!

Костя осмотрел ее и не нашел в ней ничего необыкновенного: старая бескозырка, даже на ленточке не разобрать название корабля, только больно велика. Кто мог носить такую огромную бескозырку?

— Чья это?

— Погоди, бери вот еще. — И Троня вытащил из ларя черный бушлат с ярко начищенными медными пуговицами.

— Тоже размерчик! — сказал Костя, принимая бушлат.

Троня долго шарил на дне ларя, наконец вытащил что-то завернутое в белое полотенце и стал медленно разворачивать его. Блеснула вороненая сталь.

— Наган! — сказал Костя. — Настоящий?

— Нет! Игрушечный!

— Дай-ка мне подержать.

— На, только дуло вниз держи. Давай обмундирование.

— Заряженный?

— Не имеет значения. Учись с оружием обращаться и запомни, что и незаряженное ружье иногда стреляет.

Костя рассматривал наган, старательно вычищенный и смазанный маслом. Троня надел бушлат, который доходил ему чуть не до пят, нахлобучил бескозырку, взял у Кости револьвер и сел на ларь.

— Все это дедушкино! Он надевает форму только на Октябрьскую. Мне он поручил ее просушивать да пуговицы драить. Видал, как горят? Ну, конечно, и наган я чищу. Как новенький!

— Счастливый ты!

— Я не затем позвал тебя, чтобы хвастаться.

— Да я ничего...

Троня повертел в руках наган с таким видом, будто припоминал что-то давно забытое. Спросил:

— Ты видишь что-нибудь на бушлате?

— Нет! А что?

— Смотри: чуть повыше сердца пулевая дырка. Пощупай!

Костя пощупал.

— Да, дырка...

— Если бы чуть повыше, то не было бы нашего дедушки. Белый офицер его бабахнул.

— Какой белый?

— Белогвардеец. В гражданскую войну. Тот самый, чей ключ у твоего начальника.

Костя оторопело смотрел на Троню, не в силах ничего понять.

Троня, довольный впечатлением, которое производит его рассказ, продолжал:

— В то время дедушка был в морском партизанском отряде. Прижали они беляков в Петропавловском порту, ну, те скорей грузиться на «Святого Фоку».

— На святого?

— Корабль так назывался... Небольшой был. Тысячи три тонн. Наши нажимают. Пальба пошла. У беляков два пулемета. Не подойти! Тогда дедушка со своим дружком Владимиром Перовым пошли на хитрость: подожгли на берегу сарай, устроили дымовую завесу и на абордаж. Дедушка ворвался в каюту капитана. Видит, полковник возле открытого несгораемого шкафа стоит. В одной руке наган, в другой ключ. Дедушка: «Руки вверх!» Полковник в ответ как трахнет — и ходу! Дедушка за ним.

— И ранил его?

— Не сейчас... Потом на мостике. Не перебивай!

— Ну, ну!

— Говорю, на мостике. Дедушка поднялся за ним, и началась у них перестрелка. Он дедушку там и ранил. Ну и дедушка тоже его подстрелил. Взяли бы наши «Фоку», да ветер переменился. Дым отогнало. Беляки пришли в себя и давай поливать из пулеметов. Порубили концы — и ходу!

— А дедушка?

— Его товарищ спас, Перов Владимир. Прыгнул с ним за борт, чуть сам не утонул, а дедушку спас. Вот, брат, какие у нас были дела!

— Ну, а ключ? Дальше как?

— Дальше такая история: попали беляки в тайфун, и пришла им крышка.

— А ключ?

— Опять перебиваешь! Неужели не ясно, что ключ не утонул? Тот самый полковник выплыл с ключом. Вот теперь он и ищет награбленные сокровища.

— Полковник?!

— Не сам, конечно. Он за границей, а этих подослал. Понятно теперь?

— Понятно-то понятно, да все же...

— Что мне с тобой делать?! Как будто все разжевал. Ну зачем тогда ему этот ключ на животе прятать? Почему он все в море заглядывает, всех расспрашивает про кораблекрушение?

— Тебя спрашивал?

— Дедушку и ловцов, — Троня соскочил с ларя, снял бескозырку, бушлат.

Костя покачал головой.

— Ну, заваривается каша!

— Еще, брат, какая! И нам ее расхлебывать! Подними крышку!

ДОЧЬ ПОСЕЙДОНА

Прошло четыре дня. За это время Костя с Троней обшарили весь остров и не нашли ничего. Не были они только на вершине вулкана. Тайна угнетала мальчиков. Костя, всегда делившийся всеми новостями с родителями, замкнулся, вечерами рано ложился спать, а после завтрака на весь день уходил из дому. Евдокия Матвеевна встревожилась было, но Борис Петрович успокоил ее, сказав, что у сына множество впечатлений и пусть он сам разберется в них.

Троня тоже настолько изменился, что дедушка, понаблюдай за ним день-другой, сказал как-то за ужином:

— Вы что это с дружком со своим, будто красных медуз наглотались? Животами маетесь, что ли? Или еще что стряслось?

Троня зевнул в ответ и пошел было к своей койке. Степан Харитонович взял его за руку:

— Ну выкладывай, что натворили?

— Да ничего. Все нормально. Что здесь натворишь на этих камнях? Пустите, дедусь. Прямо глаза слипаются.

— Ну-ка посмотри на меня!

Троня, прищурившись, выдержал взгляд деда.

— Ой, по глазам вижу, что не чисто у тебя!

— Правда, ничего особенного.

— Ну, а не особенное?

— Какой вы, дедушка... Все вам надо знать...

— Выкладывай!

— Me могу!

— Почему?

— Не мой это секрет. С Костей мы договорились, что, пока не разберемся в этом деле, никому ни слова.

Степан Харитонович выпустил внука.

— Не дело это, Трофим. Не чужой вроде я тебе человек.

— Ну, дедушка, понимаете: слово дал!

— Слово! От деда скрывать! Да разве можно такими словами бросаться? Может, вы мину плавучую или еще черта какого нашли! Или шкоду какую сотворили, что деду придется сквозь землю от стыда проваливаться!

Старик так расходился, он так грохотал своим рокочущим басом, что в двери заглянул радист, вытянув длинную шею и округлив глаза, вопросительно уставился на смотрителя маяка, двигая белесыми усиками.

— Насчет чего лекция, Степан Харитонович?

— Насчет вашего брата неслуха... Ни стыда не стало, ни совести... Только о себе думаете.

— Да что вы, Степан Харитонович. Я...

— Знаю тебя. И ты такой же гусь, как этот дьяволенок. Ишь, глаза закрыл, будто не слышит.

Троня лежал поверх одеяла и спал, посапывая носом.

Степан Харитонович раздел его, накрыл одеялом и вдруг сказал, горделиво улыбнувшись:

— Слово, говорит, дал — и ни звука. Учись, Леша. А ты что услышишь в эфире, так сразу, как репродуктор, все выдаешь.

— Да что вы! Я ни разу не разгласил ничего такого.

— Знаю я тебя. Иди в рубку, сейчас из метеостанции позвонят.

Состроив огорченную мину, радист закрыл двери. Застучал дизель в домике за маяком. Вспыхнула лампочка под белым потолком, осветив строгое убранство комнаты, похожей на судовое помещение: корабельный стол, две койки. На стене поблескивали барометр и старый морской хронометр в медном футляре. Висели карты острова и восточной части Тихого океана. Только пышная герань на подоконнике в бамбуковой кадке напоминала, что это все же не корабельная каюта.

Степан Харитонович прошелся несколько раз по комнате и вышел на дворик. Солнце только что опустилось в океан. Старик равнодушно посмотрел на фантастическую игру света на небе, привычно обвел темную линию горизонта. Внизу шумели волны. За много лет он привык к величественным картинам природы. Они стали для него такими же обыденными, как для городского жителя перспективы шумных улиц.

Степан Харитонович думал о внуке и то улыбался, то хмурился. Видно было, что он все же доволен им. Подойдя к каменной ограде над обрывом, он посмотрел на лагуну. Всю ее уже окутал нежный сумрак. Только скалистый островок по-средине светился в лучах заката. Дальнозоркие глаза Степана Харитоновича заметили на островке какое-то странное существо. Кожа его была ярко-красного цвета. В руках что-то вроде копья.

Первой мыслью Степана Харитоновича было бежать за биноклем, но он боялся, что красное существо скроется, и он стал звать радиста:

— Алексей, сюда!