Страница 7 из 8
– Значит, так, – выдал свое резюме Бабурин. – Этих козлов надо мочить!
– Кого ты имеешь в виду, позволь узнать? – насмешливо спросил Куропаткин.
– «Атлант», – коротко брякнул Бабурин.
Я увидела, что лоб Ильичева покрылся испариной.
– А почему их? – спокойно уточнил Куропаткин.
– А кого еще? – ощерился Бабурин. – Ясно же, что это они!
– Как раз не ясно, – возразил Николай Иванович.
– А кто тогда, по-вашему? – всем широким корпусом повернулся к нему Бабурин.
– Не знаю, – покачал головой Куропаткин. – Какие-то сопляки, ты же сам слышал. Мало ли сейчас таких дебилов? Гоняли на своих драндулетах, увидели молодую девчонку, вот и решили поиздеваться-попугать. Это ж они друг перед другом рисуются, крутость свою показывают.
– Но почему-то именно перед дочерью Елены, – заметил Бабурин.
– Дочь Елены сама хороша, тебе ли не знать! – пренебрежительно махнул рукой Куропаткин. – Могла и спровоцировать их своим поведением. И вообще, может, сама виновата! Ты же не знаешь, что у них там за дела, у малолеток этих? Это она маме напела, что знать их не знает, а она соврет – глазом не моргнет!
– А автокатастрофа? – подал голос Ильичев.
– Да, – поддержал его Бабурин. – Тоже детские разборки? Ее тоже малолетки подстроили, чтобы пошалить и порисоваться?
– Да с чего вы взяли, что ее подстроили? – усмехнулся Куропаткин. – Я вам уже говорил, что зря вы кипешуете. Конкуренты наехали, на понт взяли – вы сразу и в штаны наложили!
Бабурин сердито засопел.
– Вы как знаете, а я намерен с ними разобраться! – заявил он. – В «Атланте» все гады, я справки наводил… Такие козлы оборзевшие, что их на место сразу надо ставить. Пока совсем не оборзели.
– Ну и разбирайся, – пожал плечами Куропаткин. – Раз тебе делать нечего.
– То есть вы не собираетесь действовать? – налился бордовым соком Бабурин.
– Нет, – твердо ответил Куропаткин. – И тебе не советую. Дураком себя выставишь, и все.
Ильичев, как мне показалось, вздохнул с облегчением: он тоже явно не горел желанием участвовать в личных разборках с конкурентами. И тут же поймал на себе испытующий взгляд Бабурина, который тяжело вперился в него. Ильичев завозился на стуле и посмотрел на меня.
– Позвольте мне вмешаться, – твердо произнесла я. – Прежде чем ехать разбираться с «Атлантом», я считаю необходимым побеседовать с самой Кристиной. Тогда уже можно будет проанализировать ее показания, понять, говорит она правду или нет, и сделать соответствующие выводы.
Бабурин недоверчиво и не очень дружелюбно смотрел на меня. Я уже хотела было представиться сама, дабы пресечь его скепсис, но тут неожиданно выступил Куропаткин:
– Ты послушай ее, Леша, она дело говорит. Личный телохранитель Вовы, прошу любить и жаловать.
Бабурин как-то неодобрительно посмотрел на Ильичева, потом выдавил из себя:
– Очень приятно.
– Евгения Максимовна, – мило улыбнулась я, глядя на туповатое лицо Бабурина. – Так что, составите мне компанию и проводите домой к Елене Константиновне?
– Я нет, – сразу же ответил Куропаткин. – Думаю, что вы там без меня отлично справитесь, тем более что у меня с этими бабенками всегда беседа не клеилась. – Как я поняла, он имел в виду Елену Темникову и ее дочь.
– Тогда едем! – произнес Бабурин и стал подниматься со стула.
Ильичев, которому разговор с Кристиной казался куда более приятной перспективой, чем разбирательства с конкурентами, последовал его примеру. Мы все трое вышли в прихожую, сопровождаемые хозяином дома. Когда Николай Иванович запирал за нами дверь, рукав его рубашки приподнялся, и я увидела на его загорелом запястье татуировку – выколотые буквы, образующие слово ЗОЛОТО. Значение этой зоновской наколки было мне знакомо – «Запомни, однажды люди оставят тебя одного»…
Глава вторая
Темникова проживала в центре города, в одном из совсем недавно выстроенных домов, и занимала там квартиру из трех просторных комнат. К моему удивлению, Бабурин достал из кармана ключ от домофона и, спокойно открыв дверь, прошествовал в подъезд. Однако, когда мы поднялись на восьмой этаж, он позвонил в квартиру Темниковой. Послышались осторожные шаги, Елена Константиновна долго вглядывалась в глазок, тихо шурша за дверью, пока Бабурин наконец не выдержал и громко не провозгласил:
– Да мы это, мы, не боись!
Темникова тут же открыла дверь. Похоже, в компании своих коллег-мужчин она чувствовала себя куда увереннее. Для начала она провела нас в большую квадратную кухню, где мы расселись за столом, а Елена налила воды в кофеварку. Никакой подруги-психолога к нашему приезду уже не наблюдалось.
– Как ваша дочь? – спросила я.
– Спасибо, вроде бы более-менее, – кивнула Елена. – Она сейчас в своей комнате, музыку слушает. Хотя я уговаривала ее поспать, даже дала успокоительное. И сама немного выпила.
От Темниковой исходил слабый запах алкоголя, и я подумала, что она приняла не только успокоительное. Впрочем, в такой ситуации это было простительно, да к тому же меня не касалось.
– Мы бы хотели с ней побеседовать, – продолжила я.
– Зачем? – тут же насторожилась Темникова, бросая быстрый взгляд на Бабурина, а затем на Ильичева.
– Затем, чтобы разобраться, что произошло, и понять, что делать дальше, – терпеливо пояснила я.
– Но я же вам все рассказала! – вскричала Темникова.
– Но вы же сами признали, что многого не выяснили у дочери, да и вам было не до подробностей, – напомнила я. – И потом, Кристина в любом случае расскажет все точнее.
– Ну, я не знаю… – пробормотала Темникова, растерянно поглядывая на своих компаньонов. – Стоит ли ее беспокоить, она подавлена, расстроена.
– Зови! – только и сказал Бабурин, и Темникова, вздохнув, вышла из кухни.
Вернулась она довольно быстро, а следом за ней с недовольным лицом шла девушка, по виду которой сложно было определить, представительницей какого пола она являлась. У нее были абсолютно прямые жгуче-черные волосы. Косая рваная челка через все лицо, полностью закрывающая левый глаз. Возле носа блестела бусинка пирсинга. Глаза густо обведены черно-розовыми кругами. Одета она была тоже в подобных тонах: черная футболка, черные узкие джинсы с ярко-розовым ремнем из кожзаменителя. На футболке – приколотое розовое сердечко. Фигура ее была худой и нескладной, она еще не перешагнула порог, за которым оставался подросток и появлялась женщина.
«Девочка, видимо, относит себя к представителям субкультуры эмо, – отметила я про себя. – Эмоциональные выбросы, экзальтированность, протест против действительности, одиночество и непонимание, чаще мнимое…Что ж, вполне характерно для ее возраста».
Девчонка окинула всех собравшихся враждебным взглядом, плюхнулась на стул и сразу же потянулась к вазе с фруктами. Достав из нее мандарин, она принялась меланхолично счищать с него кожуру.
– Привет, Кристина, – улыбнулась я ей.
– Здрас-сте, – безразлично процедила девушка.
– Мы приехали, чтобы тебе помочь, – взяла я инициативу в свои руки, поскольку мужчины помалкивали, а мать уже, наверное, переговорила с Кристиной не один раз.
– В чем? – не меняя интонаций и не поднимая головы, спросила Кристина.
– Мама рассказала нам о том, что с тобой случилось утром. Мы хотели бы услышать твой рассказ.
Кристина подняла голову на мать.
– Зачем ты привлекаешь к этому посторонних? – резко спросила она, отодвигая очищенный мандарин.
– Кристина, Евгения Максимовна не посторонняя! Она нанята для охраны нашего концерна и для защиты лично нас! – как можно убедительнее произнесла Темникова.
Это было большим преувеличением, я была нанята лично Ильичевым и лично для его охраны и настояла на разговоре с Кристиной только потому, что все происшествия с компаньонами Владимира Николаевича и их родными могли иметь к нему непосредственное отношение. Но подобная интерпретация сейчас была более значима в глазах Кристины.