Мерзавец

— Верю? Я знаю, что ты видела этот кошмар. Но в далеком детстве, давным-давно тому назад, я читал роман с похожим сюжетом. Только там дворян было четверо, и им помогали в убийстве графини еще шесть человек. В остальном сюжет очень похож. Графиня служила государству, четверка дворян … убивала гвардейцев на дуэлях, помогала королеве в её связях с главами враждебных стран. Графине, в той книге, отрубили голову по заслугам — она отравила служанку, которая помогала дворянам.

Я очень любил эту книгу, прочитал три раза. Эти дворяне мои кумиры до сих пор, — Павел умилился, вспоминая роман.

— Понимаю. Ты враг своему государству, — задумалась Анна. И полюбопытствовала, — Тебя расстроило убийство служанки! А сами дворяне не убивали во время свершения своих «подвигов» простолюдинов?

— Возможно, убивали, я не запоминал такие мелочи. Пойми, та служанка была необычайно красива, и её любил дворянин, а её муж был мерзавец, он доносил на дворян, и, кажется, получил по заслугам. Пауза затянулась.

— Я плохо излагаю сюжет. Получается глупость. Давай сделаем иначе, я сегодня же найду эту книгу и почитаю тебе. Она очень романтичная, — Павел почти умолял Анну.

— Уговорил, — засмеялась эльфа, — только никаких аналогий. Я не та «графиня»!

— Конечно. Я сам не дворянин! К твоему сведению, я — простолюдин. Связь со мной не роняет твоей чести?

— Уже привыкла. Я встретила солдата, он оказался бароном, а сейчас вновь превратился в плебея.

— Поспать теперь всё равно не удастся. У меня есть предложение … Анна радостно бросилась в объятия Павла, хотя тот собирался пригласить её на завтрак.

Павел Ильич.

Пока эльфа занималась наведением порядка в доме, выкорчевывая любые намеки на присутствие предыдущих дам, Павел лечил Володю. Травма руки произошла слишком давно, это затрудняло лечение. К вечеру Павел был настолько измотан, что после ужина лег спать, поставив будильник на семь утра. Учитывая разницу во времени, в столице должно было быть пять, самое время для похищения Третьего.

Допрос шел четвертый час подряд. Павел наконец то понял, что не имеет ни малейшего представления о том, как его профессионально вести. Третий устало переступал с ноги на ногу.

— Как уничтожить артефакт? — напрямую спросил Павел. Пленник до сих пор вел себя уверенно, не испытывая ни капли страха, у него не возникало даже мимолетной ответной мысли. Третий посмотрел на Павла с презрением.

— Я понимаю ты, наверное, оскорблен насилием, но я вынужден был его применить, вы первые нарушили перемирие. Без обид, у меня не было иного выхода. Ты не должен бояться, я гарантирую тебе жизнь, при условии ответов на мои вопросы.

— Правдивых, полных ответов? Я не собираюсь делать за тебя твою работу, — надменно сообщил Третий. В комнату без стука вошел Хард.

— Дело двигается вперед? Успешно?

— Пока топчемся на месте.

— Не связан? Ты бы ему еще кресло поставил, — усмехнулся Хард, — слишком он непринужденно держится, «на равной ноге». Можно тебя, Паша, на минуту отвлечь, поговорить надо?

— Его опасно оставлять без надзора!

— Не верю! А если подумать хорошенько? Ты можешь обездвижить его и заставить молчать?

— Сейчас, одну секунду, — Павел подхватил одеревенелое тело Третьего и осторожно опустил на пол. Хард увлек Павла за собой.

— Куда ты меня ведешь?

— Как говорит наш общий друг «война войной, а обед по расписанию!». Время для обеда было явно раннее, здесь вообще обедали в ужин. Когда Павел вернулся, Третий был уже мертв. Зачем он себя убил? Как смог это совершить? Слуга Смерти остался верен своей госпоже, а она в ответ даровала ему свободу!

Темная эльфа Анна.

Всю вторую половину дня Паша ходил всем недовольный, придирался по поводу и без.

В столице зима только-только заявила о себе первым снегом, здесь же, в Роззе, стоял настоящий мороз. Снег лежал толстым слоем, воздух был невероятно свеж, будто Роззе не город, а одинокий замок среди гор и лесов. Дышалось легко и свободно, и только невероятно нудный Паша портил настроение, зыркая глазами в поисках «на ком бы сорвать зло». Отсутствие прислуги усложняло задачу. Вокруг него образовалось пустое пространство, как будто люди чувствовали флюиды зла. Рушель, невинное создание, полная бесконечной уверенности творить в доме Паши любые проказы, на этот раз удостоилась замечания. Хотя шум и беспорядок от Рушели превышали обычные для дюжины детей её возраста, эльфа посочувствовала ей. Мир рухнул — Паша пожурил своего ангела.

— Пойдем, сходим в гости, — обратилась эльфа к девочке.

— Нас звали в гости?

— Мы без приглашения.

— Тогда пошли кататься на санках. Ты любишь кататься с горы?

— Никогда не пробовала …

— Тебе понравится!!! Паша, пошли с нами, — простила «буку» девчонка.

— Идите без меня. Я хочу подумать в одиночестве.

Павел Ильич.

Оставшись один, Паша открыл бутылку сухого красного вина и выпил её всю. Его организм плохо принимал алкоголь, перерабатывал его, отказываясь пьянеть по-настоящему, но раздражение от неудачи прошло. «У всех свои дела, заботы. Чужой я стал для них», — несправедливо подумал Паша и по-глупому переместился в Пантано. Мерзкий дух столицы отрезвил его, но не прибавил рассудительности. Первой его ошибкой было перемещение в гостиницу, где он жил в свой последний визит. Обломки здания разобрали, но возле уцелевшей конюшни паслись шпики. Слежку они повели незаметно, ненавязчиво, но Паша заметил наблюдение, вот только не придал значение опасности. Он ошибся во второй раз подряд.

Через час Паша лежал в холодной келье со сломанной шеей, без сознания, в «стабильном состоянии».

— Он не умрет до тех пор, пока не будет приказа, — скромно доложила Первому безликая, серая личность непонятного пола и возраста.

— Будет жив?

— Это состояние нельзя назвать жизнью. Не умрет. Орден умел учиться на своих ошибках.

Глава 2. Плен

Павел Ильич.

Высохшая за семь лет мумия была жива. Объяснялось сие чудо просто: буквально через месяц после пленения в ордене прошли «перевыборы». Новоявленный Первый отправил в «отставку» слишком многих. Пленников, подобных Паше, было несколько. Имена всех, кроме него, стали известны Первому достаточно быстро. Сидельцы не представляли ни особого интереса, ни опасности — это были жертвы подковерных аппаратных игр. Удачливые мерзавцы ели неудачливых — обычная жизнь серпентария.

Их умертвили в страшных мученьях, накормив их болью и страхом Артефакт Смерти, а Пашу оставили в покое до идентификации. К тому же он был бесполезен, потеряв чувствительность, пытать его было бесполезно. Спустя ещё месяц про него забыли. Паша периодически выходил из забытья. Магический запас у него полностью отсутствовал, собственно этому и служило его ложе, по периметру которого работал специальный амулет. Паша не ощущал ни рук, ни ног, он не чувствовал биения сердца, его слабое дыхание было невероятно поверхностно. Он не мог диагностировать свой организм, не то, что начать лечение. Мысли тяжело ворочались в чужой голове. Паша снова и снова проваливался в забытье — это было избавлением от ужаса существования.

Монах-санитар не замечал его пробуждений, он появлялся в келье на полчаса, чтобы покормить Пашу через зонд и убрать пару капель «отходов». Магический ошейник не давал Паше умереть, поддерживая его растительный образ жизни.

Монах.

Спустя семь лет размеренный ход жизни нарушился. Монаху приоткрылась возможность сменить свою должность на более сытую. Начальство его не отпускало, пока он не перевесит свои обязанности на других. То, что приносило доход или увеличивало влияние, коллеги забрали быстро. Скромный, бесполезный узник, без племени и имени, никому не пригодился. Санитар был вынужден его умертвить, так сложились обстоятельства. Можно было придушить пленника, можно — заколоть шилом в сердце, но санитар выбрал яд. Он добавил в пищу двойную смертельную дозу, посмотрел на задохлика, улыбнулся — «экий он перестраховщик», накормил жертву через зонд и ушел, не желая смотреть на агонию. Монах любил животных и детей, помогал старикам, считался добрым и сентиментальным человеком. Такое мнение было им заслужено, он помогал своему старинному приятелю. Тот сломал шейку бедра, кость не срасталась, а денег на лечение не было. Монах каждую неделю навещал больного, купал его, делал уборку в комнате, готовил ему праздничный обед, развлекал калеку беседой. Санитар недолго уговаривал себя убить узника. Сам он использовал слово «усыпить». Монах привык обосновывать свои решения, представляя их в выгодном свете. Служба ордену, имеющего такую репутацию, бросала черную тень на любого человека. «Чем моя работа санитара отличается от такой же работы в другом месте?» — лицемерно вопрошал монах. Семь лет назад сумасшедший маг начал убивать всех подряд. Санитаров, кучеров, поваров, садовников, сторожей он убивал даже чаще, чем магов — их было больше, а сумасшедший бил без разбора. Вот тогда монах проникся значением места своей службы, дополнительные блага даром не даются, за все надо платить, иногда своей жизнью. Потом всё утихло, и монах снова стал обманывать себя. «Собственно, для узника такая жизнь — сплошное мучение, и усыпить его благое дело», — уговаривал себя монах.