Юрьев день

Дома Треньке обрадовались несказанно. Бабушка велела мамке блины поставить.

Дед покряхтел:

— Экая жизнь пошла. Пресному пустому блину, ровно сладкому пирогу, рады.

— Может, обойдется все, папаня, — мамка молвила весело.

Смолчал дед.

Мамка за блины принялась. А Тренька решил покудова родительское хозяйство оглядеть: почитай, более трех недель дома не был.

Первым делом отправился в поле. А там, где совсем недавно хлеба стояли, желтой щетиной — жнивье. На огород заглянул — тоже голо. От гороха одни жесткие сухие плети остались. Репа выкопана. Капуста убрана.

Грустно сделалось Треньке. Прежде осенью на огороде он первый человек: везде поспевает, всем и каждому главный помощник. Ему же, когда бабушка с мамкой капусту рубят, — все кочерыжки, белые, хрусткие.

А ноне без него управились.

Недолго печалился Тренька. Про амбар, что загодя старательно готовили дед с отцом, вспомнил. И бегом к амбару. Без скрипу — должно, петли заботливо смазаны — отворилась прочная, в свежих досках дверь.

Потянул Тренька носом воздух. А он в амбаре уже другой, не тот, что прежде. Зерном пахнет, спелым,сухим. Сытный запах, густой. Сразу понятно, не пустуют теперь лари.

Приподнял Тренька крышку первого, а там пшеница, золотистая, ласковая. Сама между пальцами струится. Тренька к другому — там овес.

Шелестит чуть слышно в руках, точно шепчет: «Вот и я, Тренька, можешь полюбоваться». В третьем ларе — горох, веселый, звонкий.

Не очень полны были лари, однако более чем наполовину каждый.

Словно сжалилась здешняя скупая землица, одарила людей по их тяжелой заслуге.

Вышел Тренька из амбара. Дверь бережно притворил.

Рядом — кладовая и погреб вместе. И если в амбаре пол деревянный, жердью стелен, тут он земляной. И в самой кладовке землей и сыростью пахнет. Возле стенки, мхом утепленной, стоят две кадушки высокие с квашеной капустой. В открытом ларе навалена репа, цвета медового.

Тренька одну репку, с кулак, выбрал, надкусил и зажмурился: сочная, сладкая и язык пощипывает.

Другие припасы, что в кладовке были, осмотрел, попробовал. И мал человек, а по-взрослому подумал:

«Зиму сыты будем. Всего хватит!»

Довольный кладовку покинул.

А во дворе новость — приказчик Трофим с лошади слезает. Подле него два холопа с подводами.

Перед Трофимом отец с дедом в низком поклоне:

— Здравствуй, батюшка!

На что Трофим степенно, с поклоном, едва приметным:

— И вы, мужички, здоровы будьте!

Не успели словом перемолвиться, мамка из дверей, Трофима не видя:

— Тереня! Блины готовы. Пышные, румяные! Иди-ка побыстрее!

И застыла на пороге, увидев приказчика.

А тот:

— Ладно живете, православные. Даже у барина нашего Ивана Матвеевича блины по будним дням редко случаются.

Тренька и тот понял: будь они неладны,блины, что не в пору пришлись.

Трофим же:

— Со сметанкой блины едите али с маслицем? Или, может, с рыбкой красной?

— Какая сметана, батюшка Трофим Степанович? — хмуро вымолвил дед. — Али другое что? Впервой, внучонка побаловать, затеяли их. А ты — рыбка красная... Откуда взяться ей? С каких достатков?

— Впервой или в десятый, — Трофим свое гнул, — нам не ведомо. Есть блины, и слава богу. Кушайте на здоровье. Да благодетеля вашего, государева дворянина Ивана Матеевича Рытова, не забывайте добром поминать.

Гостей, хочешь не хочешь, угощать надо.

Бабка приказчику Трофиму и холопам, что при нем были:

— Не отведаете ли с нами?

— По делу мы, по службе, — ответил Трофим. — Однако и хозяев грех обижать.

Войдя в избу, скинул шапку, на иконы перекрестился. За стол сел.

На столе гора блинов пышных и поджаристых. А рядом две посудинки глиняные. Одна со сметаной густой, доброй. Другая — с маслом топленым, горячим.

— Эва! — изумился Трофим. — Да тут и сметанка и маслице в дружбе соседствуют!

Деду с укоризной:

— А ты, старик, говорил: «С каких достатков?»

Дед с удивлением великим на те посудинки воззрился: ни сном ни духом не ведал, что невестка для сыночка младшего такое баловство припасла.

Выстро поели. Более всех на блины Трофим налегал. А как закончилась трапеза, усы да бороду отерши, похвалил:

— Ладные блины. Сметанка хороша. И маслице доброе. Справно живете. Богато. Каждому бы так.

Мамка, как дед только что, принялась объяснять, словно оправдываясь:

— Сыночек пришел. А так разве масло со сметаной едим?

Трофим руками замахал:

— Господь с тобой, хозяйка! Нетто с дозором по чужим горшкам ходим? По делу приехали.

Из-за пазухи бумажку достал. Расстелил на столе, разгладил. На отца с дедом значительно посмотрел.

— Ну, мужички, на землице государя батюшки Ивана Матвеевича первый урожай собрали. И, — на стол кивнул, — видать, не плохой. Самая пора посчитаться. Не зря говорят, долг платежом красен. Так ли?

— Знамо так, — ответил дед.

Приказчик Трофим бумажку подвинул, начал читать.

Тренька, понятно, многого постичь не мог. Однако видел: чем далее, тем сумрачнее становились взрослые.

Когда же Трофим закончил, тихо стало в избе, будто помер кто.

— Али что не так, мужички? — спросил.

— Может, оно и так, — тоскливо выговорил дед. — Только по счетуто твоему надобно нам, почитай, все, что с землицы скупой собрали, барину отдать...

Поморщился приказчик, точно слово вовсе неразумное услышал.

— Так ведь сказано же: долг платежом красен. Али по-иному поряжались? Али напутал я чего или приписал лишнего? — Тут его голос железом зазвенел, а на щербатое лицо грозная тень набежала.

— Господь с тобой! — перепугался дед. — Кто ж про тебя такое скажет? Только жить-то как? Зерна, что останется, и до весны не хватит.

— То разговор совсем другой, — тучи сбежали с приказчикова лика. — Тут всегда государь-батюшка Иван Матвеевич поможет. Он о своих крестьянах, ровно о детях, печется. Кончится мучка — из барских амбаров возьмешь сколько надобно.

— Верно, — от двери донесся угрюмый голос дядьки Николы, — возьмешь один мешок, а отдай — два.

Как вошел — не заметили.

Обернулся Трофим. Нахмурился.

— Не с тобой речь и не о тебе. Почто в чужой разговор встреваешь?

И до тебя черед дойдет.

— Потому и встреваю! — озлился дядька Никола.

Бабушка вмешалась:

— И впрямь, Никола, помолчал бы. Без тебя голова кругом идет.

С Трофимом-то Степановичем ладом потолковать надобно.

Короток был, однако, разговор у приказчика Трофима с крестьянами.

Солнышко за полдень не успело перевалить, выезжала со двора подвода, груженная мешками. И на ней, почитай, три четверти того, что собрали с трудом великим Тренькины родные с землицы скудной.

Дед, должно, чтобы шуткой горе скрасить, сказал:

— Вот, Терентий, не нашел ты клада, оттого все беды наши.

Шмыгнул Тренька носом:

— Я-то нашел. Да что толку? Пустяки в туеске оказались. Железки словно бы горелые...

Глава 15

ЧЕРНЫЕ ПАЛОЧКИ

Постой, Тереня, — насторожился дядька Никола. — Какие такие железки? Какой туесок?

Хмыкнул Тренька, рукой махнул:

— Сказано же — пустяковые вовсе. Себе только одну и оставил.

Стал расспрашивать дядька Никола, на что те железки похожи были да размера какого. Рассказал Тренька. Дядька Никола племянника к себе притянул, руки на его плечи положил.

— Слышь, Тереня, ты эту железку найди непременно.

— Ладно, — сказал Тренька беспечно. — Погляжу на досуге.

— Нет, Тереня. Ноне же сыщи, сейчас прямо.

Тренька на дядьку Николу уставился: не смеется ли тот, не шутит?

А дядька Никола легохонько Треньку за плечи потряс:

— Ну, племяш, вспомни, куда ты ее деть али положить мог?

Задумался Тренька. Принялся соображать, где и когда ему железка на глаза попадалась в последний раз.

Бабушка головой покачала:

— Ты, Никола, мужик взрослый, а ума иной раз словно у дитяти годовалого.