Странница

Молодой эльф оказался не просто командиром, а вообще идейным лидером. Вождем, что было довольно большой редкостью. Объединяющим звеном. Лиасс тоже когда-то так начинал, а прошло лет этак пятьсот – Владыкой стал. Может, и этот станет?

База эльфов оказалась в горах, точнее, в пещерах, и проход туда был защищен ничуть не хуже, чем ущелье, которое Гарвин, Паир и Виана держали втроем несколько месяцев. Их накормили не особенно вкусным, но горячим и питательным супом, Гару досталась горка мясных костей – то, что осталось от медведя после варки супа на две сотни эльфов, и он был чрезвычайно доволен, перемалывал кости толщиной с Ленину руку и громко чавкал, вылизывая из них мозг.

Все, кроме часовых, уже спали, а Лена все разговаривала с юным вождем. Юн он был, конечно, относительно, но был моложе Милита и был, по его признанию, недурным магом. Лена рассказала ему и о Владыке (что было встречено с чувством глубокого удовлетворения), и об эльфийском рае, и о провокаторе из этого рая, и даже о своем личном с ним конфликте, включая синяк под глазом и отбитые бока, и вмешательстве золотого ар-дракона, и о драконе во время фейерверка, и о куполе света, которым Владыка Лиасс прикрыл короля людей и эльфов со свитой… Верил ей эльф со странным для уха Лены именем Олег или не верил, вопрос другой. Пусть не верит, но знает. Может, усомнится. Может, что-то предпримет.

А чужак был здесь давно, почти год назад, когда, в общем, все и началось. Эльф, похожий на Милита? Да, был такой. Почему был? Потому что хорошо если убили в бою, и плохо, если взяли живым. Как казнят? Да казнят обычно, вешают чаще всего, но ведь перед тем как повесить, постараются выпытать, где прячутся остальные. Может, и выпытают, есть предел и эльфийской выносливости, но именно на такой случай Олег ввел правило: уходить при первой же опасности. Горы велики, а леса еще больше, пусть поищут.

Вряд ли разговор, каким бы он ни был долгим, что-то изменил во взглядах даже одного этого молодого эльфа. Люди заслуживают смерти, хотя бы потому что убивают эльфов, а ты Светлая, ведь и сама знаешь, что эльфы первыми не начинают, слишком инертны и пассивны и объединить их может только самая крайняя нужда или… или Владыка. «Ну ты же понимаешь, что вы обречены на поражение, – даже не спросила, а просто уверенно сказала Лена, – вас просто задавят количеством, вас выкурят из гор и лесов и перестреляют поодиночке, а оставшихся перевешают, а потом в памяти людей останется только одно: эльфы проходили по земле, оставляя за собой только трупы, не жалея даже грудных младенцев». Олег спокойно кивнул: «Даже если мы будем убивать только здоровых молодых мужчин, о нас все равно станут рассказывать всякие ужасы, потому что людям всегда требуется самооправдание. Младенцев мы можем и не убивать, если хочешь. Сколько они проживут зимой, по-твоему?» От этакой гуманности Лене стало еще грустнее. Бессмысленная вражда, но эльфы понимают всю ее бессмысленность и бесперспективность своей войны. «Но кто-то ведь должен остановиться?» – «Мы остановимся, – улыбнулся Олег, – и нас перевешают не поодиночке, а скопом».

Надо сказать, эльфы разрушали представление Лены о войне. Книжное, конечно, представление, абстрактное, киношное, какое угодно. Лене всегда казалось, что победить можно, только если рваться к победе. А точно знать, что проиграешь, но продолжать войну – самое глупое занятие. А что им остается – сдаться? Даже Маркус говорил, что у эльфов не хватает единства даже для того, чтобы сдаться. Сдастся отряд Олега, но останется еще десяток таких же. Но в конце концов война надоест всем – и людям, и эльфам, эльфы признают поражение, люди тоже признают их поражение, потеснят их еще, стребуют контрибуции или как там это называется, и все вернется на круги своя до следующего конфликта. И с каждым конфликтом эльфов будет все меньше и меньше, пока они не исчезнут совсем.

Может, и есть смысл в эльфийском рае, вдруг подумала Лена. Может, и есть свой жестокий смысл в том, как беспощадно охраняют они свой рай. И как жаль, что я не смогу увести их в этот рай и оставить там…

* * *

Весной Лена все же сделала Шаг. Она насмотрелась на войну, на все то, от чего ее так старались уберечь ее спутники, да вот только не сожженные деревни и не вытаивающие из-под снега трупы подействовали на нее сильнее всего, а именно эта малоприятная мысль о неизбежности и бессмысленности войн. Пусть этот конфликт спровоцировал все тот же враг, другие такие же начинались без его участия.

В новом мире уже подсохло, хотя на склонах оврагов и в тени еще лежал остатки серого снега, зато на солнце земля уже приобретала зеленоватый оттенок. Мужчины с облегчением скинули плащи, а Лена продержалась до первого привала, но сняла не плащ, а теплую куртку. На всякий случай она предпочла возможность отбросить плащ за спину и продемонстрировать черное платье.

Ужин получился скудный, мужчинам удалось только подстрелить весьма тощего зайца, вот из него и сварили суп, щедро насыпав в котелок сушеной зелени и растертой в порошок картошки – изобретение охваченного войной мира, вкусом почти не отличающееся от знакомого Лене пюре «Кнорр», такая же гадость. Маркус сосредоточенно превращал в хлеб сухари: он как-то хитро обрызгивал их водой, давал полежать, а потом тоже весьма хитро подсушивал их у огня, и получалось очень даже съедобно, что-то вроде позавчерашнего хлеба. Причем творил он это все специально для Лены, потому что мужчины преспокойно бросали сухари в суп и трескали получившееся месиво с отменным аппетитом. Лена терпеть не могла мокрого хлеба, потому стоически сухари глодала, обдирая десны, пока Маркус не вспомнил этот хлопотный способ.

У них кончались запасы трав, поэтому чай получался довольно жидкий. Деньги имелись, и при первой же возможности мужчины пополнят запасы, у них это получалось намного лучше. Лена же избегала даже заговаривать с торговцами: сейчас ее узнавали почти всегда и начинали отказываться от платы, и ладно, если бы она была одна – сколько ей надо-то, а тут вон сколько едоков… Гарвин порылся в своем мешке и с очень довольным видом извлек сверточек со сладкими крендельками. Мужчины оживились. Лена, конечно, тоже кренделек взяла и съела, но если честно, не столько ради удовольствия, сластеной она так и не стала, сколько чтоб добавить еды в желудок, потому что полугустой заячий суп она глотала через силу.

– Ну что? – спросил наконец Гарвин. – Надоела война? Насмотрелась?

– Отвали, – посоветовал шут недружелюбно. Гарвин, разумеется, отваливать не стал, раздраженно повел плечом.

– Смысл? Какой был смысл?

– Какой вообще смысл в том, что я хожу по мирам? – вздохнула Лена. – А в том, что вы таскаетесь за мной? Если нет смысла, стоило сидеть спокойно в Тауларме?

– В Тауларме тебе нравилось, – заметил Милит. Маркус покрутил головой.

– Она должна идти, понимаете? Она не может не идти. И выбор всегда за ней.

– Разве не ты утверждал, что она-то как раз не Странница? – хмыкнул Гарвин, протягивая Лене еще кренделек. Последний.

– Она не такая, как они, – возразил Маркус, – именно в этом смысле она не Странница. Разве ты не видел: там, где она проходила, становилось спокойнее.

– Я не только заметил, – усмехнулся эльф, – я специально за этим следил. Я даже не исключаю, что она погасила войну… Не спорь, Аиллена, не прекратила, а погасила. Война еще будет какое-то время… но она убывает.

– Начала убывать, – уточнил Милит. – Я тоже заметил.

– И она не приняла ничьей стороны, – сказал шут, поправляя плащ так, чтоб Лене было теплее, – и это заметили и люди, и эльфы.

– И даже я. А почему, Аиллена? Почему?

– Потому что все хороши. Потому что нет здесь правых и виноватых.

– Ага, – проворчал Милит, – конечно, эльфы должны терпеть все эти нападения и налеты и ни в коем случае не отвечать на оскорбления…

– Эльфы не должны смотреть на людей, как на насекомых, если не хотят оскорблений, – отрезала Лена, – и не говорите мне, что это не так.