Знахарь

Веронику я усыпил, поспать подольше ей не помешает. Друзья понимали, что с деньгами у меня временные трудности, поэтому все захватили с собой и закуску, и выпивку. Но всё равно все с удовольствием пили крымские вина, качество винограда в империи было посредственное, никакие магические фокусы здесь не работали.

Другое дело — виноградный спирт, имперское бренди не уступало земному коньяку, и до появления Алексея было редко и дорого. Мои моральные терзания к этому времени поутихли, и я уже не стремился заниматься самобичеванием. Но посоветоваться с друзьями не мешало.

— Неужели ты раньше не видел в себе этой черты? — удивился Алексей.

— Я никогда не был трусом. Кто тебя в парашютный кружок отвёл? Я! В армии, когда грузовик загорелся, помнишь?

— Я много чего помню, и случаев с тобой много приведу, гораздо достойнее! Последний, когда ты с участковым из-за соседа сцепился. Рассказывала соседка твоя. Но остаётся фактом, что ответственности за других ты всегда избегал, и сейчас избегаешь.

— По-твоему, завел семью — храбрец, не завел — трус?! — засмеялся я.

— Глупость говоришь, сам знаешь. Начнем с простого. Раньше, в деревнях неженатый мужик слова не имел, женатый, без детей, тоже не совсем взрослым был. Потому, что ответственности настоящей у мужика не было.

— Алексей прав. Задания тайной стражи будоражили кровь. Я рисковал своей жизнью, часто даже напрасно, и получал от этого только удовольствие. Отвечать за жизнь жены и сына это совсем другое дело, — неожиданно поддержал Алексея Хард.

— В тайной страже ты не раз возглавлял группы захвата. Сам же мне рассказывал. И когда стал бароном, за многих людей отвечал.

— Отвечал! И под моим началом гибли люди. А сейчас я отвечаю за любимых людей. Если бы ты не побоялся привязаться к Зюс, полюбить её, а не держать на расстоянии, то …

— … Кляйн не был бы счастлив, — прервал Харда Алексей.

— Белла прислала три дюжины котлет. Поэтому выпьем за мою хозяйку виноградной водки. И закусим знаменитыми котлетами! — заулыбался Кляйн. Я ещё днем сходил на рынок и настрогал большую миску салата из огурцов и помидоров. Ни барон, ни граф не чинились, ели и нахваливали.

— Свои проблемы я уже прочувствовал. Вопроса два. Во-первых, возможно ли прожить вторую жизнь, по-другому, чем первую? Во-вторых, как я её могу прожить по-другому, когда вынужден скрываться? Мне страшно отвечать за малознакомую, малосимпатичную женщину! — пока все трезвые высказал я свои проблемы. Хард, слегка пошатнувшись, встал и подошел к дивану.

— Красавица, — заявил он громко. На Кляйна такая доза совсем не подействовала. Он, в два шага, приблизился к Харду.

— Я простыню поправлю? Тут ногу видно, — засмущался Кляйн. Было жарко. Вероника во сне освободила ногу из-под простыни, которой я её прикрыл.

— Пошли на пляж! Десять лет на море не был. Искупаемся, — предложил Алексей.

— Тебе и Харду я найду шорты и майки. А Кляйн в чем пойдет? — растерялся я.

— Если оставить штаны и рубашку с кружевами, то его наряд для молодежи будет не так плох, — засмеялся Лёха.

— Я никогда не видел моря, — разволновался Кляйн.

— Он так и не оценил твою женщину, — остановил нас Хард.

— Она не так красива и молода, как Белла, — смутился Кляйн.

— Не дипломат! Нет! Всемогущему Альту такое оскорбление в глаза сказать? — Хард смеялся так, что Вероника заворочалась во сне.

— Тихо. Тихо. Уходим, — забеспокоился я. На море было тихо. Ни легкого ветерка, ни маленькой ряби. Лунная дорожка была прямая и ровная.

— Это море!? — возмутился Кляйн.

— Не повезло. Я смотрел прогноз, послезавтра будет небольшой шторм. Я тебя обязательно притащу смотреть, — попытался оправдаться я.

— Нет. Даже для меня эта прогулка была испытанием. Я ничего не имею против обворожительных красавиц на улицах города. Но на них почти не было одежды! Сейчас темно, но даже немагу видно, на купающихся женщинах, за исключением веревочек и лоскутков ткани ничего нет! Кляйн, разве ты сможешь посетить ещё раз этот город? — спросил Хард.

— Я сразу отворачиваюсь!

— Увы! Хард так не может. У него привычка — проверять слежку. А дамы слишком уж внимательно наблюдали за ним, — подшутил над Хардом я.

— Да. Как ни странно, но всех их интересует не Кляйн, а Хард, — поддержал меня Лёха.

Друзья ушли, так ничего не посоветовав. Оставили на меня уборку со стола. Рано утром пришла хозяйка квартиры и начала вымогать дополнительную плату за Веронику. Но была и хорошая новость — Вероника вспомнила, как её зовут. На этом процесс выздоровления застопорился на неделю. Вероника много звонила знакомым, пытаясь вспомнить себя. Не помогало. Один из абонентов был недоступен, но в конце недели позвонил сам, обматерил Веронику, и она всё вспомнила. Это был её бой-френд. Ссора с ним и послужила причиной её отъезда в Крым. Подушку мне пришлось сушить на лоджии, Вероника залила её слезами, заново переживая свою драму. Квартиру Вероника снимала, как оказалось, в двух шагах от моей. С возвратом памяти, отношение Вероники ко мне переменилось. Она превратилась в деловую и слишком осторожную женщину. Её мысли о моих намерениях были неприятны. Я постарался отгородиться от мыслей Вероники, сам стал холоден и официален. От былого доверия не осталось и следа. Мы расстались торопливо, избегая смотреть друг на друга. Через пару дней в мою старую голову пришла мысль попробовать проводить свои эксперименты по переходу в другой мир из своего, теперь уже бывшего, дома. На вокзале я встретил Веронику. Та посмотрела сквозь меня, как бы, не узнавая, я повел себя также. Маленький зал ожидания, недавние мои мысленные контакты с Вероникой привели к тому, что её мысли и чувства громко зазвучали у меня в голове. Черная тоска, ненависть к бой-френду, неприятности на работе, ссора с лучшей подругой, всё переплелось в страшный, жуткий клубок. Мне, со стороны, всё это казалось мелочами, бытовыми трудностями, ей потерями мирового масштаба. Таксист помог занести в зал две большие сумки даме с маленькой девочкой. Она вошла в зал и огляделась в поисках меня. То есть любого одинокого мужчины, у которого мало вещей и которого можно припрячь поработать носильщиком до электрички, и а потом ещё и при пересадке в поезд в Симферополе. Её дочка, чуть старше трех лет, продемонстрировала чудеса юного женского эгоизма.

— Оленька, около высокого симпатичного дяди два места свободны. Беги, займи их для нас, а я вещи пока принесу, — сказала дама, достаточно громко, чтобы я услышал, и указала своей дочери на меня. Девочка бегом добралась до свободных мест. Мило поздоровалась со мной, и, с детской непосредственностью, предложила посторожить мою сумку, пока я помогу её маме донести вещи. Было немного обидно «слышать» о себе мнение дамы, но помочь ей для меня не составляло труда, а сумки на самом деле были неподъемные. Оленька была воспитанная, некапризная девочка, чрезвычайно ухоженная и развитая. Грамотная речь дочери вызывала у меня уважение к её матери. Я показал Оле несколько «фокусов» с персиками, чем удивил не только её, но и мать. Персики были спелые, шкурка легко снималась с мякоти, а бочок, на котором персик лежал, был немного влажный. Сок капал, и мать подоткнула Оле бумажную салфетку, а вторую положила на коленки. В разговоре выяснилось, что мы едем одним поездом, отправлявшимся далеко за полночь. Дама, с английским именем — Кларисса, обрадовалась, и поспешила прямо попросить меня о помощи в переноске вещей. Я не видел повода для отказа. «Фокусы» Оле не надоедали, она готова была смотреть на появление карандашей, фруктов, игрушек и ракушек бесконечно, тем более, что всё доставалось ей в подарок.

— Павел, где Вы берете детские игрушки? — удивилась Кларисса.

— Секрет. Иначе, Вам будет неинтересно. Мы разговорились, а Оля перекочевала к Веронике, которая сидела наискосок от нас.

— Тётю обокрали, — вернулась девочка через минуту. Вероника погрузилась в свои беды, два паренька стащили её сумку, и сошли на площадке. Ничего страшного не произошло, билет и паспорт остался в дамской сумке. Но потеря тряпок стала для Вероники той каплей, которая сломала остатки её стойкости. Слезы текли из глаз девушки непрерывным потоком, а маленькая Оля вернулась и стала утешать Веронику, как могла непосредственно и просто.