Игры богов

– Это мне известно. Тогда почему ты не бежал? За что ты дрался?

– За себя, – незатейливо признался Март, – за товарищей своих, за друга вот.

– Разве не за деньги?

– Какие деньги, когда война проиграна? Уже нет.

Да, по первости им платили, несмотря на то, как они в армию попали. Не то чтоб хорошо, однако какие-то деньги перепадали. Под конец уже и нет, и они даже право имели уйти, почему не ушли… ну это Март вряд ли смог бы объяснить. То есть себе – мог, а другим совестно было. Он остался, потому что не спешил уходить Ли. Вот и причина.

Офицер помолчал, рассматривая Марта в упор и немного кривясь. Воняло. Ну что уж тут поделаешь, воды не давали вовсе – вот чай утром и суп ближе к вечеру. И все. Если б даже кружка и перепала, Март бы ее выпил, а не на умывание потратил.

Офицер прошел по ступенькам, постукивая подковками на сапогах. Солдаты подтянулись еще больше, те, что скучали за спинами висельников в ожидании приказа, тоже подобрались и Март решил, как и положено, напоследок посмотреть в небо. Оно конечно, больше ничего не увидишь, и будь здесь поле или река, можно было б лицо дождю не подставлять, но вот делать последним воспоминанием мощеный двор и солдат вражеской армии не хотелось. Низкое брызгающее холодной водой небо показалось ему прекрасным. Вот странно-то… Как, оказывается, красивы тяжелые серые тучи…

– Мы судим и приговариваем строго по закону, – сообщил офицер. – Все должно быть правильно. Капитан ошибся, формулируя приговор, поэтому он не может быть приведен в исполнение. Вы, разумеется, будете наказаны – выпороты кнутами и отправлены на рудники или каменоломни, но смертная казнь для вас отменяется.

Март медленно опустил голову. Как Ли это называет – слуховые галлюцинации? Но тогда уж и осязательные, то есть… тьфу, забыл… о! вот – сенсорные тоже, потому что петлю ослабили и стащили с голову, не щадя ушей. Выпороты и отправлены на рудники?

– Пожизненно? – с ленцой поинтересовался Ли. Офицер не велел надевать петлю обратно, а сухо ответил:

– Это определит судья, когда вы сможете быть отправлены на рудники. Он исследует степень вашей вины и назначит срок наказания.

– Нас не повесят? – тонким голосом спросил мальчик у Марта. А ты кнуты-то выдержишь, дружок?

– Вас не повесят, – не без сожаления вздохнул офицер.

– Ну вот, – насмешливо прошептал Ли, спускаясь вслед за Мартом с эшафота, – а ты говорил, философия в реальной жизни не пригодится.

***

Пороли по голому, ладно не по заду. Март не без труда снял куртку и рубашку – уже не гнулись от грязи и засохшей крови, в той последней битве он был несерьезно ранен, рана затянулась еще по дороге в тюрьму, но одежду это не спасло. Офицер, присматривающий за исполнением наказания, вдруг что-то приказал и ушел. В просторном помещении было холодно, и привыкший к спертой теплоте камеры Март поежился. Ли обхватил себя руками за плечи, стараясь согреться. Ничего, вот как начнут охаживать, жарко станет. Вопрос в том, сколько. Полсотни – ладно, хотя кнут не плеть, кнут кожу порвать может, а если больше? Мальчик трясся, но больше от страха. Двое остальных во все глаза смотрели на Марта и не понимали, как ему удалось спасти всех от смерти. Март подумал, не погордиться ли собой, но решил отложить на потом, неизвестно, что они станут думать, отмахав пару месяцев киркой в каменоломне. Может, о виселице станут вспоминать с нежной грустью.

Их с Ли отделили от остальных и повели… мама моя родная, в баню! В натопленную баню с горячей водой! Мыла дали! Правда, маленький кусок на двоих, да и за это спасибо.

– А позволено ли будет спросить, сударь, – вежливо поинтересовался Ли, – чего ради нам такое счастье?

Причина оказалась прозаична до смешного: раз уж им решено сохранить жизнь, то эту жизнь надо использовать рационально и с толком, чтоб работать смогли, а настолько грязных и пороть-то нельзя, занесешь инфекцию – заражение начнется, придется лечить, лечение может затянуться и их нормального функционирования придется дожидаться неопределенное время.

– Боже, какие зануды! – направленно прошептал Ли, так что вряд ли его кто-то другой услышал. Он уже нагнулся, чтоб налить горячей воды, как командный окрик остановил его. Пришел цирюльник! Правда, не для того чтобы сделать им красивые прически, а избавить от вшей посредством сбривания волос. У Марта даже в теплой бане замерзло лицо – так уже он привык к бороде. Ничего. У него голова не квадратная… А вот когда Ли, с удивлением осмотрев его пах, начисто лишенный поросли, разрешили пойти мыться, Марту выдали склянку с вонючей больше, чем Уил, мазью и велели все как следует намазать. Уж лучше б и там побрили, потому что лобковых вшей у него не было. Неоткуда было взяться. Потом ему еще пришлось просидеть так целый час, гадая, оставил Ли ему мыла или все изведет.

Оставил… вообще-то, Март и не сомневался, Ли – он такой, но надо же было чем-то голову занять этот час. Думать о счастливом избавлении от смерти не хотелось, потому что это казалось жестокой шуткой. Вот он сейчас намоется, расслабится, выйдет такой чистый и готовый к честному каторжному труду, а его бац – и обратно в петлю, чтоб словоблудием не занимался, не по чину наемнику стилистические тонкости обсуждать…

Горячей воды было – залейся, но Март по старой привычке экономил. Все равно менять пришлось, почернела быстро, и второй раз он мылился уже с таким удовольствием, с каким, наверное, женщин не любил, ну а в третий уже просто так, и вода уже оставалась чистой. Воровато оглянувшись, он набрал еще полный таз горячей воды и вылил ее себе на голову. А цирюльник хороший, ни единого пореза ни на лице, ни на маковке…

Полотенца, права, не дали, зато подождали, пока он обсохнет в теплом предбаннике, где его брили. И одежды-обуви не дали. Вот счастье-то – топать по двору, сверкая голым (отмытым!) задом, да еще под холодным осенним дождиком…

Ну и дурак ты, одернул себя Март, нежный какой, дождика испугался, идти-то всего несколько минут, не обморозишься, не зима, а зад твой тут никого не заинтересует, прикроешь срам ладошками и пойдешь подставлять спину под кнуты… или шею под петлю. И пускай, чистым и помирать приятно.

Он и правда не успел замерзнуть, разогревшись в бане. Экзекуция уже закончилась, и Март с грустью понял, что мальчик ее не выдержал. Живые так не смотрят. Жестоко били. Ли, валявшийся на лавке лицом вниз, повернул голову и удовлетворенно прикрыл глаза. Обрадовался, что Марта увидел. Спина у него выглядела… да не так чтоб уж и особенно страшно, Мальчишка, поди, скорее от всего пережитого страха умер, чем от боли. Мужики вон тоже вполне живые, потому что покойники уже не стонут.

Марта сноровисто уложили на свободную лавку и крепко всыпали, не особенно разбирая, где спина, а где и пониже. Март изо всех сил старался не стонать, даже руку себе прокусил, рот затыкая. Ли ведь молчал. Этот – точно молчал, потому что однажды лекарь ему сломанную руку целых полчаса никак вправить не мог, а Ли и не пикнул даже, вот сознание терял, было. Ну как Март мог ему свою слабость показать, такому…

Потом их вчетвером кинули в камеру – волоком тащили, даже Ли идти не мог, маленькую, в лучшем случае на двоих рассчитанную. В ней были топчаны, и Ли с Мартом кое-как утеснились на одном, оставив мужикам второй. Все лучше, чем на каменном полу. Было здесь никак не жарко, да только когда спина горит, не замерзаешь. Холодная рука Ли вдруг погладила его по щеке.

– Ты молодец, Март, – почти беззвучно сказал он. – Попробуй теперь поспать. Ты сумеешь. Вспомни, что надо делать. Отдели себя от своей боли. Она сама по себе, ты сам по себе. И поспи. Тебе приснится мягкая постель и свежий воздух.

Март так привык слушаться Ли, что собрал остатки сил в кучу и начал сосредоточиваться. Не зря Ли учил его этому столько лет, получалось не очень, однако постепенно он понял, что боль отступает. И то – не живот располосован, всего-то спина порота. Мало его отец в детстве драл? И пожестче, случалось, как напьется, так и начинает всех гонять, пока не поймает кого и не выдерет, не успокоится. А Март мать и сестренок жалел, потому и давал поймать себя. С одной стороны, больно, зато с другой – все потом любят и вкусненькое таскают, даже жадобина Женета. Вот и сочтем, что отец высек…