Один в поле

Он вспомнил уверения своего бывшего начальства, и саркастическая улыбка искривила губы. «Нам долго еще не понадобятся танки…» Еще как понадобятся. И танки, и бронемашины, и пушки, и вертолеты… Смешно сказать — патронов и гранат было в обрез: куда утекли огромные, чрезмерные, по словам журналистов и телевизионных «говорящих голов» запасы, созданные при Отцах, — одному Мировому Свету известно. Неужто все то, что, надрываясь и недоедая, годами производила вся страна, было растрачено в ходе небольшой, в общем-то, войны с Хонти? Или при отражении десанта островитян? Куда все делось, если сюда, в горы, даже не на войну, а так — на операцию по восстановлению государственного порядка, — дают, будто от сердца с мясом отрывают?

Который уже месяц он ползал по каменным осыпям и козьим тропам, спускался в узкие долины, похожие на пропасти, и огромные пропасти, напоминающие долины. Он стал одним из винтиков войны, длившейся здесь, казалось, вечно… А ведь до той, Великой Войны, сюда отдыхать ездили. В горячих источниках купались — полезнейшая, говорят, вода была. Все хвори излечивала — и кости, и почки, и легкие. С гор на лыжах катались — вон они, белые, будто сахарные головы торчат — близко, рукой подать, а не достанешь. Чуть ли не сто лет здесь было тихо. Вино делали горцы, овец пасли, коров — сыры их на всю Империю славились, да и в других странах. Рукодельники были непревзойденные — такие украшения клепали, что только в музеях и выставлять. Часы навострились делать — износу их часам не было, стекло варили для линз, что в бинокли да микроскопы вставляют, ножи ковали такие, что гвозди ими строгать можно. Ну и прочие чудеса.

Даже не верилось, что до присоединения к Империи разбойниками местные были первостатейными. Только грабежом и жили, года не проходило, чтобы в набег не отправились на имперские земли. Селян в рабы угоняли, деревни жгли, пашни вытаптывали. Чтобы порядок на границах с Зартаком соблюсти, вынуждены были императоры крепости строить, гарнизоны в них держать немалые. И было так, пока один из Эрранов не решил эти земли навеки к державе привязать. Сказано — сделано: в два года заняли доблестные имперские войска под командованием маршала Тоота весь Зартак. И горы, и земли, что за ними лежали, — вплоть до Восточного океана. Победа? Ан нет. Чуть не сотню лет после этого Зартак замиряли, замиряли, да никак замирить не могли. Одну банду горскую задавят — другая объявляется, не успеют крепость отстроить — вырезают в одну ночь гарнизон, а по башням да стенам — огонь… Бились как рыба об лед с этим самым Зартаком, пока лет за сто пятьдесят до Великой Войны не удалось приручить горцев.

А все тот самый маршал Зогу, на улице в честь которого названной Рой родился и вырос. Большой мудрости был человек. Где кнутом, где пряником сумел склонить несколько племен к миру с Империей. Посулил вождям графство да баронство, они и клюнули. Не те уже были горцы — воевать воевали, да не видели уже особой прелести в этой войне. На землях тех, кто раньше смирился, нефть и уголь нашли, — золото можно было и не воюя иметь. Иметь и покупать на него все, что захочешь. Рабы? А зачем рабы? Рабов кормить надо, лечить, мрут, как мухи, рабы, а работают из-под палки. Нефть качать и свободных нанять можно — пахать будут не за страх, а за совесть. Простому горцу тоже кровь лить не хотелось. Зачем? Свез в предгорья кувшины, что женщины налепили, — денежки и зазвенели в мошне, а еще сыр можно продать, вино, клинки, что по дедовским рецептам ковали, каменья драгоценные… Слово за слово, а воинство горское взяло да и растаяло без следа За пленение последнего из вождей Зогу-Миротворец получил из рук самого императора высший в истории Империи чин — генералиссимуса, да только два месяца ему и радовался… Стар был уже маршал Зогу…

Но с началом Великой Войны не только у Пандеи с Хонти головы вскружило от близкой свободы — Зартак тоже провозгласил независимость. И не он один. Да не вовремя. Если крупные северные провинции надеялись вернуть, носились с ними как с писаной торбой, то на все мятежные земли сил просто не хватало. И другой маршал — фамилию его слышал Рой, да запамятовал, а новую историю они в старших классах учили уже по новым учебникам, сокращенным до максимума, — долбанул по городам Зартака новейшими супербомбами. Такими, что одной на город с избытком хватает. И лежат сейчас меж гор, в зеленых некогда долинах, мертвые, оплавленные адским пламенем руины… Вместе с сожженными городами и обратившимися в пепел горожанами, к слову сказать, большей частью такими же имперцами, переселившимися в здоровый климат из густонаселенной тогда Метрополии, испарились все надежды на мир в Зартаке. Потому что тем горцам, что уцелели в своих деревеньках, таящихся по ущельям, терять было уже нечего… Война в горах длилась уже третий десяток лет, то притухая, то вспыхивая вновь.

Задумавшись, Рой чуть было не пропустил блик, кольнувший глаз острым лучиком Это могло быть что угодно: слюдяной прожилок на сколе гранитной глыбы, брошенная консервная банка, осколок стекла… Но егерь был уверен: это именно то, что нужно. И, не перечислив еще до конца весь перечень блестящих вещей, могущих оказаться на склоне, уже мягко придавил подушечкой большого пальца красную кнопку…

Россыпь циклопических глыб напротив окуталась грязно-бурым облаком, стремительно распухшим в огромный, метров двадцать диаметром шар, который величественно всплыл над кручей подобно растущему из горного склона исполинскому грибу-поганке. И только после этого прилетел звук, похожий на зевок великана. Минометчики, как всегда, были точны. Недаром их прозвали в горно-егерском корпусе «ювелирами». Вакуумные боеприпасы не требовали особенной точности, но были безумно, сказочно дороги, и за каждый потраченный приходилось отчитываться, тратя столько бумаги, что она, вероятно, перевесила бы не такой уж большой снаряд, гарантированно уничтожающий все живое в радиусе двадцати метров. Без разницы — стояло это живое до поры до времени на открытом месте или пряталось в укрытии.

Метрах в двухстах по склону вспух еще один «воздушный шарик», потом, немного погодя, еще один. Выждав, Рой пошевелил стволом автомата колючий кустик, росший возле его укрытия. Реакции невидимого снайпера не последовало. Но задергался пучок серо-зеленых веток там, где прятался Зарис. И снова горы промолчали. Егеря дразнили безмолвствующие каменные громады еще минут пятнадцать, но ни одна пуля больше не прилетела.

— Похоже, все, — донесся до Роя голос друга. — Выходим?

— Погоди еще минут пять.

Горы быстро научили бывшего горожанина осторожности, подтвердив за недолгую его службу здесь пословицу «поспешишь — людей насмешишь» не раз и не два. Только они не смешили. Убивали горы торопыг. То пулей снайпера, то притаившейся под тонким слоем щебенки самодельной миной-ловушкой, то — обвалом…

— Мочи нет терпеть, — не слушал его Зарис. — Щас я…

Он шевельнулся и поднялся из своего «капонира» — еще более массивный, чем обычно, от навьюченного на него снаряжения. Поднялся, чтобы рухнуть обратно. Неловко рухнуть, как подрубленный…

«Не возьму, — прорезался в ушах голос командира. — Куда мне такой громила? В него при всем желании не промахнешься…»

— За-а-арис!..

— Не возьму, — командир разведывательной роты, капитан Фогуту был непреклонен. — Куда мне такой громила? В него при всем желании не промахнешься. Да в сарай и то проще! Ты, парень, из каких мест?

— С севера, — степенно ответил Зарис, невозмутимый, как всегда.

— А откуда точно? — голос офицера чуть потеплел.

— Из Поморья. Только я их не помню.

— Кого? — не понял капитан.

— Отчих краев. Малым был, когда увезли.

— Отчих краев… малым… — усмехнулся Фогуту. — А говоришь совсем по-нашему. Земляк… Как фамилия?

— Текуду! Капрал Текуду!

— О-о! Капрал? Так ты служил?

— Немного, — смутился здоровяк. — Седьмая бронетанковая бригада.

— Ничего себе немного! — хлопнул себя по камуфляжным серо-коричневым бокам лейтенант. — Да мы, пехота, на вас молиться готовы были, на танкистов! Особенно на седьмую. Очень вы нам тогда помогли. Не вы бы… — офицер оборвал себя и махнул рукой. — А ты тоже воевал? — вопрос был обращен к Рою.