Страница 27 из 131
Насилу ему удалось поговорить с Потёмкиным. Тот заверил Державина, что о награде будет объявлено в Преображение.
6 августа — Преображение Господне, для гвардейцев-преображенцев — не только церковный, но и полковой праздник. Офицеров пригласили в Чёрные Грязи, отобедать с императрицей. Торжество шло своим чередом, но о награждении Державина никто не обмолвился.
Потёмкин, командовавший преображенцами, вроде бы симпатизировал Державину, хотя в то время, конечно, не относился к нему, как к равному. Но не сидели на месте недруги Гаврилы Романовича во главе с майором Толстым — который считался правой рукой Потёмкина в полку. Державин «принужден был толкаться в передней» Потёмкина.
Но Потёмкин не обманывал: награда к Державину пришла, хотя и с опозданием. Очень скромная по гвардейским меркам и незначительная, если вспомнить о заслугах Державина в борьбе с Пугачёвым. Державина перевели с военной службы на статскую. Говорят, это Толстой убедил Потёмкина, что Державин не способен к воинской службе.
Дали ему чин коллежского советника, соответствующий воинскому чину полковника. Получил он и 300 душ в Белоруссии.
Державин был счастлив, что утомительная борьба завершилась хотя бы таким результатом. На всякий случай он набросал панегирик — «Излияние благодарного сердца императрице Екатерине Второй». Если бы будущая Фелица прочитала эти строки — наверняка растрогалась бы: «Сокровища целого света, вы менее для меня тех награждений, которые получил я от моей императрицы: они делают мне честь, они славу жизни моей составляют, они следствие правосудия Великой Екатерины». Это излияние красноречия Державин выпустил отдельным изданием. Так случается: чем скромнее награда — тем пышнее словеса благодарности.
Да, беспорочная служба в областях, охваченных бунтом, не позволила Державину прорваться на олимп. Он заслуживал большего. И всё-таки впервые Державин получил солидную награду, он вырвался из нужды, его фамилию запомнили первые люди империи, начиная с Потёмкина. И он не даст им повода забыть о себе.
РЯДОМ С ВЯЗЕМСКИМ
Эйфория от награды если и не была наигранной, то прошла скоро. В поисках достойного места новоявленный коллежский советник решил поволочиться за князем Вяземским.
Генерал-прокурор Александр Алексеевич Вяземский в те годы был самой влиятельной фигурой империи, исключая императрицу и Потёмкина. Никто не считал его человеком блестящих дарований, но на посту генерал-прокурора он действовал властно и цепко. В его руках оказались финансы, юстиция, внутренние дела, включая Тайную экспедицию… Злые языки поговаривали, что он угодил императрице своей заурядностью. На сером фоне Вяземского ей легче было блистать. Ему не хватало галантности, зато в работоспособности он не уступал никому.
Жена Вяземского — Елена Никитична, в девичестве Трубецкая, — была сводной сестрой Хераскова. Это первая ниточка, связавшая Державина с Вяземскими. Вторая ниточка — старые друзья Гаврилы Романовича, Окуневы. Александр Гаврилович Окунев служил в Сенате, а дочь свою выдал за князя Урусова — двоюродного брата княгини Вяземской. Окуневу нетрудно было ввести Державина в дом Вяземских.
Сперва Державин погулял на свадьбе, где в весёлом раже и познакомился с генерал-прокурором. Он стал частым гостем Вяземских и в петербургском доме на Малой Садовой, и на даче в Александровском. Скрупулёзно продуманная операция по внедрению в семью Вяземских прошла на удивление успешно.
Державин ближе сошёлся с Александром Алексеевичем за карточным столом, они играли по маленькой. В домашней обстановке Вяземский оказался приятным собеседником, это на службе он показывал крутой нрав. Как партнёр по игре Державин Вяземского устраивал. А супруга генерал-прокурора Елена Никитична и вовсе взяла Гаврилу Романовича под покровительство. Ей хотелось, чтобы этот остроумный, тонкий человек чаще захаживал к ним, украшая домашние собрания стихотворными экспромтами.
Елене Никитичне Державин был обязан многим: в отличие от генерал-прокурора, она в изящной словесности знала толк и любила иллюминировать жизнь стихами. Державин «писал стихи похвальные в честь её супруга, хотя насчёт её страсти и привязанности к нему не весьма справедливые, ибо они знали модное искусство давать друг другу свободу». Вот они, нескучные современные нравы! Елена Никитична знала, что суровая репутация её мужа многих отпугивает, а Державин — скромный коллежский советник — придавал блеск их дому.
Дабы угодить влиятельному сановнику, Державин по-приятельски развлекал его чтением вслух самых непритязательных образцов лёгкой литературы. Вяземский засыпал, исполняясь чувством благодарности услужливому Гавриле Романовичу.
Вскоре княгиня решила заняться судьбой холостого поэта. Державин внушал ей доверие, она настойчиво предлагала ему в качестве невесты свою родственницу и двоюродную сестру Хераскова — княжну Екатерину Сергеевну Урусову. Урусова задержалась в девицах: она всего лишь на четыре года была младше Державина. Пожалуй, не было в обеих столицах невесты, столь же страстно влюблённой в литературу. Княжна писала стихи, публиковала их в «Аонидах», отличалась бойким, самостоятельным умом и, конечно, вздыхала по Державину. И приданое за неё, верно, дали бы завидное. Этот брак укрепил бы служебные позиции Державина, но… он не готов был идти под венец без страстного увлечения…
Пришлось отшутиться: «она пишет стихи, да и я мараю, то мы все забудем, что и шей сварить некому будет». Ему — о чудо! — даже после таких шуток удалось сохранить дружеские отношения и с Вяземской, и с Урусовой. Державин вёл тогда небезгрешную жизнь, повесничал, однако знал меру и до поры до времени сохранял хладнокровие. В качестве идеала ему представлялась юная девушка, которую он превратил бы в молодую хозяйку хлебосольного дома. Вот ради такой девушки он отринет все мимолётные связи…
Державин долго выжидал — и наконец судьба его вознаградила. Всё тот же Окунев получил выгодное предложение — руководить строительством нового храма в Александро-Невском монастыре (через 20 лет, при Павле I, монастырь получит статус лавры). Таким образом, освобождалось место экзекутора в первом департаменте Сената — в княжестве Вяземского.
Державин запросто явился к князю и напрямую попросился на службу. Князь отдыхал в личных покоях, а в прихожей его ожидала какая-то просительница. Вяземский незаметно улыбнулся и попросил Державина принять у неё прошение, вникнуть и пересказать своими словами — так, чтобы князь сразу вошёл в курс дела. Когда Державин излагал — Вяземский придирчиво сверял его слова с бумагой. Что ж, получилось толково. «Вы получите желаемое место». В тот же день Державин стал сенатским экзекутором — с ходу.
Ну, и влюбился Державин опрометью. Несколько раз увидел девицу Бастидонову мимолётом — и образ её не мог выбросить из головы. Она выделялась в любом обществе: не только португальскими чёрными глазами (дед её — Яков Бастидон — португалец, прибыл в Россию из Голштинии), но и грацией. А ещё Державину сразу показалось, что она девушка воспитанная и неразвращённая.
Любовь любовью, но решение создать семью он принимал на трезвую голову, взвесив свои возможности… Много лет он жил бесприютно, по-солдатски — неудивительно, что ему захотелось домашнего убежища. Пока что никакого дома у Державина не было — если не считать казанского, который с трудом восстановили после пугачёвского погрома. Но на родине Державин не появлялся годами…
Состояние Державина к тому времени, если считать и заложенную собственность, достигло тысячи душ. К наследству прибавилась награда, полученная при отставке из гвардии, к тому же примерно треть своего состояния Державин выиграл в карты за последние годы — играл он теперь с умом, осторожно, редко да метко.
Он сразу открылся верному Гасвицкому, и они вместе, напялив маски, наблюдали за Катериной Бастидоновой на карнавале. А началось с того, что Державин, завидев прекрасную Катерину, крикнул Гасвицкому: «Вот она!» — от чего дамы перепугались.