Рваный бег

— Нас не перехватят?

— Экспрессом могут. Даже если проберемся на поезд, могут по приезду в загривок вцепиться. Или даже в дороге. А вот до плутающего прохода редко кто ходит, очень место неудобное. И по снегу потом сутки ковылять, народ не любит зазря морозиться. Поэтому шансы проскочить высокие.

— А главное, — влез в разговор подуспокоившийся за эти часы Яппи, — главное туда мусоровоз ходит. Через Плешь, которую загадили дрянью за прошлую войну. Использовали черти-что в качестве оружия, сожгли до трухи целый город. Одна железная дорога осталась не тронутой и завод по переработке отходов. Поэтому — если на паровоз сядем, до места с ветерком домчим. И вряд ли кто следом сунется, дрезины через Плешь не ходят. И на конечной станции лишний народ не болтается, нечего им там делать.

— А мы?

— А мы в закрытом вагоне, с печкой и максимальным комфортом. Туда мусор, обратно переплавленные болванки. И смену дежурную раз в два дня… У меня тут хороший знакомый обитает, я ему лекарства одно время таскал, чтобы детей вылечил. Он нас и отправит, спрятав от лишних глаз.

Настя поежилась, поправляя сползающую с плеч безразмерную рубаху. Грязные рубища мы бросили в оставленной комнате, новая одежда сидела на девушке мешком.

— Хорошо бы, чтобы никто нас не видел. Устала я бегать за сегодня. Как-то тяжело день заканчивается.

— Обещаю. В этот раз — как мышки. Тихо-тихо, будто нас и не было… А утром уже на месте.

Далеко в городе прогромыхал колокол, возвещая начало нового рабочего дня. Свистнул шестичасовой экспресс и шаркая колесами пополз к выходу с вокзала. Вслед за ним по платформе рассыпались обескураженные боевики, цепляя глазами каждое проплывающее мимо окно.

— И куда они подевались?! В городе и следа нет!

— Может, ночным уехали? Мы на него ведь буквально чуть-чуть не успели!

— Может, может… Чтоб им тачку золы в печенку, мерзавцам!.. Ладно, там уже ждут, у ворот вообще все в пять рядов перекрыто. А нам пока еще раз по закоулкам пройти, каждую мусорную кучу проверить. Ну не могли же они сквозь землю провалиться!..

А мы и не провалились. Но медленно катили по таким местам, которые и обжитой землей назвать язык не повернется. Расстаравшийся знакомец Яппи сунул нас в пустой вагон, пристыкованный к бронированному со всех сторон огромному паровозу с колесами в два человеческих роста, и уставший отряд двинулся дальше. Тихо постукивали колеса на стыках, пару раз за кипятком заходил немногословный помощник машиниста, да тянулись за мутными окнами клочья тумана. Когда поднялось солнце, Настя проснулась и стала смотреть в окно, составив мне молчаливую компанию. Девушка категорически не хотела рассказывать о том, как ей удалось выбраться из передряги, а я больше ломал голову над непонятной охотой, развернувшейся по наши скромные души.

— И далеко так? — я приоткрыл глаза и посмотрел на проплывающий мимо пейзаж. Обгорелые руины высотных домов, черные пеньки вместо деревьев. И все тот же туман, припавший к стылой земле под жаркими солнечными лучами. — Мы уже сколько едем, а здесь только пепелище.

— Плешь. Почти от Гамма и до старых заводов. Еще час ковылять… Всегда холодно с той стороны, и воздух в низинах ядовитый. Никто даже вспомнить не может, чем так знатно шарахнули. Вполне возможно, что просто выгребли из наследства боеголовки и высыпали в запале друг другу на голову… Теперь лишь радуются, что в стороны не расползается.

— А люди?

— Что — люди? Это же Дымокуры, у них железки на первом месте, а люди так — придаток.

— Да, придаток… — прошептала Настя и замолчала. Надолго замолчала. Потом отвернулась от окна и завершила разговор: — Я думала, летающие корабли — это сердце чужого мира. Сияющие корабли над облаками. А на самом деле — вот оно, сердце. Пепел и тлен. И умирающие от голода дети на улицах, за которых даже родные мать с отцом не заступятся… Мертвые души над мертвыми землями.

— А ты как хотела? Чтобы как в книжке? Чтобы гениальные ученые трудились на благо будущего, а веселые шахтеры уголь с песнями добывали?

— Я хочу, чтобы дети не ели друг друга… Хотя бы это.

— Ну, можно исправить. Найти еще сотню-другую таких же боеголовок, засыпать все, что шевелится, и на обломках построить новый мир. Справедливый… Называется это — прогрессорство. Когда приходят со стороны милые яйцеголовые ребята и начинают местных учить жить, как положено. Как в умных книгах написано. Полустанок до сих пор в эти игры играется. Миры под себя меняет. Более страшного места нигде не найдешь. Только там ожившие кошмары во благо светлого будущего.

— Но это неправильно, — Настя прикрыла глаза и замолкла. Потом поежилась и добавила: — И помощник машиниста за кипятком бегать перестал. Может, с ними там что-то случилось?..

Я лениво переварил сказанное и подавился воздухом. Потому что вряд ли что-то могло случиться с командой паровоза на тысячу раз изъезженном пути за бронированными плитами. А вот почтовую семафорную станцию мы проехали не так давно. И доступ к станции по заботливо наброшенному на покосившиеся столбы есть и со станции отправления, и на станции прибытия. Аналог морзянки детвора с детства учит. А это значит…

— Подъем, мужики!.. — мой вопль поднял парней быстрее рванувшей за стенкой гранаты. — Похоже, наша милая «Пэппи» почуяла ту же вонь, что на Склизи… Подъем…

— Двери закрыли, — прошептал Михалыч, осторожно подергав заклиненный маховик замка. — Я помню, он назад с чайником топал, не запирался. Значит, недавно подсуетились.

— Поверху к ним не попасть, да и траванемся, — Щепка в очередной раз проверил, насколько набит барабанный магазин у «Молотилки» и снова прильнул носом к окну, пытаясь высмотреть, что происходит на паровозе.

— За полчаса до завода будет река и мост. Над мостом сквозняк, туман всегда сдувает. Если постараемся — то успеем.

— А внутрь как попасть? Они же законопачены со всех сторон.

— Там над тендером люк с накидной петлей, на замок заперт снаружи. Чуток пластида — и щеколду взрывом перерубим. Светошумовую вниз — и следом. Работы на полминуты. Пять раз уложимся, если не спать. Даже мост не успеем проехать, как команда сменится, Филин. Что скажешь?

Я прикинул варианты и согласился. Черт, что за прогулочка. Второй раз девчонка малолетняя наши шкуры спасает. И она же нас в какие-то неприятности втравливает… А на конечной станции заводская смена. Сколько их там? Тридцать или сорок человек? И все здоровые лоси, друг друга в плечах шире. С ними как-то надо будет еще разбираться до того, как в деревни пойдем. И хвосты рубить, если кто следом увяжется… Как нехорошо выходит, эх…

— Яппи первым. Бабочкой проскачешь, чтобы ни один болтик не скрипнул. Заодно помедитируешь — где-кто, ждут нас или спят перед прибытием. Второй — Щепка, на тебе точечный подрыв и светошумовая. Михалычу не доверяю, он от паровоза колес не оставит. Следом я, потом Чук, Настя и Гек. Расклад понятен?

Компаньоны начали проверять оружие и готовиться к атаке. Лишь Михалыч пожаловался, поплотнее запахивая видавший виды ватник:

— Только я в этих агрегатах ничего не понимаю, Филин. Там рычагов до черта. Может сумею чуть скорость сбросить, но нормальной остановки на заводе на обещаю.

— Машиниста беречь, значит. Остальных можно долбить без жалости, если забалуют, а машиниста — чтобы волос с головы не упал!

Серега лишь ласково улыбнулся, поглаживая стол своего страшного оружия. Вот охламон, только нацель и разреши огненного петуха пустить — любой мандраж забудет. Впрочем, как и я сам.

— Вижу мост! Рожи тряпками прикрыли и стол сюда, под люк на потолке!.. До выхода — две минуты!.. Давайте, парни, разомнемся. Самое время…

Мы вломились на локомотив подобно урагану. Не успел еще утихнуть звон от подрыва пластида, как внутрь распахнутого люка уже метнулась круглая тушка светошумовой гранаты. Хлоп! И я нырнул вслед за сутулой спиной Михалыча. И пока Щепка кому-то начищал рожу прикладом «Молотилки», успел проверить углы, ловя стволом автомата любое резкое движение.