Страница 3 из 3
— Мыр! — ободрила как-то просочившаяся в коридор Гудрун. Встав на дыбки, утешительница налаживалась поточить когти о штаны утешаемого. Это позволяло заняться ловлей кошки и счисткой шерсти, только лейтенант не поддался. Широко шагнув, он вынудил надоеду отцепиться и постучал, как стучал в каюту «Ноордкроне». Дождался приглашения. Вошел.
Олаф тоже каждое утро брился и тоже был застегнут на все пуговицы. Фельсенбург щелкнул каблуками.
— Мой адмирал, имею печальное известие из Эйнрехта. Его величество Готфрид скончался в ночь на семнадцатый день Летних Волн в своей резиденции.
Олаф Кальдмеер медленно поднялся. Сегодня они не виделись, так вышло... Они отдельно завтракают, отдельно смотрят на дождь, отдельно дышат.
— Капитан Джильди осведомил вас о подробностях?
— Никак нет! — Проклятье, неужели так будет и дальше?! — Мне сообщил господин Клюгкатер. Разрешите доложить подробно...
— Чем раньше мы прекратим эту игру, тем лучше. — Щека Олафа дернулась. — Я тебе больше не начальство, но, если ты сядешь, нам будет проще говорить.
Руппи сел, в очередной раз не понимая, какого змея Кальдмеер отказался оставить при себе хотя бы Канмахера. Вальдес предлагал, Альмейда не возражал, только Олаф пожелал быть один. Совсем.
— Я слушаю, — ровным голосом сообщил Олаф, и Руппи захотелось перенестись в какое-нибудь уютное местечко. На Китенка там или к Старым Бойням.
— «Хитрый селезень», как вы знаете, стоит в Малой гавани вместе с галерами. — Нет, он не сбежит, он доложит! — Появляться в торговом порту экипажу не запрещено...
— Я помню.
— Клюгкатер не называл имен, но он несомненно встретил кого-то из своих знакомых. Добряк — честный шкипер, однако в молодости, видимо, знался с контрабандистами.
— Да, это очевидно. Для простого торговца Клюгкатер слишком хорошо знает побережье. Итак, о чем рассказали контрабандисты? Кроме как о корабле с повешенными в гавани Ротфогеля, разумеется.
— После возвращения «Верной звезды» в городе начались волнения. — Юхан говорил о «буче», но отойти от казенщины Руппи отчего-то не мог. — Назначенный Фридрихом комендант бежал. В Метхенберг пока спокойно, однако прибывшие в прошлом месяце столичные ревизоры раздражают и честных торговцев с моряками, и... не очень честных.
— Это тоже очевидно. О смерти его величества было объявлено?
— Да. Манифест регента зачитывали на портовой площади.
— И что следует из этого манифеста?
— Шкипер говорит, документ составлен так, словно Фридрих является законным наследником.
Перевод был очень вольным. На самом деле Добряк бурчал, что пластужий потрох расселся на троне и горшок под низ сунул, чтоб далеко не ходить. «Ну и кто теперь у нас заправлять всем будет? — вопрошал своих «цыпочек» Добряк. — Если этот дружок Бермессеров — точно к фельпам плыть пора...»
«Цыпочки» утешающе булькали, пока было чем, потом замолчали. Руппи тоже сказать было нечего, не объяснять же, что бабушка без дела сидеть не станет и самозваному регенту короны не видать, а Дриксен не видать покоя. По крайней мере, пока великие бароны не положат к ногам дяди Иоганна корону с изумрудами, и лучше б они сделали это поскорее.
— А что говорят люди? — Рука Олафа легла на Эсператию, как прежде на эфес. Отца Луциана б сюда, к нему, или хотя бы брата Ореста.
— Мой адмирал, побережье Фридриха не примет.
— Побережье всего-навсего хочет, чтоб его не разоряли. — Щека Ледяного вновь дернулась. — Тебе это будет неприятно слышать, но регента отвергают потому, что проиграли мы. Эйнрехт отвечает за мои ошибки, как бы ни относиться к его высочеству.
— Мы?
— Да, Руперт. Гибель Западного флота — следствие моих приказов, а мятеж в Ротфогеле — прямое следствие шутки Вальдеса, но ее не было бы, если б не мое согласие на казнь офицеров «Верной звезды». Мало того, Вальдес караулил Бермессера, потому что ему взбрело в голову отомстить за меня. В итоге Западный флот лишился флагмана, каким бы тот ни был. Мы все нанесли непоправимый вред Дриксен, только Бешеный — враг, а мы были офицерами кесарии. Боюсь, стронутая тобой лавина остановится не скоро, и только Враг знает, кто окажется под обломками.
— И поэтому, — очень тихо и медленно спросил Руперт, — вы читаете Эсператию?
— Да. Я хотел бы исповедаться, но идти к священнику с «Верной звезды» выше моих сил, а других здесь нет. В молодости я слышал танкредианскую проповедь, но ничего не понял. Теперь вспомнилось... Любой может оказаться орудием возмездия, посланным за грехи тем, кто отошел от Создателя, и наши благие намерения ничего не меняют. Как и наши желания.
Все свершается по воле Создателя, значит, Альмейде суждено было вернуться незамеченным, и шторм, тот шторм, разыгрался по Его воле. Ты трижды сохранил мне жизнь, потому что так было суждено. Я должен был отправить на рей дриксенских офицеров, а в Ротфогель должен был войти мертвый корабль. Выбор был лишь у горожан, им следовало вспомнить о своих грехах, но они восстали против власти, однако власть, любая, дарована нам свыше. Мы заслужили Фридриха и не должны противиться его воле, если не хотим рушить все новые и новые камни на головы пока еще невинных.
Руперт слушал — схватившее за горло бешенство лишало возможности возражать, лейтенант мог разве что садануть дверью и выскочить в коридор, где стенала одинокая Гудрун. Он бы так и сделал, если б не родился Фельсенбургом, а Фельсенбурги если и отступают, то под барабанный бой и развернув знамена. Мысль Олафа была понятна и страшна, толковых возражений с ходу не находилось, и при этом с каждым словом Ледяного в лейтенантской душе крепла уверенность: все не так! Не для того истекал кровью Лёффер и плясало солнце, чтобы жители Ротфогеля валились на колени перед лжерегентом. И Бермессер с гаденышем Тротте получили свое. Трусам, клеветникам и подхалимам место в петле, а Создатель — что ж, пусть судит по-своему, по-вечному... Потом.
— Ты не согласен, — резко бросил Кальдмеер, — я вижу. И ты умеешь увлекать за собой и добиваться своего... Страшно подумать, скольких ты отправишь в Закат, защищая то, что считаешь истиной.
— Простите. Я не умею защищать то, что считаю ложью. Разрешите идти?
— Ты любишь решать сам, так решай.
В повисшей тишине можно было утонуть, как в трясине. Кальдмеер, видимо сказав все, замолчал, и теперь говорил накрывший Хексберг еще с ночи дождь. Капли настырно барабанили по подоконнику, напоминая о том, что лету скоро конец. Самое время болтать о безнадежном, болтать — не слушать.
Чтобы успокоиться, Руппи перечислил про себя все кости черепа и принялся подбирать слова, с которыми можно уйти, не оскорбив ни Зеппа, ни себя, ни адмирала цур зее, такого, каким он еще был, когда флот втягивался в хексбергскую бухту. Прежнего Олафа наследник Фельсенбургов любил, нынешнего предпочел бы не знать. Становящееся глупым до безнадежности молчание прервал Вальдес.
— Я не понимаю, — удивился он. — Ваши люди в моем доме поминают вашего же кесаря, а вы что делаете?
— Вы давно узнали? — Олаф отодвинул книгу, обращать Бешеного он не собирался.
— Недавно. Милейшие контрабандисты делятся новостями не только со «своими». Ваш Готфрид решил уподобиться нашему Фердинанду, бывает... Касеру сейчас принесут.
— Это излишне.
— Господин адмирал цур зее, — заверил Бешеный, — я глубоко уважаю вашу контузию, но только не в данном случае. Монархов следует поминать. Тот, кто этого не делает, рискует в один премерзкий день проснуться в республике, и хорошо если не дуксом. Дуксия Дриксен.... Звучит омерзительно, а то, что звучит омерзительно, таковым и является, так что лучше до этого не доводить. Руперт, ты согласен?
— Да. Но регент Дриксен его высочество Фридрих звучит еще хуже.
— Пожалуй... Тогда святая обязанность его высочества догнать Бермессера...
— Мя-а-а-а...
Влетевший впереди ординарца с подносом пушистый шар заметался, как всегда, когда дорывался еще и до Вальдеса. Адрианианская тварь с первого взгляда воспылала к Бешеному греховной страстью, второй по счету, и теперь разрывалась между Дриксен и Талигом. Альмиранте ухватил Гудрун за шкирку и водрузил на здоровенный серый том.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.