Дарующая жизнь

– Знаю, что больно, – проворчал Маркус, – и даже знаю, что очень больно, но ты уж потерпи, иначе шрамы останутся. А это не всем девушкам нравится. Вот Делиене вряд ли нравится…

– Причем тут она? Ты не понял, Проводник. Она не мужчину во мне видит. И я в ней не женщину. И не Странницу, как ты.

– Слышал, слышал, что ты видишь в ней надежду. А она в тебе что?

– Не знаю. Может быть, брата. Ты можешь мне поверить, я не ошибаюсь в отношении людей. Ошибался бы – не стал бы шутом. Интересно, нас ищут?

– Тебя – да. Меня тоже, но менее активно, потому что это опасно. А ее словно и не было. Как обычно.

– А если придут сюда?

– Не рассчитывай, что я стану тебя спасать.

– Меня и не надо. Ее спасай.

– Поучи меня, поучи. Не дергайся. Мужчина ты или кто?

– Я шут, а не герой, ты не забыл?

– Не герой? А кто рискнул с королевой в постель лечь? Родаг на это, по слухам, не отваживается.

– Я очень хотел прочитать Хроники Былого… ой… А это надолго, Проводник?

– С часик поболит. Нет, я могу убрать мазь, если ты хочешь таким располосованным всю жизнь ходить.

– Не хочу. Но очень уж больно.

– А у креста больно не было?

– Было, конечно… Маркус, а тебя не выследили?

– Маркус? Мы что, уже друзья?

– А у нас есть выбор?

Маркус замолчал надолго. Ага. Значит, обращение по имени – знак близости, а обычно – по службе. Лена представила себе нечто подобное в своем институте: Секретарь, Младший научный сотрудник, Заместитель директора по научной работе… Смешно. Но шут не сразу назвал ей имя по другой причине. Шуты имен не имеют. Они не имеют ничего, кроме права и обязанности говорить правду. Вопрос еще в том, насколько шут может знать правду. Истина, как известно, всегда где-то рядом, и вообще совершенно нет надобности говорить дураку что он дурак, а женщине – что у нее ноги кривые. Странная работа.

– Выбора у нас нет, – разродился наконец Маркус. – Я не могу оставить ее, а она, похоже, ни под каким предлогом не оставит тебя. И потянули же меня за язык сказать, что тебя удавят…

– Наверное, в ее мире не привыкли к крови и смерти. Неужели такие бывают?

– Я не видел. Ну все, посиди так. Нет, не надевай рубашку, размажешь.

– Хочешь, чтобы она это видела?

– Ей придется привыкать. Она быстро привыкает ко всему. И увидев твою кровь, чью-то другую воспримет уже легче. Ты не знал?

– Я никогда не видел Странниц.

– В Хрониках Былого этого не было?

– О Странницах вообще нигде не пишут. Можешь мне поверить.

– А ты можешь мне поверить, что есть такой трактат «Меч Судьбы», где пишут только о них. Я однажды видел копию.

– В этом мире? – удивился шут. – Странно. Я знаю практически все серьезные книги…

– Ты и в шуты подался, чтоб быть поближе к королевской библиотеке?

– Нет. Я… трудно объяснить. Я просто понял, что должен быть шутом.

– Однако тебе это надоело. Весь город только и говорит, что ты оказался магом, отвел всем глаза, лишил сознания палача и улетел на вороне.

– Почему на вороне?

– Ты меня спрашиваешь? Шепотом предлагают еще один вариант, но он тебе не понравится.

«На драконе», – поняла Лена и не ошиблась: шут вздрогнул и заметно побледнел. Маркус запаковал баночку, засунул ее в покосившийся шкаф и сел напротив. Теперь Лена видела только его спину, и даже спина казалась опасной. Что с него взять – мачо.

– Ты можешь навлечь беду даже на нее, шут.

– Тебя не могли выследить? – спросил шут севшим голосом.

– Люди – нет, а за магов не ручаюсь. Сам знаешь, полностью полагаться на амулеты не стоит. Я был осторожен… я всегда осторожен, что бы ты ни слышал о Проводниках, но ручаться не могу. Кругом полно стражи, хватают всех без разбора высоких худых мужчин и заставляют раздеваться прямо на улице. Никакая магия не уберет рубцы за день. Я подумал было переодеть тебя женщиной, но не получится. Ты не только выше любой женщины, твою мужскую натуру никакой грим и парик не скроют.

– Тебя тоже раздевали?

– Нет. Я старался, чтоб стража меня не видела. Проводника тоже ищут.

– Они найдут меня, – с тоской, испугавшей Лену, произнес шут. – Найдут и удавят.

– Так боишься смерти?

Шут помолчал, разглядывая обтянутые черными штанами колени, потом очень медленно поднял глаза, и Лена снова увидела сине-серый в крапинку мудро-насмешливый взгляд:

– Я нормальный, Проводник. И да, я боюсь смерти. Я хочу жить. Но случись это неделю назад, я не был бы в таком отчаянии, потому что еще не встретил ее. Когда нет надежды, умирать не так страшно. А когда она появляется…

– Ну, не каркай, – не без смущения оборвал его Маркус, – тебя пока никто не убивает.

– Ты здешний? В смысле – отсюда родом?

– Родом-то я отсюда, – непонятно ответил Маркус, – а есть разница?

– Ты должен бы знать, каков Родаг, когда задевают его достоинство. И должен бы знать, какой у него Охранитель. На моей памяти не было случая, чтобы Кир Дагот не нашел того, кого хочет найти.

– А тебя, стало быть, он найти хочет…

– Меня – особенно. Или ты думаешь, я его выделял из других? Я шут, Маркус, и я не делал разницы в правде.

– Знаешь ты ее, правду, – проворчал Маркус. – Вот чего я никогда не понимал, так это святой уверенности шутов в том, что им покоряется истина.

– А многих шутов ты знал?

Он сидел в кресле, которое вчера занимала Лена, ссутулившись, уперев локти в колени и сцепив пальцы, словно давил на него какой-то непосильный груз – то ли страх смерти, то ли тяжесть истины. Странное противоречие было на его лице: гримаса боли и страха и насмешливые понимающие глаза.

– Презираешь меня, Проводник?

– С чего ты взял? Ты правду сказал: всякий нормальный человек боится смерти.

– А ты?

– Когда был в твоем возрасте, боялся. Со временем прошло. Но ведь и ты немного Проводников встречал, так что вряд ли знаешь, чем мы отличаемся от мирных обывателей.

– А ты скажи, и я буду знать.

– Не стоит.

– То есть, – заключил шут неожиданно, – и ты уверен, что меня найдут. – Маркус опешил, а он продолжил: – Ты понимаешь, что теперь мы связаны. Ты не оставишь ее, и я тоже. Однако объяснить мне что-либо не хочешь, не видишь смысла, потому что ты меня уже похоронил. Я тебя не виню, Проводник. Ты реалист. Ты стоишь на земле прочно и понимаешь, что вывести меня хотя бы из города будет очень нелегко, а рисковать ради меня ты, конечно, не будешь.

– Собой бы я рискнул, – виновато пробормотал Маркус, – но я не могу рисковать Делиеной.

– И не вздумай. А скажи, как ты уводишь людей в другие миры?

– Сначала из города уйти надо, – признался Маркус. – Надо искать Путь, пытаться найти Врата, пересечь Границу. Это… Это очень долго. При большой удаче – дней десять. Обычно дольше.

– А… она?

Маркус помрачнел, и это было заметно даже со спины.

– Я не слышал о том, чтобы Странницы кого-то брали с собой. Не знаю уж почему… Или они не могут… или не хотят. Она – захочет. Но она еще не знает самой себя, ей нужно хоть немного времени, чтобы привыкнуть, чтобы понять… Хотя бы десять дней. Ты жди, шут. Жди и надейся, раз надежда к тебе вернулась.

– Рош. Меня звали Рош Винор.

Проводник склонил голову.

– Маркус Гарат из горских Гаратов.

«Дункан Маклауд из клана Маклаудов», – подумала Лена. Пора просыпаться наконец. Иначе она просто разревется. В голос. Будет хлюпать носом и сморкаться, а нос покраснеет и веки распухнут, и будет она еще краше, чем есть на самом деле. Мир, казавшийся ей странным, оказывался простым: гордость владыки требует сатисфакции, а питает гордость владык только кровь. Как и везде. Кровь и смерть. Только там, дома, смерть была в Чечне, в Ираке, в страшных рассказах соседских бабок, начитавшихся «Мира криминала», но не в скучной повседневности Лены. Как же ей хотелось назад, в эту скучность, в эту серость будней, в привычный обывательский мир с работой, сплетнями, подружками, книжками, телевизором – ведь если с экрана льется слишком много крови, можно просто переключить канал.