Страница 28 из 44
Становится холоднее, Галина Ивановна встаёт со скамейки, но идёт почему-то не в сторону метро, а туда, где всё ещё слышны крики и смех. На широкой и высокой белой горе издалека видны тёмные, быстро движущиеся пятна.
Она поднялась наверх, остановилась недалеко от незнакомого мальчика в вязаной шапке с помпоном. Мальчик, не обращая на неё внимания, посадил младшего брата на санки, а сам сел сзади.
— Поехали! — крикнул маленький.
— Поехали! — крикнул большой.
Он сильно толкнулся ногами — и санки понеслись вниз, а большой мальчик остался сидеть на снегу. Наверное, слишком сильно оттолкнулся, даже слетел с санок. Маленький едет вниз и кричит:
— Саша! Ты где?
— Я здесь! Я передумал!
Самолюбивый.
Девочка съезжает без санок, на фанерке. Фанерка не едет прямо, а крутится, и девочке от этого ещё веселее.
Вдруг раздаётся знакомый голос:
— Галина Ивановна! Здрасте!
Золотцев стоит перед ней. Он радостно смотрит из-под шапки, сползшей на самые глаза. Он держит за верёвку санки, а на санках лежат лыжи. У Золотцева и снегу пальто, брюки, шапка, щёки. Галина Ивановна никогда не видела, чтобы человек так вывалялся.
«Добрый вечер, Золотцев. Тебе, я вижу, весело. А уроки ты выучил?.. И письменные? И устные? Ой, Золотцев! Смотри, Золотцев!»
Она чуть не произнесла эти слова. Она уже набрала воздух, чтобы сказать Золотцеву то, что говорила всегда про его поведение, про невыученные уроки. Он, конечно, не думает о том, что у его учительницы из-за него каждый день неприятности. Зачем ему об этом думать?
Он стоит перед ней, сияющий, глаза блестят. Ему-то хорошо живётся. У него-то ни о чём голова не болит.
— Галина Ивановна! А тут все наши были Агеева, Элька, конечно, Тимка был. Ну, Маслова. Только они все ушли.
«Уроки учить, — думает Галина Ивановна. — А Золотцеву спешить некуда. Уроки подождут. Ох, Золотцев, смотри у меня…»
Так она думает. А говорит вдруг совсем другое:
— Мне хочется прокатиться с горы. Золотцев, дашь мне санки?
Она сама не знает, почему ей пришло это в голову. Может быть, сейчас погибнет её авторитет? Может быть, не к лицу ей, учительнице, человеку взрослому и серьёзному, вести себя так несолидно?
— Конечно, Галина Ивановна! Нате, вот санки!
У Золотцева в глазах нескрываемый восторг. Он смотрит на учительницу с уважением, которого она ещё ни разу не видела в его глазах.
Она садится на санки, подобрав длинное модное пальто. Она подталкивает санки к самому краю горы. И санки несутся вниз, всё быстрее, быстрее… Ветер подул в лицо, стало жарко щекам. Звенят голоса вокруг. Золотцев наверху вопит:
— Галина Ивановна! Не бойтесь! С дороги, куриные ноги!..
Потом она говорит Золотцеву:
— «Не бойтесь». Если хочешь знать, я была чемпионкой педагогического института по слалому. Это тебе не санки.
— Правда? Честно?
Золотцев ошарашен. Какой же он видел её до сих пор? Затянутой, не позволяющей себе быть раскованной, живой, молодой такой, какая она есть на самом деле.
Они идут рядом по бульвару. Они разговаривают. Не об уроках, не о поведении Золотцева, которое оставляет желать много лучшего.
— Смотрите, самолёт.
— Я вижу. Огни красивые. Ты часто смотришь на небо?
— А зачем?
— Не знаю. Красиво. Ты смотри иногда, сам поймёшь.
— А вы часто смотрите разве?
— Я? Раньше смотрела часто. А теперь реже. Но я думаю, что буду смотреть чаще. Постараюсь.
Галина Ивановна и Золотцев идут по Звёздному бульвару. А перед этим учительница съехала с горы на санках, вспомнила своё детство, не такое уж далёкое. И вспомнила всего на несколько минут. Но что-то переменилось. В ней, в строгой учительнице.
Борис тянет за собой санки, а на них лежат лыжи. Старушка с болонкой Бэби идёт навстречу. Она узнаёт Галину Ивановну:
— Это ваш мальчик? Какой хороший мальчик.
Золотцев наклоняется к Бэби:
— Служи, служи!
И Бэби быстро встаёт на задние лапы, а передними машет в воздухе.
— Меня все собаки уважают, говорит он гордо.
Они идут дальше. Галина Ивановна спрашивает:
— А у тебя нет своей собаки?
— Я бы завёл, отец не позволяет. Он говорит, от собаки шерсть летит. Это правда, что она летит?
— Как тебе сказать? Вообще все животные линяют. Я как биолог знаю это точно. Но если в доме любят собаку, то это не так уж страшно. Можно почиститься, и всё. Правда?
— Конечно. А отец не любит животных.
— Тогда не надо брать. Знаешь, раз человек не любит животных значит, собаке в вашем доме не будет хорошо.
Золотцев некоторое время молчит. Потом говорит:
— Наплевать. Я все равно на БАМ уеду.
Ей хочется сказать, что на БАМ едут взрослые, а мальчику из пятого класса рано ехать на БАМ. Наверное, ещё вчера она произнесла бы эти правильные слова. А сегодня она говорит другое.
— Конечно, если ты решил ехать, значит, поедешь.
— Правда же? — загорается Золотцев. — Там нужны люди с огоньком. Потому что БАМ стройка века. Как вы считаете, я с огоньком?
— Ты, безусловно, с огоньком. Вот получишь специальность и поедешь.
— Не скоро, значит?
— А без специальности, я думаю, нельзя. Ты не спеши, обдумаем всё вместе. Договорились?
— Ладно, — не очень охотно соглашается он. — Только пока то да сё, специальность, восемь классов — БАМ построят.
— Значит, к тому времени будет другая стройка века. Будет же?
Он кивает.
Они вышли на людную улицу. Идут троллейбусы, несутся такси.
— А может, водителем автобуса пойду. Интересная работа. Правда?
— Правда.
— Вот мой дом, Галина Ивановна.
— Беги, Борис. До свидания.
Он скрылся в тёмном дворе. Вдруг оттуда истошно заорал:
— Галина Ивановна! До свидания!
— До свидания! — кричит она, забыв о том, что кричать на улице неприлично.
Отважный дрессировщик Юра
Тимка совсем закружился. В Доме художественного воспитания детей проходит фестиваль фильмов «Наше счастливое детство». Ленка простудилась и несколько дней не ходила в сад. Евдокия Павловна решила сделать окрошку, и Тимка по всему району искал квас, потому что квас появляется летом, а весной его нет.
Он совсем забыл, что уже кончается март. И наступает апрель.
И вдруг Катя напомнила:
— Тима, а завтра уже апрель!
— А ведь верно. До чего быстро летит время, да, Катя?
— Тима, а твой друг уже вернулся со своих гастролей? Помнишь, ты обещал, что мы пойдём в цирк?
— Помню, конечно, помню, говорит Тимка, хотя совсем забыл про цирк. Ему и без цирка было не скучно.
— Может быть, это была первоапрельская шутка? — спрашивает Серёжа.
— Я на такие шутки не способен, — отвечает Тимка.
— Вчера по телевизору опять показывали цирк, — говорит Катя. — Фокусник был ну просто маг и волшебник! И дрессированные антилопы. Они вообще-то плохо поддаются дрессировке.
Серёжа сказал:
— Труднее всего дрессировать представителей семейства кошачьих: леопардов, тигров, пум. Даже домашние кошки плохо поддаются дрессировке.
— Почему? — спросила Катя. И заранее посмотрела на Серёжу как на очень умного человека, который, несомненно, знает ответ и на этот вопрос. — Почему, Серёжа?
— Устойчивые рефлексы, — сказал непонятно Серёжа.
Катя кивнула.
— А вчера леопард ходил по канату, как настоящий канатоходец. Мне очень понравилось. Но я вспомнила, что главное в цирке — запах. Когда же мы пойдём, Тима?
— Хоть завтра.
— Значит, завтра. А Серёже можно?
— У меня английский, — отвечает Серёжа.
Тимка думает: «Да здравствует английский!»
…И вот Тимка с Катей едут в троллейбусе. Троллейбус довезёт их прямо до цирка. Ехать совсем недалеко. А Тимке хотелось бы, чтобы эта дорога была дальней, долгой. Так хорошо ехать с Катей в троллейбусе.
Катя сидит у окошка, а Тимка сидит с ней рядом. И Катя смотрит в окошко, а Тимка как будто смотрит в окошко, а сам смотрит на Катю. Он видит её профиль: маленький нос, румяную щёку, длинные ресницы, тоненькую бровь, маленький рот.