Порыв ветра

Потом всей толпой отвели нашего осла на местную конюшню, располагавшуюся в одной из пещер. Вот тут мне понравилось — сухо, прохладно, запах свежей травы. Судя по пустующим стойлам, тут можно было содержать чуть ли не сотню лошадей, но сейчас стоял от силы десяток.

Потом пошли в столовую, и нас без всяких разговоров накормили. Густой жирный суп с мясом, свежий хлеб без ограничений. После походной еды он показалось невероятно вкусным. Когда все наелись и начали сыто отваливаться, Мармук привел полную женщину с характерными чертами индианки. Пошептался с ней, показывая на меня глазами. Я даже различила: «за кормёжку», но мне было всё равно — сейчас мне хотелось только спать. Женщина критически оглядела меня, затем буркнула: «пошли». Я покосилась на Мармука, и тот утвердительно кивнул.

— Я договорился, будешь пока работать на кухне.

На кухне так на кухне. Хотя бы сытой буду. Еле переставляя заплетающиеся ноги, поплелась за женщиной. Та провела меня в соседнее здание, показала на деревянную кровать, ничем не отличающуюся от солдатской (тоненький матрасик с подушкой, без всякого белья).

— Будешь спать здесь.

У меня хватил сил только заползти на кровать. Наверное, я просто расслабилась, что наконец-то появилась какая-то определённость. Уже засыпая, успела подумать — а всё равно хорошо!

Спала я как убитая, но на следующий день валяться мне не позволили. Дали (женщина, которая «приняла меня на работу») быстренько растолковала мои обязанности. Очень важные, очень нужные, без которых не может обойтись ни одна кухня — обязанности посудомойки. То здание, в котором нас покормили в первый раз, использовалось скорее как склад для продуктов, хотя и там была своя кухня. А в обычное время готовка и кормежка проходили под несколькими навесами (типа летней кухни). Под одним навесом стояли столы, за которыми могли усесться человек двести (хотя больше пятидесяти я ни разу не видела). Может из-за специфики службы, но солдаты приходили группами человек по двадцать-тридцать. Это уже потом я узнала, что это патрули, дозоры, и ещё как их там называют. Кто-то отправлялся на задание, кто-то возвращался, и таких кормили тем, что было. Те, кто в карауле, приходили со своими бачками и питались отдельно, у себя, по своему графику.

Мытьё посуды — наверное, самая привычная работа для женщины, и самая нудная. Вроде чего проще — очистить тарелки от объедков, помыть в корыте с горячей водой, сполоснуть в теплой, расставить на стеллажах для просушки. Но из-за ненормального графика кормёжки это растягивалось в нудное занятие на целый день. А ещё кастрюли, сковородки, протереть столы, подмести пол, вынести ведра с объедками, и пр. и пр.

Как и на любом новом месте, первые дни пролетели совершенно незаметно. Я только и видела, что тарелки, тарелки, тарелки…

Солдаты ели очень хорошо, но объедки всё равно оставались, и дней через пять мне доверили и новую обязанность — относить ведра с помоями животным. Ничего трудного, хоть и ничего приятного. Большая часть доставалась свиньям. Некоторая часть очисток от овощей — лошадям, а пара ведер, с самым «вкусным», полагались собакам. Собаками их можно было считать весьма условно — скорее уродливые уменьшенные копии льва — голая куцая задница, грива волос на шее и плечах, а к плоской морде будто приткнули кирпич. Если бы ещё этот «кирпич» периодически не открывался, являя миру огромные зубы, то над ними можно было даже посмеяться. Но работу свою они делали исправно (их использовали как сторожевых/пограничных собак). И ухаживали за ними соответствующе, вплоть до выделения официальной пайки и специального человека для присмотра за ними. К собакам меня не подпускали (вроде как еду они должны брать только у своих поводырей), но в этот раз старший куда-то отлучился. Я постояла немного, ожидая его, а потом мне это надоело. Чего я стою? Кормушки рядом, всего и делов-то, что вывалить туда содержимое ведер. Не обращая внимания на рычание собак, подошла, и одна из собак вдруг заворчала немного по-другому. Вроде смесь из рычания и слов человека, пытающегося говорить с набитым ртом. Необычно, но мало ли чего ни бывает на свете. Потом сквозь рычание промелькнули вполне различимые слова. Что-то вроде «гр-р сучка вонючая, гр-р провонявшая помоями гр-гр». Я и сама была не в восторге от своей работы, а тут ещё и какая-то собака позволяет себе материть меня?! У меня у самой от ярости губы задергались. Бросив ведро, я пошла на собаку.

— Ах ты сучий потрох! Ты ещё смеешь пасть разевать на меня?! Да твоя мамаша была так уродлива, что на неё позарился только крокодил, который и наградил тебя такой уродливой мордой! Да я тебе уши обрежу и засуну тебе в задницу, спущу шкуру и сделаю коврик в отхожем месте. Да я… — не находя бранных слов, я просто зарычала — гр… рр.

Собака так опешила, что попятилась от меня, а я уже так завелась, что подошла к ней вплотную и врезала ей кулаком по носу. Это уж потом я сообразила, что собака могла откусить мне руку по локоть одним движением чудовищных челюстей, но в тот момент меня просто трясло от ярости. И удар у меня совершенно не смертельный, но собака, наверное, от удивления, просто упала на задницу, глаза стали круглыми (насколько это возможно для собаки). Поднеся кулачёк к её морде, я угрожающе прорычала:

— Только тявкни ещё раз, шавка бесхвостая.

Собаки притихли, разглядывая меня. Гордая собой, забрала ведра, но на выходе наткнулась на главного собачника. Оказывается, он стоял сзади и наблюдал за нами непонятно сколько времени.

— Неплохо, девочка, но следующий раз так не делай — порвут на кусочки.

— А вы смотрите за ними получше, чтобы они языки не распускали!

— Чего?!

— Таво! Ещё раз кто вякнет, я им… — оглянулась на собак, но те сидели спокойно и внимательно прислушивались к разговору — Ладно, проехали.

Происшествие глупое, но собаки «ткнули меня носом», что я начала опускаться. Замотанная однообразной работой, начала забывать, что на свете есть не только грязные тарелки. Единственное платье покрылось жирными пятнами, да и помои вылить без брызг удавалось далеко не всегда.

Вернувшись на кухню, сразу отправилась к Дали. И с ходу:

— Моё платье грязное! Мне нужно рабочее, именно для кухни, а то я скоро превращусь в кусок грязи.

Я думала Дали начнёт орать на меня, попрекать куском хлеба, но та ответила просто.

— Давно бы сказала. Я думала у тебя есть во что переодеться.

Пока я наливалась яростью — ведь видела прекрасно, что никаких чемоданов у меня нет, Дали ненадолго отлучилась, а вернувшись, протянула мне скомканные тряпки. Развернув их, обнаружила серое прямое платье (очередной мешок с рукавами, но хотя бы чистый) и фартук, поставивший меня в тупик. Покрой самый обычный — лямка через шею, закрывает грудь и подол, завязки, но материал… Самый настоящий белый латекс! Ровный, гладкий, явно фабричного производства. Откуда он здесь?!

Видимо, Дали почувствовала моё раздражение, потому что прислала мне в помощь женщину, которая занимала этот пост до меня. Работа сразу пошла веселее. Но я всё равно была заведенная, злая на себя и на весь свет непонятно за что. Мысли метались, не находя повода выплеснуть раздражение и даже тарелки словно почувствовали моё состояние. Ни одна не пыталась выскользнуть из рук, а мылись они сегодня на удивление легко — одно движение руки, и они сразу начинали сверкать от чистоты. И только закончив мытье в рекордные сроки, я немного удивилась — что же такое сегодня готовили, что посуда моется так легко? Женщина, помогавшая мне, сделала ещё один подарок.

— Натис, не дуйся, иди, приведи себя в порядок, полы и столы я сама помою, подмету.

Уговаривать меня не пришлось — я буквально всей кожей чувствовала слой грязи и жира, липнувшего ко мне. Горячей воды в котлах было хоть залейся, и наполнив пару ведер, отправилась приводить себя в порядок. Для этих целей, как я заметила, использовали небольшой закуток, отгороженный метрах в ста от нашей казармы. Несколько железных корыт, стиральные доски, небольшая емкость с мыльным раствором, большая ёмкость с холодной водой (хотя какая она холодная на такой жаре?)