Приносящая надежду

– Не бери в голову, – посоветовала Лена. – Что ты ни говори, я в пророчества все равно не верю. При желании любой текст, особенно бредовый, нетрудно подогнать под события. Я ж тебе рассказывала про Нострадамуса.

– Текст можно, – согласился он. – И даже картинку. Нет, я не собираюсь нагружать тебя этим… но, Лена, так много… В общем, постарайся, чтобы с тобой всегда хоть кто-то да был. Ни в коем случае не оставайся одна. Пусть полукровка, пусть хотя бы собака. Ни в комнате, ни на улице. Я понимаю, что это тяжело, что любой нуждается в одиночестве…

– Ты что-то видел? – прервал его шут, ставя на стол деревянный поднос. Гарвин поморщился. – Я не спрашиваю, что именно, но…

– Не оставляй ее – и все.

– Легко. Ты есть с нами будешь? Гарвин… я, может, не слишком верю в пророчества, зато верю в чутье эльфа, прожившего в пятнадцать раз больше, чем я. Я не оставлю ее одну.

– Я не останусь одна, – подтвердила Лена. Ее беспокоила озабоченность циника Гарвина. – Это не в тягость. Шут мне никогда не в тягость.

Гарвин неожиданно улыбнулся.

– А я иногда нуждался в полном одиночестве. Хорошо, что Вика меня понимала.

– Тебя и Лена понимает.

Гарвин посидел, низко опустив голову, потом посмотрел на шута.

– Понимает. Да. Она тебе говорила, что я наблюдал за вами ночью?

– Нет. И поверь, я тебе этого не спущу.

– В глаз дашь?

– Грубо. Я тебя посажу в лужу. Над тобой просто будут громко смеяться.

– Вообще, я не на вас смотрел, а на ауру, – сказал Гарвин, и это прозвучало как попытка оправдаться. – Я думаю, вы ничего не помните, потому что поток слишком сильный, просто вихрь… Поток – ее. Но что ты возвращаешь ей?

Шут пожал плечами и поставил Лене на живот изящную тарелку. Гора творога с ягодами и совершенно холестериновой сметаной. Нет. Это ж надо догадаться – в творог бахнуть взбитые сливки! Вот вкуснятина-то… Мужчинам досталась яичница с остатками вчерашней дичи – у эльфов еда не пропадала. Лена, несмотря на не самое лучшее самочувствие, навернула всю гору, да еще с весомым ломтем теплого еще хлеба, запила чаем и только потом сообразила, что чай был лекарственным.

– А Маркус где?

– Дрова рубит. Слышишь? Как начал с утра, так и остановиться не может. А ты, Гарвин, не подсматривай больше за нами, хорошо?

– Буду, – признался Гарвин. – Может, даже ночью. Ты помнишь, что я даже дела никакого не имею? Милит вон не только вояка, но и строитель, сестра не только целительница, но и просто лекарь, даже малыш Кайл амулетами занимается. А я – ничем. Потому что…

– У нас таких называли учеными, – перебила Лена.

– У нас тоже называют. И я считаю, что это тоже дело. Ты нас изучать решил?

Гарвин вдруг сделал какой-то жест. Разом пропали все звуки: птичий пересвист, радостное тявканье щенка, стук топора. Шут вздрогнул.

– Я буду вас изучать. И больше тебя, чем ее. Так что приготовься.

– Пожалуйста. Мало меня маги изучали…

– Маги? – скривился Гарвин пренебрежительно. – Убогие маги, если даже Балинта не смогли подготовить для существования рядом с собой. Здесь нет ни одного по-настоящему сильного мага. Сравнимого хотя бы с Кайлом. А уж с нами…

Шут бесстрашно посмотрел ему в глаза.

– Ты пугаешь меня?

– Наоборот. Успокаиваю. Тебе не будет так плохо, как после ваших магов. Когда тебя корректировали, тебе было плохо?

– Я едва выжил.

Гарвин вдруг взял его за руки… вцепился ему в руки. Шут судорожно втянул в себя воздух, вскинул голову и так и замер. Гарвин не выпускал его взгляда. Воздух вокруг словно сгустился, заискрил, голубые глаза стали похожи на Зеркало перемен – тусклое серебро без намека на голубизну, но глаза шута оставались сине-серыми, а вот лицо медленно белело и дышал он как-то через раз. По-настоящему Лена не испугалась – то ли не успела, то ли внутренне была убеждена в том, что Гарвин не причинит шуту серьезного вреда. Однажды Лена видела, как Верховный маг заглянул в глаза шуту и Маркусу, и оба свалились без сознания, а когда Гарвин разжал руки и молниеносно провел ладонями вдоль лица шута, словно стирая что-то, тот заморгал, вздохнул глубоко и расслабился, но не упал, лицо почти сразу обрело обычный цвет, губы порозовели…

– Что это было?

– Да так, – неопределенно ответил Гарвин, выглядевший одновременно удивленным и удовлетворенным… и даже испуганным. – Я не проникал в твои тайны, или твои мысли, или в твое сознание.

– Ну и проникал бы.

– Незачем. Твои мысли – твои. Меня интересует нечто другое. Не спрашивайте. И… и не рассказывайте. Даже Владыке.

– Если он спросит прямо, я не смогу обмануть.

– Сможешь, – усмехнулся Гарвин. – Я стер твою коррекцию.

Шут растерялся. Очень растерялся. Гарвин ободряюще похлопал его по здоровому плечу.

– Ничего, твоя привычка к правде осталась, но при острой необходимости ты сможешь соврать. И никто не усомнится в том, что ты, как всегда, честен. Даже наш дорогой враг. Почему ты испуган? Твоя верность королю в коррекции не нуждается. Твоя честность – тоже.

– Зачем ты…

– Затем, что это тебя убивало, – отрезал Гарвин, – а ей ты нужен живой. Или у тебя не бывало беспричинных головных болей, да таких, что жить не хотелось? Внезапных признаков дурноты? При том что ты совершенно здоров. Лет через сорок ты в лучшем случае умер бы. В худшем – сошел с ума. Я бы этих корректоров… подкорректировал.

– Всех шутов…

– И много среди них было полуэльфов? Ты так и не понял, что стал для магов подопытным? Они не могли не знать, что ты полукровка. Одни вот уши… Вот они и проверили, что получается, если испытать все эти приемчики на эльфийской крови. Шуты были людьми. Неизменно. Не только в Сайбии, но и в Трехмирье, и в тех мирах, где мы бывали. Я интересовался. Семьдесят лет для человека – много. Для эльфа… Да, Лена, да. Они знали, что это его убьет. Просто считали, что ему и семидесяти хватит. Вот возьми да спроси их сама! Или спроси Владыку.

Шут был потрясен. Не тем, что мог умереть в семьдесят лет, он считал себя человеком и на жизнь полукровки рассчитывал весьма абстрактно. Тем, что маги это знали. И совершенно сознательно решили, что ему хватит и обычной человеческой жизни вместо двух – как полукровке. Маги, которые ему нравились и которым он доверял собственное сознание, позволял рыться в нем, позволял накладывать одно заклятие за другим…

– Гарвин, сними с него все заклятия, какие можешь снять, – потребовала Лена. Шут ее, наверное, даже не услышал. Он не мигая смотрел куда-то в пространство, и только внезапно побледневшие губы слегка вздрагивали. Гарвин честно признал:

– Заклятие молчаливой смерти, которых на нем многовато, может снять только тот, кто его накладывал… Впрочем, не исключено, что я справлюсь.

– Что? – очнулся шут. – Нет, не нужно, Гарвин. Это все-таки…

– Все-таки десять лет прошло с последнего, – кивнул Гарвин. – Политика уже совсем другая. Король уже совсем другой. У него имеется такая сила, которой нет и никогда не будет у любого из его недоброжелателей. У него есть эльфы. Даже Даг Кадинский не может этим похвастаться. Положение Родага прочнее, чем у любого другого короля, потому что только он признан королем эльфов. Потому что только ему принесли истинную клятву сорок четыре тысячи эльфов Трехмирья и вдвое больше местных эльфов. Рты позакрывайте. Эльфы живут не только в Сайбии, и здесь нас не уничтожали так последовательно, как в Трехмирье. Отца признали Владыкой не только эльфы Сайбии, но и всех ближайших королевств. И если понадобится, они придут на его зов. Родаг практически обезопасил свое королевство от угрозы извне. На восточной границе за последние шесть лет не было ни одного налета, а до нас – по десять раз в году. Какой дурак пойдет войной на Сайбию, если против него встанет армия эльфов?

– А братья Умо? – напомнила Лена.

– Никакому брату Умо не продержать проход открытым так долго, чтобы привести сюда армию из другого мира. Армию эльфов он никогда не соберет. А если и соберет и даже приведет, что от нее останется, когда эльфы узнают, что собрались воевать против Владыки?