Квадра

– Упражнения делал?

– Делал.

– Сколько пробыл в таком положении?

– Трое с половиной суток. Он не успел передать мне информа…

Дан потрясенно замолчал, когда Нирут объяснил, что надо сделать с этой информацией и благородным графом, а также с его родителями, тетками, племянниками и несовершеннолетней дочерью. Ушло на это не менее пяти минут. После властитель лично запихал Дана в лохань с водой не просто горячей, а обжигающей, продержал там долгие пять минут, а потом уже подлил холодной, дал полежать, вынул, кинул мокрого на кровать и сделал такой жестокий массаж, что Дан едва не проглотил подушку.

– Ты говорить способен? И рассуждать?

Зря он спросил. То ли ситуация в спальне к расслаблению не располагала, то ли присутствие Кайи поддерживало, то ли еще что помогало держаться, но сейчас, в постели, в тихом постоялом дворе, стало так тошно, что Дан едва не взвыл громче оборотня, потерял разум – какое там рассуждать! – и рванулся в никуда, да мощные объятия властителя привели его… нет, не в чувство. Словно краны открыли, и, наверное, полчаса Дан изливал все, что набралось на душе. Не факты докладывал, как обычно, а перескакивал с одного на другое, невнятно мычал, стонал и чуть не плакал.

И ведь полегчало. Не напирало уже изнутри – выплеснул. Стыдно потом станет, а пока силы истаяли, ни на голос их уже не было, ни на движение, ни даже на слезы… Слезы? Черт его знает…

Властитель долго молчал, и Дан молчал, не шевелился, возможно, даже не дышал. Он – здесь. А Кайя – там.

– Он в своих правах, Дан, – очень тихо сказал властитель. – Формально придраться не к чему. Девушка не его собственность, конечно. Она не рабыня, но фактически дело обстоит именно так. Раз ее доставили к нему, у него она и будет жить. Передать кому-то другому? Лучше не будет. Вряд ли ты увидишь ее когда-либо еще, друг мой.

Словно небо рухнуло, хотя Дан и так понимал: больше никогда. Бессмысленно он пробормотал жалкое «я его убью». Властитель покачал головой.

– Слишком просто. Легко отделается. Нет, Дан, уж позволь мне этим заняться. Я его просто уничтожу… Он будет жив и здоров, да только… только уже пошел слух, что властитель не остался в доме Кондрата даже на обед. Он так старательно собирал связи, лез наверх… а сверху падать больнее.

– А Кайе-то что с этого…

– Кайе – ничего. Это судьба многих эльфов. Девушек и юношей.

– Мне нет дела до многих… Простите. Нирут, я не в себе.

– Брось. Нормально. А этого подонка я сотру в порошок. Медленно. И, прости, не из-за тебя. Он оскорбил меня, унизив Меч моей Квадры. И будь уверен, никто его не поддержит. И даже не утешит. Руки сильно болят? Потерпишь? Я мог бы избавить тебя от боли…

– Разве это боль? – прошептал Дан.

– От настоящей боли я избавить не могу, – опустил голову Нирут. – Тебе придется с этим жить, друг мой.

Даже отвернуться не было сил, поэтому Дан просто закрыл глаза – и почти сразу провалился то ли в сон, то ли в беспамятство, то ли просто в липкий и болезненный кошмар памяти.

* * *

На постоялом дворе они пробыли два дня. Властитель не щадил не только тело Дана – болезненный массаж только на пользу шел, но и душу, заставляя снова и снова рассказывать обо всем. И что удивительно, Дан не упирался. Совсем растекся, не было сил и на сопротивление, и даже на молчание. Даже не удивляясь самому себе, он спрашивал: ну как? ну почему так – с нескольких часов? и словно вся жизнь?

И с нескольких часов, терпеливо отвечал Нирут, и с одного взгляда, любовь не ограничивается временем, может, пройдет, может, нет, может, этот взгляд затмится другим, как зеленое затмило сиреневое, может, так и останется эта боль, это жизнь, а она жутко несправедлива.

Приезжал Кондрат, но властитель не то что его не принял, а так приподнял бровь: а это еще кто? не знаю, знать не хочу, можете пинками прогнать – и повернулся к Дану, занят он был, вином с приправами свою собственность поил. Приезжал еще какой-то местный барин, был принят, но при первом же слабом намеке на Кондрата властитель так посуровел и заледенел, что благородный стушевался и навек забыл об опальном графе. Ну и главное, пошли слухи. Замковая челядь видела, как вел себя властитель, как он был недоволен и даже гневен, как уходил со своим парнем и даже взгляда на хозяина не бросил. Не хотел Дан об этом знать. Как же это скажется на Кайе… Дан взмолился даже: сделайте что-нибудь, но друг немедленно превратился во властителя, и мольбы застряли в горле. Бесполезно. Самому… что сделать самому? Войти в замок и забрать Кайю? Отдаст как миленький. А дальше что?

Он не может уйти от властителя. Не отпустит – об этом Нирут сказал вполне недвусмысленно, дескать, даже не пытайся, ты мне нужен, из-под земли достану и вообще куда ты денешься, я тебя найду примерно за тридцать минут. Ему некуда забрать Кайю. И не пойдешь в замок: властитель не выпускает из вида.

На третий день они уехали к ближайшему порталу. И там уже даже не спрашивали о том, почему ж властитель предпочел примитивный постоялый двор роскошному приему в замке графа Кондрата. И вечером – дома. То есть в замке над озером.

И что? Снова погружаться в пережитое? Да чего там, не выгружался. Вот даже репетировал – сколько раз плакался во властительскую жилетку? Боль все так же рвала, даже смотреть было больно, и Дан ловил себя на том, что опускает веки или щурится. Нирут для начала спустил на него Шарика, и дракон не начал неистово скакать вокруг в восторге, а запел что-то тоненькое и начал тереться мордой и заглядывать в глаза. Обняв гибкую шею, Дан и ему исповедался, и было это легче, потому что Шарик комментировать не умел, умел сочувствовать и жалеть. Дан просидел с ним целый час, и казалось, что дракон, как собака, забирает себе отрицательные эмоции. Все равно надо идти наверх. Квадра знает, что он вернулся. Дан поцеловал Шарика в нос, был облизан и отпущен.

Ноги несли его как-то очень уж медленно, и это вытянуло из полустертой памяти детства смутный образ соседа, одинокого старика, получившего квартиру на пятом этаже, так у него путешествие по лестнице занимало почти час, он подолгу отдыхал на каждой лестничной клетке и ступеньки преодолевал, как Джомолунгму. А потом он пропал, и Дан так и не вспомнил, то ли умер старик, то ли просто квартиру поменял.

Квадра выглядела скверно. Черт возьми, из-за меня. Или сказал им что-то властитель, или просто почувствовали. Дан снял пояс с мечом – катана казалась такой тяжелой, положил ее на комод и постоял еще несколько минут, не убирая рук с ножен.

– Не говори, если не хочешь, – очень тихо произнес Аль, – мы все равно с тобой.

– Я знаю, – отозвался Дан, не поворачиваясь. – Я скажу.

Им он рассказывал уже не так, как Нируту. Боль не ослабла, но стала чуть привычной, что-то в голове уже улеглось, и он не бился в истерике и не ударялся в лирические отступления. С Квадрой получалось говорить просто. Не нужны были тонкости, потому что эти тонкости они чувствовали вместе с ним. Как он чувствовал застарелую боль Алира, так и у Алира болела свежая рана Дана.

Они очень долго молчали.

– Властитель его, конечно, размажет, – убито сказала Лара, – а проку-то.

– Не скажи, – рассудительно возразил Гай, – уж если властитель берется за кого-то, завидовать не хочется.

– Для девушки-то ничего не изменится, – мрачно бросил Аль. – Разве что хуже станет. Не надо меня щипать, Лара, он сам только об этом и думает. Дан, ты уверен, что любишь?

– Нет, не уверен. Мне так кажется. Все время глаза вижу перед собой. Днем, ночью…

– Неужели властитель… так равнодушен уже, что не поможет! – не спросил, а констатировал Аль. – Я иногда думаю, что мы ему действительно не нужны… То есть нужны, конечно, как инструмент, как руки, глаза и…

– Нет, – оборвала его Лара. – Он привязан к нам. Особенно к Дану.

– Откуда тебе знать, что чувствует властитель? – удивился Гай. – Ну, может, привязан. У нас дома кот жил, раскормленный такой, наглый, так я к нему тоже был привязан.