Страница 50 из 54
Бумажка на кончике хвоста поползла по полу.
Пушок остановился, удивлённо посмотрел назад. Вильнул хвостом. Бумажка взметнулась над головой.
Котёнку это показалось забавным. Он изогнулся, ударил лапкой по бумажке и радостно запрыгал на месте.
Котёнок вертелся, как вьюн, махал хвостом, раскрывал рот, чтобы укусить Петину шпаргалку. Но достать до кончика хвоста никак не мог. Это сердило его. Пушок бегал взад и вперёд, не сводя глаз со странного бумажного бантика на хвосте.
— Вот глупый, — недовольно шипел Петя и снова ласково звал котёнка: — Сюда, Пушок, сюда!..
Пушок почувствовал запах вкусного и двинулся к Пете.
Но шуршание бумажки вновь отвлекло его. Он тут же забыл и о Пете и о колбасе. Закружился на одном месте. Затем лёг на спину. Задёргал лапами, стал играть бумажкой, которая должна была спасти Петю.
Но не спасла: в коридоре уже заливался звонок.
Все мы к этому времени успели решить задачку и весело наблюдали, как резвится на полу котёнок.
Лишь Пете Кулёмину было не до смеха. Он больше не смотрел на Пушка.
Александр Фёдорович подошёл к нашей парте, заглянул в Петину тетрадку и покачал головой:
— Выходит, с одними носами остался…
Приключение седьмое
ХИТРИУС СИМУЛЯНТИУС
Мы писали диктант. Старались изо всех сил.
Диктант был трудным-претрудным. Не поймёшь, где точку ставить, а где — запятую. Я даже вспотел от умственного напряжения.
Урок тянулся, как пружина. Думаешь — конец, а он всё растягивается и растягивается.
Когда Александр Фёдорович закончил диктовать, мы облегчённо вздохнули.
— Ещё одну минутку, и я бы умерла от разрыва сердца, — пропищала Зина Синицына.
«Хорошо Петьке! — подумал я. — На диктант не явился. Сидит, наверное, дома и в потолок поплёвывает. А мы тут потеем…»
Но я зря позавидовал Пете. Оказалось, что он в ещё более страшном положении. Об этом сказал Александр Фёдорович:
— Только что Петин папа приходил. У Пети повысилась температура. Он лежит больной и всё время бредит.
— Больной и вдруг бродит? Непонятно! — недослышала Зина Синицына.
— Ты что — глухая? — с издёвкой спросил Сеня Куликов. — Не бредит, а бродит. Фу-ты! Не бродит, а разную чепуху несёт.
Я очень испугался за Петю. После уроков помчался к нему домой.
Петя лежал под тремя одеялами и еле-еле дышал. Глаза недвижно смотрели в потолок.
На стуле, рядом с кроватью, я увидел пузырёк с йодом и раскрытую коробку из-под витамина С. Пузырёк не тронут, а в коробке пусто. На полу валяется жёлтый горчичник. Когда-то, ещё в детском саду, мне всю спину сожгли этой ядовитой бумажкой. До слёз стало жалко беднягу Петю. Сколько надо мужества, чтобы вынести такую пытку!
Я вспомнил, как со мной однажды разговаривал доктор, и спросил у Пети:
— Пульс работает?
Петя замотал головой, промычал что-то неопределённое и стал трястись как в лихорадке. Стучал зубами, бился затылком о подушку, дрыгал ногами под одеялом. Затем судорожно потянулся к пузырьку. Пузырёк упал на пол. Я поднял его, осторожно положил в дрожащую Петину руку. Пузырёк снова выскользнул. Я опять поднял, но и на этот раз ослабевший Петя не удержал его. Я раз десять поднимал пузырёк.
— Ты, Петя, совсем-совсем больной. И ненормальный, — посочувствовал я. — Собрался йод пить. Фу! Разве нормальные пьют? Йод — самая настоящая отрава.
— Зачем же тогда поднимал? Я бросаю, а ты поднимаешь, Отравить хотел? Да? Друг называется!
— Да ты, оказывается, и нормально говорить можешь! — обрадовался я. — А нам сказали, что ты всё время бредишь.
— Факт! — подтвердил Петя. — Стоит заснуть — бред начинается. Бормочу что-то. А что — сам не пойму. Хочешь послушать? Я сейчас засну, а ты слушай. Потом мне расскажешь.
Петя закрыл глаза, засопел. Потом беззвучно зашевелил губами. Потом тяжело вздохнул. Потом замахал руками. Потом забубнил:
— Киш ты! Киш ты!.. Ала-башлы… Курлы-мурлы… Зигзаг… Кара-кум, кара-кум, кум-кура… тар-тарары… трамтарарам… курлы-мурлы…
Он ещё долго бредил на непонятном языке. Потом открыл глаза, потёр их кулаком и сладко потянулся:
— Ну как? Слушал мой бред?
— Бред что надо! — похвалил я. — Нормальному человеку такое ни за что не придумать. На каком это языке?
— А я откуда знаю! Я же во сне себя не слышу. Само собой получается. Повтори, что я бормотал.
Я напряг всю свою память и повторил.
— Действительно, здорово получилось! — обрадовался Петя. — Это у меня лихорадочный бред, а вчера вечером был припадочный. Ещё чище!
— Не врёшь?
— Вот те на! Спроси у отца. Он даже сказал, что моё место в психиатрической лечебнице. Это тебе не фунт изюма! Не веришь? Посмотри температуру.
Петя порылся под одеялом и достал градусник. Сначала сам посмотрел, потом мне дал.
Блестящая полоска на шкале застыла у цифры тридцать девять и три десятых.
— Такая температура далее в больнице редко бывает, — пояснил Петя. — Разве только у умирающих. Я так заболел, что не знаю, когда и поднимусь. Наверное, до конца четверти дотяну.
— Тогда тебя на второй год оставят.
— Больных не оставляют. Их жалеют. Ты думаешь, хворать легко? Потруднее, чем уроки учить.
В комнату вошёл Василий Арсеньевич, Петин папа. Взял у меня градусник, глянул на шкалу и ахнул:
— Температура подскочила. Выше некуда.
— На градуснике сорок два градуса, — жалобно простонал Петя. — Ещё есть куда подскочить.
— Сделай такую любезность, Миша, — вежливо попросил меня Василий Арсеньевич, — сбегай за фельдшером.
Надо спешить. Иначе Пете каюк. Я пустился бежать во всю мочь.
Акима Марковича я знаю с прошлого года — он у нас кошку лечил.
Я застал его во дворе. Он колол дрова.
— Беда! — выпалил я. — Срочно к Кулёминым!
— Что стряслось? — Аким Маркович высоко замахнулся топором. — Бурёнка подыхает?
— Какая там Бурёнка! У Пети тридцать девять и три десятых.
— А я-то при чём? Пете доктор нужен, а я — ветеринар. Не по адресу обратился, Мишенька.
— Ветеринар разве не доктор?
— Доктор, но, как говорится, коровий. Животных, Мишенька, лечу.
— Эх! Вот загвоздка!
— Ступай к фельдшеру Куприянову. Он вон там, за оврагом, живёт. Куприянов Пете в один миг силы вольёт. Ну а как, Мишенька, твоя кошка поживает?
— Кошка здорова как бык. А вот Петя мучается. Ну я побежал…
— Беги, беги скорее. Не задерживаю. Мурке, Мишенька, поклон передай. Чуть что — неси сразу ко мне. Это по моей части.
Странный человек этот Аким Маркович! К нему кошки, как к девчонкам, льнут. И коровы его слушаются, как пастуха. Он всегда с быками да коровами. А до Пети ему и дела нет. Как будто бы Петя хуже коровы.
Доктор Куприянов — вот это человек!
Я застал его за ужином. Он не стал меня долго расспрашивать, что да как. Перестал хлебать щи, отодвинул тарелку и взял докторскую трубку. Натягивая на ходу халат, быстро пошёл за мной.
— Высокая у Пети температура? — беспокоился врач.
— Выше некуда! Тридцать девять и три!
— Скверный признак. Бредит?
— Еще как! На иностранном языке!
— Да, видно, плохи дела у Пети. Первым делом нужно сбить температуру…
Мы так спешили, что даже собаку обогнали. Собака выбежала из подворотни, тявкнула и, не догнав нас, с высунутым языком улизнула обратно.
В Петину комнату мы ворвались не постучавшись, он и глазом моргнуть не успел. С перепугу, а может, от страшной боли Петя с головой нырнул под одеяло. Лишь стриженая макушка сверкнула.
— Проверим температуру, — сказал доктор Куприянов. — Где градусник?
Градусника не было ни на стуле, ни на подоконнике, ни у Пети под мышкой.
— Он у него под одеялом, — догадался я.
— Кто же держит градусник под одеялом? — усомнился доктор. — А ну посмотрим…