Страница 12 из 74
В окна неожиданно ударили потоки воды, принесенные ветром. Ветер завыл и загулял среди карнизов.
— Гроза началась, — сказала Марта. — Какая сильная.
Глава 9
Она сидела и слушала голоса книг — или, скорее, голоса людей, что написали все эти книги. Странные, серьезные, далекие, звучащие из глубин времени; то было будто отдаленное бормотание голосов мудрых людей, без слов, но полное значения и мысли. Она никогда бы не поверила, сказала себе девушка, что может быть так. Деревья говорили словами, цветы несли смысл, и маленький лесной народец тоже часто с ней разговаривал, и в журчании реки и бегущих ручьев улавливалась музыка и очарование, превосходящее всякое понимание. Но это потому, что они живые — да, даже реку и ручейки можно считать живыми существами. Возможно ли, чтобы книги тоже были живыми?
Столько книг, целая комната, от пола до потолка ряды книг, и во много раз больше, сказал ей маленький забавный робот Тэтчер, хранится в подвальных помещениях. Но самым странным было то, что она могла думать о роботе как о забавном существе — почти так же, как если бы он был человеком. «Здесь вы сможете проследить и нанести на карту путь, который проделал человек из самой темной ночи к свету». Сказал с гордостью, словно сам был человеком и один, с тревогой и надеждой, прошагал от начала до конца этот путь.
Голоса книг все звучали в сумраке комнаты, под стук дождя — приветливое бормотание, которое не должно никогда умолкать, призрачные разговоры писателей, чьи произведения стояли рядами вдоль стен кабинета. Игра ли воображения, спросила она себя, или другие тоже слышат их — слышит ли их иногда дядя Джейсон, когда сидит здесь? Она знала, что никогда не сможет спросить об этом. Может, она одна их слышит, как услышала голос старого Дедушки Дуба в тот далекий летний день, когда ее племя отправилось в страну дикого риса, или сегодня, когда она ощутила, что поднялись огромные руки и на нее снизошло благословение?
Она сидела перед раскрытой книгой за маленьким столиком в углу комнаты (не за тем большим столом, где дядя Джейсон писал свои хроники), слушая, как гуляет в карнизах ветер, глядя, как хлещет дождь за окнами, на которых Тэтчер раздвинул шторы. И незаметно перенеслась в какое-то другое место. А может, ей это только показалось? Множество людей, или, по крайней мере, тени множества людей, и множество других столов, и далекие-далекие времена и места, хотя казались они ближе, чем им полагалось быть, словно бы завесы времени и пространства стали тонкими и готовы растаять; и она сидела, наблюдая великое чудо: время и пространство почти исчезли, не разделяя людей и события, но соединяя их, словно все когда-либо случившееся произошло одновременно и в одном и том же месте, а прошлое придвинулось вплотную к будущему в пределах одной крошечной точки существования, которую, для удобства, можно было назвать настоящим. Испуганная происходящим, она тем не менее увидела за одно страшное, величественное мгновение все причины и следствия, все направления и цели, всю муку и счастье, которые побудили людей написать те миллиарды слов, что хранились в комнате. Увидела это все, не понимая, не успев и не будучи в состоянии понять, осознав лишь, что нечто, побудившее людей создать все произнесенные, начертанные, пылающие слова, являлось не столько результатом работы многих умов, сколько результатом воздействия образа существования на умы всего человечества.
Наваждение (если это было всего лишь наваждением) почти сразу же рассеялось. В дверь вошел Тэтчер с подносом и, тихими шагами подойдя к девушке, поставил поднос на стол.
— С некоторым опозданием, — извинился он. — Из монастыря прибежал Никодемус и попросил горячего супа, одеял и много других вещей, требующихся для раненого паломника.
На подносе были стакан молока, баночка варенья из дикого крыжовника, ломтики хлеба с маслом и кусок медового пирога.
— Не слишком большое разнообразие, — продолжал Тэтчер. — Не столь изысканно, как вправе ожидать гость в этом доме, но, занимаясь нуждами монастыря, я не успел должным образом все приготовить.
— Этого более чем достаточно, — сказала Вечерняя Звезда. — Я не ожидала подобной заботы. Ты был так занят, что не стоило себя утруждать.
— Мисс, — проговорил Тэтчер, — в течение столетий на мне лежала приятная обязанность вести здесь домашнее хозяйство в соответствии с определенными нормами, которые за это время ни разу не менялись. Я лишь сожалею, что заведенный порядок впервые был нарушен в первый же день вашего пребывания здесь.
— Ничего страшного, — ответила она. — Ты говорил о паломнике. Паломники часто приходят в монастырь? Я никогда о них не слыхала.
— Он — первый, — сказал Тэтчер. — И я не уверен, что он паломник, хотя именно так его назвал Никодемус. Несомненно, просто странник, хотя само по себе и это примечательно, поскольку прежде никогда не было странников — людей. Молодой человек, почти обнаженный, как говорит Никодемус, с ожерельем из медвежьих когтей на шее.
Она застыла, вспомнив мужчину, которого встретила утром на вершине утеса.
— Он серьезно ранен? — спросила она.
— Не думаю, — ответил Тэтчер. — Он хотел укрыться в монастыре от грозы. Открыл калитку, ее рванул ветер, и она его ударила. Ничего особенного с ним не случилось.
— Это хороший человек, — сказала Вечерняя Звезда, — и очень простой. Он даже не умеет читать. Считает, что звезды — всего лишь крошечные огоньки, светящиеся в небе. Но ему дано чувствовать дерево…
И замолчала, смутившись, потому что о дереве рассказывать нельзя. Нужно научиться следить за тем, что говоришь.
— Мисс, вы знаете его?
— Нет. По-настоящему не знаю. Сегодня утром я совсем недолго говорила с ним. Он сказал, что направляется сюда. Он что-то искал и полагал, что может найти это здесь.
— Все люди что-нибудь ищут, — произнес Тэтчер. — Мы, роботы, совершенно иные. Мы довольствуемся тем, что служим.
Глава 10
— Сначала, — рассказывал Джон Уитни, — я просто путешествовал. Это казалось чудесным всем нам, но мне почему-то думается, что мне — больше всех. Что человек может свободно передвигаться во Вселенной, что он может направиться, куда пожелает, казалось волшебством и было выше всякого понимания. А то, что он может делать это без каких-либо механизмов и инструментов, посредством силы, заключенной в нем самом и дотоле никому не известной, было просто невероятно, и я использовал эту силу, чтобы снова и снова доказать самому себе, что могу это делать, что это постоянная, неисчезающая способность, которой можно пользоваться по своему желанию, и что она наша по праву принадлежности к человеческому роду, а не дана откуда-то извне, и не может быть отнята в мгновение ока. Вы никогда не пробовали, Джейсон, ни ты, ни Марта?
Джейсон покачал головой:
— Мы нашли кое-что иное. Возможно, не столь волнующее, но дающее глубокое удовлетворение. Любовь к Земле и чувство целостности, неразрывности, ощущение непрерывности жизни земной, житейской определенности.
— Пожалуй, я могу понять это, — сказал Джон. — То, чего у меня никогда не было, и, подозреваю, именно отсутствие его гнало меня все дальше и дальше, даже когда удовольствие от путешествия от звезды к звезде несколько потускнело. Хотя новое место по-прежнему способно взволновать меня — ибо нет двух похожих друг на друга мест. Что меня изумляло, что продолжает меня изумлять — так это огромное разнообразие, которое существует на свете, даже на планетах, геология и история которых очень похожи.
— Но почему, Джон, ты так долго ждал? Не давал знать о себе. Ты говорил, что встречался с другими и они тебе сказали, что мы по-прежнему на Земле.
— Я думал об этом, — ответил Джон. — Я много раз думал о том, чтобы вернуться домой и встретиться с вами. Но я бы прибыл с пустыми руками. Речь не о вещах, мы теперь знаем, что они не в счет. Но не было ничего, что бы я узнал, ничего нового, что бы я понял. Горстка рассказов о том, где был и что видел, только и всего. Блудный сын…