Страница 10 из 27
Маленькая, меньше Вовки, ёлочка росла у самого крыльца. Вовке захотелось потрогать её. Он спустился со ступенек и протянул ёлочке руку — давай познакомимся! Но тут же отдёрнул руку — ёлочка оказалась сердитой, будто крапивой обожгла ему пальцы своими иголками.
— Ты чего колешься? — обиделся Вовка.
И тут же услышал за спиной смешок.
Конечно же, это была Светка! Откуда она только взялась?
— Что, получил? — сказала она. — Не ломай ветки… Мы нарочно ёлки посадили, чтобы красиво было.
Вовка даже покраснел от обиды. Разве Светка не видела, что он только потрогать хотел!.. Аж зло его разобрало.
— Ёлка у нашего крыльца, а не у вашего… Значит, наша, а не ваша! Что захочу, то с ней и сделаю…
— Смотрите, начальник выискался! Что захочет, то и сделает! Приехал на готовенькое… А мы эти ёлочки в лесу выкапывали, сажали их осенью… А он: что захочу, то и сделаю… Видали мы таких храбрых!
— Ты лучше отскочь! А то я как возьму да как загну тебе салазки…
— Ух, напугал! Боюсь я твоих салазок… И чего ты, не понимаю, колючки свои выставляешь, как ёлка! Смешно даже…
Вдруг Светка схватила Вовку за рукав:
— Завтра просить меня будешь водиться, да только я тогда ещё подумаю!
— Не дождёшься! — выкрикнул Вовка. — Мы с девчонками не водимся!
У Вовки снова чуть было не сорвалось с языка:
«Отскочь!» — но сам удивился: не хотел он ссориться со Светкой. И дружить ему здесь, кроме как с этой девчонкой, не с кем, да и просто тянуло его к Светке. Тянуло — и всё!
«Ну и что же, что она девчонка? Она что, виновата, что ли, что девчонкой выродилась? Да она и не похожа на девчонку настоящую. Что она — хныкал ка? Нет, не хныкалка… Когда на подводе ехали, не поморщилась даже, а когда на лошади ехали, в корзинках…»
Дальше вспоминать Вовке неприятно было, особенно, как Светка поймала его за штаны… Потом эти уколы. Зачем она только пришла тогда и увидала его чуть не голого?
«Суёт свой нос куда не надо… — продолжал думать Вовка, но уже совсем почти не сердясь на Светку. — И ведь девчонка-девчонка, а всё знает… Вот бы пойти с ней сейчас по заставе, и она про всё рассказала бы… Она же, наверное, знает, где сидит Хмурый…» Но, удивительное дело, вместо того чтобы сказать «Идём смотреть Хмурого», он сказал:
— Лучше с Хмурым водиться, чем…
— Ну и целуйся со своим Хмурым! — выкрикнула Светка и решительно зашагала к дому.
Вовке сразу стало тоскливо и одиноко. Он ещё немного потоптался у крыльца и пошёл домой.
— Что такое? — спросила мама. — То рвался на улицу, а то гулять не хочешь?
Рассказывать про ссору со Светкой Вовке не хотелось, но и не пришлось, мама сама догадалась.
— Почему ты со Светкой не хочешь играть? — спросила она.
— Потому что она девчонка, а с девчонками стыдно водиться… — насупился Вовка.
— Что ты говоришь? — как будто удивилась мама. — А знаешь, я ведь тоже была когда-то девчонкой. А папа был когда-то мальчишкой… Но ты же видишь, он со мной водится… И никто над нами не смеётся.
Вовка даже рот раскрыл: ему и в голову не приходило, что мама тоже была девчонкой, что девчонками были и тётя Валя, и тётя Лара, и двоюродные Тани — армавирская и московская, — даже бабушка Марфа тоже, наверное, была девчонкой…
— Ну, так почему же ты не хочешь со Светкой водиться? — допытывалась мама. — Откуда ты взял, что с девчонками стыдно водиться?
— Ты же большая… Ты же в куклы не играешь! — нашёл наконец что сказать Вовка.
А мама снова улыбнулась:
— Да, давно уже я не играла в куклы… А с удовольствием поиграла бы, да всё некогда. Сшила бы я Машеньке новое платьице, а надо тебе штанишки и рубашки шить.
— Какой это Машеньке? — удивился Вовка.
— Моей любимой Машеньке… Хочешь, покажу?
Мама сняла со шкафа старенький чемодан и, к великому Вовкиному удивлению, достала из него… самую настоящую куклу, не очень большую, не слишком новую, но в чистеньком пёстром платьице.
Вовке показалось, что кукла с каким-то упрёком посмотрела на маму, а потом сердито покосилась на него.
— Когда-то Машенька умела закрывать глазки… — продолжала мама. — Конечно, ты этого не помнишь, но это ты разучил её открывать и закрывать глаза… Вы, мальчишки, такой народ!..
За обедом Вовка сидел задумчивый, отвечал невпопад, потом неожиданно спросил:
— Па! А ты в куклы с мамой играл?
— Что? В куклы? В какие куклы?
— В куклу Машу, в ту, которая в чемодане лежит. Которая раньше, давно-давно, когда я ещё и маленьким не был, умела открывать и закрывать глаза.
— Что, что? Какие глаза?
Папа посмотрел на маму, сощурился, он всегда так делал, когда что-нибудь вспоминал.
— Ну как же, как же! Играл… Я с ней водился всегда… Ещё как водился!
После компота Вовка решительно встал из-за стола и сказал:
— Ладно! Я тоже буду со Светкой водиться… Пускай я буду её кукол на своём грузовике катать.
— Правильно, сынку! Я тоже катал эту самую Машеньку на своём мотоцикле… Один раз мы даже свалились в канаву… Помнишь, Маруся, по дороге на Фортштадт?
— Это ты, отец, уже совсем из другой оперы… — рассмеялась мама. — Это было уже потом… Ладно, сынок, бери свой грузовик и отправляйся во двор. Погода сегодня просто загляденье!
— Есть идти во двор! — ответил Вовка. — Только мне жарко в ушанке… Дай мне мою зелёную фуражку…
Маме пришлось перерыть все чемоданы, чтобы найти Вовкин головной убор. Но она знала, что фуражка сейчас просто необходима сыну, и не пожалела времени.
Во дворе Вовка снова прошёлся в зелёной фуражке под Светкиными окнами туда и обратно раз, потом второй раз, третий… Но Светка не показывалась, зато Вовка прекрасно расслышал, что она сказала своей матери:
— Мама! Некоторые мальчишки думают, что если у них на голове зелёная фуражка, так они уже настоящие пограничники! А то они не думают, что новый портфель с книжками ещё получше фуражки… Вот возьму и буду укладывать в свой новый портфель книжки и тетрадки. Ведь я же не такая малышка, как Вовка Клюев, мне осенью уже в школу, а ему, этому задаваке Вовке, когда ещё в школу ходить придётся?.. Малышек в школы не принимают!
Что ответила Светке мама, Вовка не понял, а вот то, что у Светки был портфель, да ещё новый, да ещё то, что она могла в него книжки укладывать, а книжки, конечно же, с картинками, так испортило Вовке настроение, что он тут же решил окончательно и бесповоротно, на веки вечные забыть про Светкино существование, а папу попросить, чтобы ему тоже купили новый портфель, в который можно укладывать книжки с картинками.
— Ну и целуйся со своим портфелем! — крикнул он в окно и зашагал прочь.
В самом дурном настроении Вовка завернул за угол казармы и увидал солдат. Они, стоя у длинного стола, чистили оружие.
— Смотрите, братцы, пополнение прибыло! — сказал солдат с тремя золотыми нашивками на погонах. — И, видать, не из молодых: головной убор порядком выгорел на солнышке. Да он, наверно, сам сейчас расскажет нам, кто он такой, откуда прибыл… Доложитесь, товарищ служивый!
Как «докладываются», Вовка не знал. Он шмыгнул носом и сказал:
— Да я Вовка… Мы с папой приехали…
— Как так — Вовка? — не понял солдат с нашивками. — Разве так докладываются? Рядовой Иванов! Покажите пополнению, как надо солдату докладываться по прибытии в часть!
Солдат Иванов одёрнул гимнастёрку, поправил фуражку, отошёл немного в сторону, потом, печатая шаг, подошёл к сержанту Куликову (да, это и был тот самый сержант Куликов, заядлый рыболов и проводник Хмурого), вскинул ладонь к фуражке и громко, звучно, отчётливо спросил:
— Товарищ сержант! Разрешите обратиться?
— Обращайтесь, — разрешил сержант и сам вскинул ладонь к фуражке.
— Товарищ сержант! Рядовой Иванов согласно приказу прибыл во вверен-ное вам подразделение для дальнейшего прохождения службы!
— Слыхал, товарищ Вовка, как надо докладываться начальству? — спросил сержант. — Вот ты и доложись как полагается.
Вовка, что говорить, смутился, но крепко всё запомнил. Он был человеком не робким: быстренько отбежал в сторонку, локтями поддёрнул штанишки под курткой, подошёл к сержанту, шлёпнул туфлей об туфлю, отдал честь и крикнул: