Страница 14 из 65
— Знаю, — он вдруг сжал кулаки и давно не стриженые ногти вонзились в ладони. — Если бы не обида, я бы и здесь не оказался.
Она сдержала неуместный вопрос. Вовсе не потому, что ей нелюбопытно было узнать, какая такая обида лишила его свободы. В последний момент остановила ее другая мысль: за откровенность нужно платить. А к ответной откровенности, как ни крути, она не была готова. Но как за молнией следует гром, так и парень, начавший говорить, уже не мог остановиться.
— Я с другом… Он сопровождал меня. То есть… Мы шли на юг. Точнее, шел я, а друг меня сопровождал, — темные глаза уставились на сведенные в нервном переплетении пальцы рук. — Он сильный был. Я мог на не него положиться. Он спас меня от смерти… спасал от смерти не раз. Он хороший был…
— Та девчонка была,
Чудо как хороша,
Взглядом так обожгла,
Что раскрылась душа.
Я шептал страстно ей
И гордился собой:
"Если будешь моей,
Дам тебе золотой"…
Куплет разудалой песни, подхваченный десятками голосов, заглушил голос Леона. Уже и петь начали, — мелькнула у Роксаны злорадная мысль, — может, все-таки подерутся?
— Говорил мне мой друг:
"За один золотой
Все девчонки вокруг
Побегут за тобой".
Но напрасно он рек,
И сомкнулись кусты —
Я ее подстерег,
Но сказала: "Прости.
Милый мой голубок,
Мне ответь что-нибудь!"
И ударил кинжал
Мне в открытую грудь!
Нестройный хор голосов перекликался с далеким волчьим воем. Один из разбойников, по всей видимости, любитель застольного пения, оставив всех певцов далеко позади, первым закончил историю о непростой любви.
— Завершила свой круг,
Жизнь моя под луной…
А в таверне мой друг
Мой достал золотой!
Леон терпеливо дождался конца песни. Потом как-то странно вздохнул, будто именно о такую историю и собирался рассказать, однако разговор повел не о любви.
— Он говорил: поплывем по реке, так безопасней будет, пусть и дольше, — широко открытые глаза ловили далекий свет Селии. — Кочевники, говорит, воды не любят. Он сильный был и храбрый. Ночью плот строил, чтобы нам на юг плыть. А я сбежал. Обидно стало, что он как главный стал. Лошадь у меня быстрая была, уверен был, что он за мной поскачет и догонит… раз взялся беречь. И, правда, догнал. Когда в поле за мной разбойники погнались, он наперерез им скакал. И стрелу в грудь… за меня принял.
В темных глазах дрожала влага.
Роксана молчала. Она не собиралась его успокаивать. Парень — он без малого мужчина. Иной поплачется в жилетку, а после опомнится и на тебе же отобьется, за то, что свидетельницей его унижения была.
— Чтоб в наших врагах крови меньше осталось, чем в этом кубке, — лихой чернобровый разбойник с длинными волосами, разобранными на пробор и стянутыми на затылке, несколькими глотками осушил здоровую кружку с молодым вином.
Роксана не обратила бы внимания на этот тост, в ворохе себе подобных, если бы после него разбойники дружно не поднялись бы со своих мест. Корнил о чем-то негромко заговорил, остальные слушали, нельзя сказать чтоб очень уж внимательно. Чернобровый то и дело вставлял веское слово, под ободрительные возгласы остальных.
До Роксаны долетали лишь отдельные слова. Смутное предчувствие грядущей беды шевельнулось в душе и тут же получило подтверждение. Среди оживленно переговаривающихся разбойников девушка заметила Протаса. Юнец тоже получил слово. О чем он говорил, Роксана не слышала, но жест — вытянутую в ее сторону руку не заметить не могла. Сердце глухо ударило в грудь: если за дело взялся Протас беды не миновать. А памятуя о том, какое сильное чувство он к ней испытывал, можно было не сомневаться — эта беда по ее душу.
Наконец, главари разбойников ударили по рукам. От общей толпы отделилось несколько человек. Один из них, толстяк, которому Роксана была обязана своим пребыванием у разбойников, что-то негромко доказывал высокому белобрысому мужчине, следовавшему за ним попятам. Не отставая от них ни на шаг, улыбаясь широкой улыбкой охотника, только что добившего своего первого волка, прямо к ее повозке шел Протас. Ворот красной косоворотки, расстегнутой у плеча, бился крылом на ветру. Роксана заставила себя улыбнуться, глядя в эти безумные, зараженные лихорадочным блеском глаза.
— Что-то случилось? — встрепенулся Леон, но ей, с трудом выдерживающей молчаливую дуэль было не до него.
Протас продолжал идти прямо на нее и она встречала его улыбкой, от которой сводило скулы. Роксана поздно заметила, что толстяк с белобрысым повернули налево и остановились у повозки с кочевниками. Еще не веря в то, что счастливо избежала неизвестно чего, девушка с удовольствием отметила, как Протас отбил себе руку, походя стукнув со всей силы по железным прутьям. Подскочила Ириния, спросонок непонимающе озираясь по сторонам. А Протас уже стоял рядом с товарищами.
— Вот этот, — толстый палец ткнул в Фагран-дэя, щурившего сонные глаза. — Этот сильный, чуть решетку не сломал.
— Думай, что говоришь, — белобрысый почесал в затылке. — У этого вся сила в ругань уйдет. Проиграем с этим. Ты как думаешь, Протас?
— А мне и думать не надо, — Протас ухватился за навесной замок, стягивающий железные прутья. — Вот тот. И Корнил так думает.
Для Роксаны не осталось тайным, на кого он указал. Однако Ханаан-дэй, безучастно сидевший на корточках, даже глаз не открыл. Протас добрался до него и сквозь прутья. Сильный удар в бок, заставил кочевника открыть один глаз.
— Ты, выходи, — тихо приказал Протас.
— Мне не надо, — Ханаан-дэй разлепил сухие губы.
— Выходи, говорю. Драться будешь.
— Зачем?
— Затем, что на тебя столько поставили, сколько вы все вместе взятые не стоите в базарный день на ярмарке.
Ханаан-дэй молчал, равнодушно взирая на разбойников, и не двигался.
— А если не пойдешь, — Протас шумно вздохнул, — наш проигрыш будет. Но Корнил злой сейчас, за такой проигрыш всех вас порешит. Было вас мало — так еще меньше станет. На семерых, — он коротко хохотнул. — Идешь?
Ханаан-дэй медленно покачал головой из стороны в сторону. Тут произошло нечто, заставившее его не только открыть глаза, но и вскочить.
Протас мигнул белобрысому и тот вскинул лук. Запела туго натянутая тетива и отпустила стрелу в короткий полет. В последний момент Ханаан-дэй вскрикнул, по всей видимости, отменяя решение, но было поздно. Стрела с черным оперением вонзилась в плечо Фагран-дэя, успевшего лишь отклониться в сторону. Без единого звука он упал на спину, ухватившись рукой за торчавшее древко.
— Еще? — участливо поинтересовался Протас и махнул рукой. Белобрысый повернул лук, заряженный новой стрелой в сторону очередной жертвы, но Ханаан-дэй уже стоял у железных прутьев.
— Я иду, — коротко сказал он.
— Добро, — Протас согласно кивнул головой. — Помни, проиграешь, не одним степняком меньше станет — Корнил самолично всех перережет. Просто помни об этом, степняк.
На освобожденной от столов площади, окруженной со всех сторон разбойниками, Ханаан-дэя ждал соперник. Высокий, гладковыбритый, с темными волосами, убранными в хвост. Как жаром от Гелиона, от него веяло уверенностью в собственных силах. Доказательством одержанных побед на обнаженном торсе темнели шрамы. Глубоко посаженные глаза пытливо изучали приближающегося степняка. Тугие мышцы играли под смуглой кожей, вызывая шумный восторг разбойников.
В противовес лощеному, пышущему здоровьем противнику, как шакал против матерого волка — Ханаан-дэй, изможденный, небритый, с короткими, успевшими отрасти волосами. Правда, уверенность Роксаны в том, что победит разбойник, заколебалась после того, как степняк скинул рубаху, вернее, то, что от нее осталось. Она первый раз видела хозяина полуголым и не сдержала возгласа удивления. Ему было чем похвастаться перед своими степными девками. Покатые плечи борца, крепкая шея, резко очерченная грудь и плоский живот, где под кожей змеями перекатывались мышцы. Левое плечо росписью кнута захлестнула татуировка, но что именно там было изображено, Роксана не разглядела.