Страница 9 из 50
Потом Алиса кое-что прошептала на ухо Освальду и он сказал: «Правильно, только скажи ему это сама».
И Алиса сказала лейтенанту:
«Вы остановитесь здесь в следующий раз?»
«Боюсь, что нет», — ответил он.
Алиса сказала: «Ну пожалуйста, это очень важно».
Он сказал: «Чего?» — и это вполне вежливо, когда так говорят взрослые, в отличие от детей.
Она сказала:
«Мы хотим дать солдатам кое-что на память, но сперва надо написать папе и спросить у него разрешение. У него сейчас дела идут очень хорошо. Послушайте, если в следующий раз, когда вы будете проходить, нас здесь не будет, можете не останавливаться, но если вы увидите нас на стене, обязательно остановитесь, пожалуйста!»
Лейтенант еще посомневался, но потом сказал «ладно», и все очень обрадовались, хотя только Алиса и Освальд знали, какой план зреет в их юных мозгах.
Офицер еще долго говорил с нами. Потом Ноэль сказал:
«Вы похожи на Диармида, который носил Золотое Ожерелье, но я хотел бы видеть, как ваш добрый меч блеснет на солнце и отразит его лучи, словно расплавленное серебро» (вот как умеет говорить наш братишка Ноэль).
Капитан рассмеялся и взялся за рукоять своего доброго клинка, но тут Освальд поспешно вмешался: «Погодите. Не так. Другого такого случая у нас не будет. Покажите нам приемы конного боя! Дядя Альберта показывал нам, но лошади у него нет, поэтому он скачет просто на стуле».
И этот отважный и неутомимый капитан выполнил нашу просьбу! (Вообще-то он был лейтенантом, но с тех пор его уж наверное повысили в звании). Мы открыли калитку, и он въехал на коне прямехонько в наш сад и показал нам все выпады, и рубящие удары, и приемы защиты — по четыре вида каждого. Это было потрясающе! Утреннее солнце отражалось в его начищенном клинке, и его добрый конь размашисто скакал и останавливался по его команде. Потом мы открыли и заднюю калитку, и он показал нам эти приемы еще раз, пустив лошадь галопом через весь сад, словно по залитому кровью полю битвы, сражаясь со свирепыми врагами отчизны — и это было еще более потрясающе.
Мы все сказали ему большое спасибо, и он ушел и увел с собой всех людей, лошадей, и пушки, конечно, тоже.
Мы написали папе, и он сказал «можно», как мы и надеялись, и на следующий раз, когда солдаты проходили мимо — на этот раз пушек они не везли, но вели с со- бой пленных арабов — мы все ждали их на стене кладбища и тележка с подарками стояла рядом с нами.
Отважный капитан приказал своему войску остановиться.
Девочкам была поручена почетная миссия вручить каждому воину трубку и четыре унции отличного табака.
Мы пожали капитану руку, и сержанту и капралам тоже, а девочки поцеловали капитана (до чего же они любят со всеми целоваться!), и мы снова прокричали «ура» в честь королевы.
То был великий день, и очень жаль, что папы не было с нами, а то бы он посмотрел сколько всего можно купить на двенадцать фунтов, если заказывать прямо на складе.
Больше мы не видели этих отважных солдат.
Все это я рассказал только для того, чтобы вы поняли, почему мы начали так интересоваться солдатами и решили взять под покровительство бедную вдову, которая жила неподалеку от нас в белом домике, совсем одинокая и заброшенная. Звали ее Симпкинс, и ее коттедж примыкал к кладбищу, по другую сторону от нашего дома. Во всех тех случаях, о которых я уже упоминал, когда мимо ее дома проходили солдаты, бедная вдова выходила к калитке своего сада и смотрела им вслед. Услышав «ура», она вытирала глаза краем передника. Всему этому свидетелем была Алиса, и она сделала из этого соответствующие выводы.
Мы были уверены, что миссис Симпкинс любит солдат, и потому готовы были с ней подружиться. Но всякий раз, когда мы пытались завязать с ней беседу, она просила нас, чтобы мы были так добры и шли своей дорогой и оставили ее в покое. Освальд, как и велела ему врожденная деликатность и хорошее воспитание, посоветовал своим братьям, сестрам и друзьям исполнить ее просьбу.
Но мы не удивились. Мы навели справки и выяснили, почему она плачет при виде солдат: у нее был единственный сын, совсем еще мальчик. Ему было двадцать два года, и в прошлом году, в апреле, он тоже отправился на войну. И когда она видела солдат, то плакала, потому что думала о нем. Если у кого сын в армии, люди обязательно думают, что его могут убить. Это просто глупо: не всех же убивают. Если б у меня был сын в армии, я бы не стал думать, что его убьют, пока не узнал бы наверное, да и то, может быть, не стал бы этому верить, после той истории, которую я вам сейчас расскажу.
Узнав все обстоятельства, мы созвали военный совет.
Дора сказала: «Мы должны сделать что-то для этой вдовы, тем более что она — мать солдата».
Мы все согласились, но спросили: «Что именно?»
Алиса сказала: «Деньги покажутся оскорблением этой гордой патриотичной женщине. К тому же мы все вместе не наскребем и восемнадцати пенсов». Все, что у нас было, мы добавили к папиным двенадцати фунтам, чтобы купить трубки и табак.
Мышка Дэйзи сказала: «Мы могли бы сшить для нее фланелевую юбку и тайно положить ей на крыльцо».
Но мы все сказали: «Фланелевую юбку? В такую жару?» — так что это предложение тут же отпало.
Ноэль сказал, что хочет написать для нее стихи, но Освальд в глубине души чувствовал, что миссис Симпкинс может и не оценить такой подарок, — многие люди совершенно не разбираются в поэзии.
Г. О. сказал: «Давайте мы споем у нее под окнами „Правь, Британия!“ как только она ляжет спать, словно мы — почетный караул», но мы решили, что этого лучше не делать.
Денни предложил провести сбор в ее пользу среди богатых соседей, но мы снова сказали, что деньги не принесут утешения достойной матери отважного британского солдата.
«Нам надо придумать что-нибудь такое, что заставило бы нас как следует потрудится, а ей было бы приятно», — сформулировала Алиса.
«Да уж, лучше помочь ей, чем стихи писать», — подхватил Денни. Зря он так: Ноэль явно расстроился.
«Но в чем же мы можем ей помочь? — спросила Дора. — Да она и не подпустит нас помогать».
Г. О. сказал: «Она в саду возится, а больше ничего не делает. Во всяком случае, если она и делает что-то в доме, то ведь дверь закрыта, и там ничего не видно».
И тут мы поняли, что надо делать. Мы решили встать завтра очень рано, прежде чем поднимется младая, с перстами пурпурными, заря, и пойти в сад миссис Симпкинс.
Мы встали рано — истинная правда. Часто бывает, что задуманное с вечера, кажется уже не столь разумным, когда просыпаешься сырым утром. Мы поползли вниз, держа башмаки в руках. Конечно же, это был Денни, — это он упустил свой башмак, и тот полетел по лестнице, ударяясь о перила и грохоча словно полк солдат, и разбудил дядю Альберта. Но мы сказали ему, что хотим немножечко поработать в саду, и он ушел досыпать.
Утром, пока еще никто не встал, все выглядит иначе, почти волшебно. Я слышал, это оттого, что тени лежат иначе, чем в буднюю часть дня (я имею в виду, когда уже всех разбудят). Ноэль говорит, это потому, что феи только что закончили ночную уборку. Не знаю — главное, что все выглядит совсем иначе, чем обычно.
Выйдя на крыльцо, мы надели башмаки, прихватили садовый инвентарь и пошли к белому домику. Это очень милый коттедж с черепичной крышей, точь-в-точь как на гравюрах, которые девочки должны перерисовывать на уроках рисования. Этот домик хорош и сам по себе, и если его вставить в рамку.
Мы оглядели сад. Садик был очень аккуратный, и только одно место густо поросло сорняками. Некоторые сорняки я мог даже назвать по имени, остальные были мне незнакомы. Мы усердно принялись за работу, пустив в ход и лопаты, и вилы, и грабли, и тяпки, а Дора сидела на земле, поскольку у нее все еще болела нога, и сгребала весь мусор в кучу. Мы в момент расчистили весь это кусочек земли, повыдирав все эти отвратительные сорняки и разрыхлив чудную чистую коричневую грязь. Мы работали изо всех сил и чувствовали себя счастливыми и даже не вспоминали, что все это надо будет вписать в Книгу Достойных Дел, в которую мы собирались записывать все наши добрые дела, а также дела друг друга, если, скажем, кто-то совершит доброе дело, и сам того не заметит, а другой не пропустит такое событие.