Дарующая жизнь

– Может, тебя понести? – заикнулся было Маркус, но она так шарахнулась он него, что наступила-таки на юбку и грохнулась наземь.

– Ей надо отдохнуть, – озабоченно вздохнул шут. – Не привыкла ходить, да еще по бездорожью. Маркус, может, пойдем по дороге? Такая наглость Крону в голову придет не сразу, а меня здесь уже точно никто не знает.

– Дорогу еще найти надо, – проворчал Маркус, оглядываясь. – Ладно, ты тут с ней посиди, а я осмотрюсь. И правда ведь замучим.

Шут кивнул, поворачивая Лену, которая подниматься и не собиралась, на спину, усаживаясь рядом и устраивая ее поудобнее. В итоге получилось, что он держит ее у груди, как ребенка, и даже слегка покачивает, но уже когда Маркус скрылся из виду.

– Расслабься, – целуя ее волосы, прошептал шут. – Ты отдала мне сегодня очень много. Слишком много.

– Я просто не умею носить длинные юбки, – пожаловалась Лена. В его руках было хорошо. – Я вообще не умею ходить. Я на метро езжу и на автобусах. А мы уже сто часов топаем по полям и лесам. Я устала, Рош. Я так устала, что даже есть не хочу.

– А я б не возражал, – мечтательно произнес он. – Но тут уж не до роскоши. Мы отдохнем. Маркус что-нибудь придумает.

– Ты разве совсем не устал?

– Почти нет. Ноги немного гудят – и все. Я тоже, знаешь, не ходок. Все больше верхом. Вот бы лошадей…

Лена испугалась.

– Ты что? Я не умею.

– Ерунда. Сидела бы передо мой – и все.

Он наклонил голову и поцеловал ее… не в щеку. Целоваться Лене доводилось и раньше… даже не очень давно, только вот не нравилось ей это, может, потому продолжения поцелуев она избегала. А с шутом получилось все наоборот. Лена не помнила, целовал ли он ее на рассвете. Вообще ничего не помнила. Будто и не было ничего, если б не некоторые незнакомые и не самые приятные ощущения. Кстати, об ощущениях. А что делать, если начнутся нормальные женские неприятности? Мужчинам жаловаться? Аптек поблизости нет, прокладки с крылышками не продаются. Да и вообще вряд ли в этом средневековье аптекари занимаются столь незначительными мелочами. Каждая баба, наверное, сама выкручивается, как может. Правда, до этого еще недели две, как не три, но кто знает этот знаменитый закон пакости, который обязательно действует во всех мирах. Вот всемирного тяготения не действует – в космосе хотя бы, а пакости – непременно.

– Это судьба, – прошептал шут. – Это действительно судьба, – и снова склонился над ней. Когда вернулся Маркус, Лена чувствовала себя значительно лучше. Или отдохнула, или шут передал ей часть силы, которую получил от нее же. Вот как тут не поверить во всю эту чертовщину?

Маркус сел рядом, покусывая какой-то прутик.

– Деревня неподалеку, – сообщил он. – Есть два варианта. Можно тихо пройти мимо. Можно найти какую-то еду и одежду и даже свести лошадь. Но это даст след Крону. Если он вообще за нами следит. Он ведь не знает, что Делиена не умеет сознательно управлять своими способностями. Может, он уверен, что мы уже совсем далеко.

– Хорошо бы. Но Крон не верит ни во что и никому. Он и мне не верил, хотя уж точно знал, что я не могу врать. У тебя амулет какой?

– Ерунда, – смущенно отмахнулся Маркус. – От насекомых. Когда много путешествуешь, страшно надоедают мухи. А у тебя?

Лена скосила глаза. В расстегнутом вороте рубашки на металлической цепочке висел камень цвета его глаз – сине-серый в крапинку. На вид – самый обыкновенный самоцвет.

– Я чувствую магию.

– Он близко? – после паузы спросил Маркус. Шут кивнул.

– Маг близко. А уж кто… Но с учетом моего везения это не может быть кто-то другой.

– Значит, ворую лошадей, – решил Маркус. – Ждите.

– Нам не уйти? – спросила Лена, едва он ушел. Лицо шута дернулось, но соврать он все же не сумел.

– Нет.

– И что?

– Будем драться, – пожал плечами шут. – Не сдаваться же в самом деле. Я уже сдавался. Последствия мне не понравились.

– Почему ты не можешь не говорить правду?

– Магия, – отозвался он. – Когда я принял решение, меня не только долго проверяли, но ведь и обучали. Корректировали. Подправляли. Говорили, что я оптимально подхожу на роль шута из-за природного стремления к истине, поэтому исправлять приходится совсем немного. Зачем я на это пошел? Не знаю. Это призвание, наверное. Я понял, что это – мое.

– А давно?

– Одиннадцать лет. И полгода подготовки. А потом еще так получилось, что старый король умер, Родага короновали… я мог уйти тогда, это единственный шанс шута уйти. А я остался. Он хороший, знаешь. Просто вынужден делать то, чего ему делать никак не хочется, Думаешь, хотел моей смерти? Нет, он был вынужден.

– Почему ты сказал, что у короля не может быть друзей? Что-то между вами произошло?

Он прикусил губу, глядя в никуда.

– Произошло.

– Не говори. Пока сам не захочешь.

– Вряд ли я когда-то захочу говорить об этом.

– И не надо.

Он заглянул ей в глаза.

– Что со мной, Лена? Почему я начал делать одну глупость за другой? Я ведь не имею права на обиды, и столько лет я со всем справлялся. Коррекция, знаешь, касается и эмоций. А тут… Я начал хамить королеве – не просто правду говорить, а самую неприятную правду, и только ее, и получать от этого удовольствие. Ты знаешь, у шута есть свои хитрости, ведь можно если не промолчать, то выразиться иначе, или внимание привлечь к чему-то другому, а я старался ранить ее побольнее. Да, она… она плохая, склочная, мерзкая баба, она любит унижать людей, но я это знал с тех самых пор, как Родаг на ней женился. Я использовал ее, чтобы получить Хроники Былого и кое-что еще запретное, она использовала Хроники, чтобы получить меня, и я с ней спал, и даже получал удовольствие… Впрочем, мужчина – это такая скотина, что свое получит всегда, даже если ненавидит женщину, с которой ложится. Она помыкала мной, я терпел, она буквально вытирала от меня ноги и требовала меня в постель всякий раз, когда ей этого хотелось – я терпел…

– Пока не перечитал все запретное?

– Нет. Гораздо дольше. Шуты терпеливые люди. За правду всегда приходится платить так или иначе, именно поэтому нас охраняет особый закон, нарушить который не рискнул даже Крон. Даже король не может просто так убить шута. Конечно, есть хитрости и у королей, да только и наемного убийцу для шута найти непросто… и убить шута тоже непросто. Родаг бы так никогда не поступил – он честен. Он лучший король, который был здесь за последнюю сотню лет. Такие вообще редки в истории. А я так его подвел… Он ведь говорил правду: если бы я не пошел с вами… если бы я просил милости на эшафоте, между нами осталась хотя бы тень дружбы.

– Ты бы не попросил.

– Откуда ты можешь знать, если я сам не знаю? Сдался бы, наверное. Или сломался. Есть предел человеческой выносливости. И Крон бы меня сломал, если бы ты не вмешалась. Я думал, будто знаю, что такое боль… После коррекции – это долго и очень неприятно. Но Крон быстро меня в этом разубедил. Но мне за это не стыдно, правда. Я всего лишь человек…

Он прошептал что-то еще, Лена не расслышала, но отчего то была уверена, что это слово «почти». Отчего-то не захотелось заострять на этом внимание. Вспомнилось, что он не может обманывать, а правду говорить не хочет… а Лена не хотела и слушать. Крон с его черной магией сейчас казались еще дальше, чем Красный проспект и поручение шефа. Как там совсем древние римляне говорили: hic et nunc. Было здесь и сейчас – ноющие от усталости ноги, плачущая от усталости душа, нежные и крепкие руки, сине-серые глаза. В крапинку! Ничего другого не хотелось. Если честно, не хотелось и повторения предутренней… стихии. Даже пить не хотелось, хотя еще полчаса назад Лена думала, что вот-вот умрет от жажды, в пересохшем горле скребло, как грубой наждачкой. А сейчас было хорошо. Совсем хорошо. Тот случай, когда хочется не завопить дурным голосом, а тихо-тихо попросить: остановись, мгновенье, ты прекрасно… Знал классик, о чем говорил, ох знал…

Сердце шута билось мерно и сильно. Абсолютно по-человечески. Кажется, Лена поняла, какой смысл он вкладывал в это несказанное «почти». Коррекция эмоций. Болезненная. Как можно выжечь из человека эмоции искусственным путем? И зачем? Можно ведь просто натренировать на выдержку и беспристрастность. Как шпионов. Невозможно лишить человека чувств. Шут ведь не лишился.