Воин

— Он обманул тебя, пират. Даже имея самую лучшую лошадь невозможно обернуться до Сард и обратно одним днем. Ты имеешь дело с лжецом.

— Не мне судить. Он платит. А кроме того, он ушел туда пешком.

Фемистокл вновь собрался засмеяться, но передумал и утопил улыбку в чаше вина.

— Он придет к тебе завтра и будет плести, что побывал в Сардах, и ты ему поверишь?

— Он сказал, что принесет весть о смерти царя.

— Смерти царя?! — воскликнул Фемистокл. Сидящие за соседними столиками люди вновь посмотрели на него. Эллин понизил голос до шепота. — Разве царь болен?

— Не знаю. Но этот человек сказал, что сегодня ночью царь Ксеркс умрет.

Изгнанник нахмурил брови.

— Ты говоришь странные вещи, пират. Мне не хотелось бы, чтобы все это оказалось правдой.

— Почему? Какое дело тебе до царя?

— Если Ксеркс умрет, завтра ты отправишься в море, а я к Ахерону. Царевичи ненавидят старика Фемистокла и жаждут его гибели.

— Так беги.

— Куда? За море? Везде рыщут корабли Кимона. И во всем мире нет державы, которая дала б приют изгнаннику Фемистоклу. Но все же я надеюсь, что твой гость — пустой бахвал.

— Мне жаль огорчать тебя, эллин, но он не из тех, кто бросается словами. — Сиеннесий допил бокал и перевернул его вверх дном. — Мне пора. Прощай и да будет милостлив к тебе Харон!

— Прощай, — едва слышно прошептал Фемистокл.

Вскоре он покинул корчму и вышел на берег моря, где долго смотрел на бушующую стихию, виновницу его великого взлета и ужасного падения. Он не говорил ни слова, а просто стоял, кутаясь в мокрый от соленых брызг, плащ, и смотрел…

И наступило утро. «Он принял самое благородное решение — положить своей жизни конец, ей подобающий. Он принес жертву богам, собрал друзей, подал им руку. По наиболее распространенному преданию, он выпил бычьей крови, а по свидетельству некоторых, принял быстродействующий яд и скончался…» — Плутарх о Фемистокле.

— Мы можем дождаться тебя, дорогой брат!

— Нет-нет, ваше величество! Не утруждайте себя ненужным ожиданием! Я догоню великого царя по дороге.

И створки мягко, словно голос Гистаспа, сомкнулись за царской спиною…

Прежде Ксеркс ходил по дворцу, оберегаемый лишь четырьмя евнухами, но сегодня его сопровождало не менее двадцати телохранителей, сверкающей цепочкой следовавших впереди и позади владыки. Страх гнал царя, не давая ему задержаться ни в одной из зал. Страх быть зарезанным, удушенным, отравленным. Страх…

После смерти Вкусителя палачи тут же принялись за работу. Они дробили суставы, жгли раскаленными щипцами члены, срезали кривыми ножами мясо с ребер. Потребовалось совсем немного времени, чтобы сразу пятеро слуг сознались в том, что пытались отравить царя, но ни один из них не смог объяснить где раздобыл яд и каким образом подсыпал его в царское вино. Еще шестеро признались, что состоят в заговоре против владыки Парсы. Главою заговорщиков были названы Гидарн, Гистасп, Гаубарува и даже Мардоний, хотя кости последнего давно тлели в беотийской земле. Естественно, Ксеркс не поверил ни одному признанию мерзавцев и приказал продолжить дознание.

Одновременно были приняты дополнительные меры безопасности. По дворцу были расставлены многочисленные караулы из евнухов, бессмертных Дитрава, а также лучников-скифов, которым царь доверял более остальных. Воины встали на стенах, башнях, у четырех ворот, в коридорах и залах. Меж колонн шныряли сыщики хазарапата, пытавшиеся выведать какую-нибудь страшную тайну.

Дворец превратился в военный лагерь, насквозь пропитавшись звонким металлом, но на душе царя было неспокойно. Ксеркс вначале метался по своим покоям, затем попытался обрести душевное равновесие в гареме. Он был почти счастлив, когда к нему явился Гистасп, предложивший развлечься плясками рабынь, присланных из Согдианы. Крепкозадые, грудастые танцовщицы и беззаботная болтовня брата отвлекли Ксеркса от тяжких дум. Он даже выпил чашу вина, которую Гистасп предварительно пригубил на его глазах. Вино было превосходным. Ксеркс пил его мелкими глоточками и как-то незаметно забывал о кошмаре, который ему пришлось пережить во время обеда.

Уже смеркалось, когда владыка поднялся с мягкого ложа и выразил желание проследовать на ужин.

— Надеюсь, на этот раз обойдется без отравы!

Гистасп вежливо посмеялся, показывая, что оценил бравурную шутку повелителя. И створки двери сомкнулись за царской стеной…

Шаги мерно идущих людей гулким эхом разлетались по пустому коридору. Негромко позвякивали доспехи, потрескивали факелы в руках бессмертных. Их яркий огонь разжижал тьму и разрисовывал свод прыгающими комкообразными тенями, похожими на крылья летучих мышей. Эти тени были совсем не страшны, от них даже веяло своеобразным уютом и Ксеркс тихонько посмеялся над своей былой трусостью.

— Наверняка всех убийц схватили и завтра они будут казнены! — пробормотал он еле слышно и повернул вслед за идущим впереди телохранителем-евнухом налево, к своим покоям. Здесь была галерея, некогда, при Крезе, украшенная уродливыми статуями лидийских витязей. Овладев Сардами, Кир повелел уничтожить изваяния и установить в нишах треножники. Наполненные конопляным маслом, они пылали ярким ровным огнем, подобным очам Ахурамазды. Здесь всегда было светло как днем. Всегда…

Ксеркс туповато уставился в широкую спину евнуха и внезапно сообразил, что в галерее непривычно темно. «Что такое?» — вопросила, мелко дрогнув, душа царя. И в этот миг все вокруг взорвалось ужасным грохотом.

Разом заорали множество голосов. Усиленные каменной теснотой, они уподобились громогласным воплям демонов, настигших свою добычу. Зазвенел металл, вскричали раненые и умирающие. Завопив от страха, Ксеркс прижался спиной к влажной поверхности стены. Повсюду в вспышках неверного света блестело оружие. Сражавшиеся — телохранители царя и напавшие на них люди в темных плащах — наносили друг другу удары и истошно кричали.

— К оружию! На царя напали! — кричали одни.

Ксеркс с вялым изумлением отметил, что примерно то же кричали и другие.

Все превратилось в хаос. Бойцы вонзали наугад мечи и копья, не зная точно враг перед ними или друг. Противно хлюпала кровь. Сразу в нескольких местах вспыхнули живые костры. Это факелы воспламенили одежду сражавшихся и теперь несчастные бросались от стены к стене, воя от ужасной боли.

Раздался короткий свист и рядом с головой Ксеркса ударилось тонкое лезвие кинжала, брошенного враждебной рукой. Царь скорчился, защищая лицо руками.

— Спасите царя! — завопил стоявший неподалеку, бессмертный и тут же рухнул, сраженный мечом заговорщика. Выдергивая застрявший меж ребер клинок убийца чуть повернул голову, в тусклом свете гаснущего факела Ксеркс разглядел лицо Гидарна. Тот также увидел царя и, злобно ухмыляясь, устремился к нему. Ксеркс завизжал от ужаса, увидев как влажно блестящий меч падает на его голову. Однако клинок убийцы встретил на своем пути неожиданную преграду. Воин в длинных, до колен, доспехах парировал его мечом, зажатым в правой руке, а затем нанес сильный удар левой, державшей длинную палку. Кончик этой самой палки угодил Гидарну точно в переносицу. Закричав, вельможа выронил меч и схватился руками за лицо. Спаситель не терял времени. Вцепившись в царское плечо, он увлек Ксеркса вдоль по коридору обратно к покоям Гистаспа. Он расстался со своим мечом и парировал удары палкой, со звоном отбрасывавшей мечи и копья в разные стороны. Он был ловок и храбр, этот воин. Он сумел сделать то, что не удалось бы ни одному из парсийских витязей. Воин разбросал убийц и вытащил царя из кровавой свалки.

Они бежали по коридору, а позади топали ноги озлобленных неудачей заговорщиков. Спереди мелькали неясные тени и слышалось бряцанье оружия. Это могли быть бессмертные, спешащие на выручку царю, но это могли быть и убийцы. Воин, спасший Ксеркса, очевидно, подумал о том же. Поэтому он вышиб вдруг показавшуюся с правой стороны дверь и втащил царя в густую тьму с брезжущим вдалеке крохотным пятачком просвета. Они очутились в галерее, ведшей в одну из заброшенных сторожевых башен. Из последних сил, буквально вися на руке своего спасителя, Ксеркс одолел выщербленные ступени и мешком свалился на пол. Звякнул наброшенный на дверь засов и в тот же миг снаружи заколотили мечи.