Заказ

– Его суперскаковые гены проявились вследствие кросса двух знаменитых американских линий – Неарко, через Назрулу, а потом через Боулд Рулера… и Карусо – через бабку Секретариата, Императрис…

– Мужчины, кофе готов! – подала голос Лидия Николаевна. – Складывайте-ка свои бумажки, не то залью!

Пётр Иванович с Серёжей подняли головы, отсутствующе кивнули и снова уставились в ватман.

– Помнишь, Серёга, купили мы кобылу в Лабинском заводе? От Энтерпрайза?

– Это вы про бабку Заказа? Кумушку?

– Про неё самую. Так вот, Энтерпрайз – тоже внук Назрулы. А Кумушку искусственно осеменили привозной из Англии спермой. Помнишь? Первые опыты после поездки Цыбули в Ливерпуль? Мать того жеребца, чью сперму использовали, – вот она, Виннинг Кэролс, и – видишь? – она тоже несла в себе кровь Назрулы. Даже дважды. В очень дальнем инбридинге. И получилось, что в крови матери Заказа очень много генов Назрулы. Но это ещё не все…

– Ребята, я наливаю. Остывает ведь!

Пётр Иванович не глядя отодвинул ватман чуть в сторону, освобождая место для чашек.

– Теперь смотри сюда… вот отец Заказа. Мало того, что в его крови по материнской линии сплошной Норсерн Дансер… Тоже, кстати сказать, трижды венчанный! Так ещё и его дед по отцу, знаменитый Сир Тейлор, от той же самой Императрис – бабки Секретариата. Понял теперь, что Цыбуля задумал? Второго Секретариата, только нашего, российского, вырастить решил! Вот чего ради за спермой мороженой в Англию мотался… А гнедым Кузька вышел потому, что в рыжем Секретариате мать на экстерьер и масть сильнее влияла, а в Кузьме – Назрула. Его генный акцент сильнее сказался…

Мужики отвалились от ватмана. Глаза раскрасневшегося Петра Ивановича возбуждённо блестели. Сергей скрёб вихрастый затылок:

– То-то Дед над Каринкой так убивался… И жеребёнка спасти просил…

Пётр Иванович отхлебнул кофе, восторг исследователя в его глазах медленно угасал.

– Вот я и ждал… когда же Секретариат в Кузьке проснётся. Ну и… дождался… Если бы ты знал, как я на него надеялся…

– А что ж вы нам никогда?.. Пётр Иваныч, а?

– А не засмеяли бы меня, старого дурака? Щас, мол, прям тебе и Секретариат… в Сайске нашем занюханном… Теперь, как Цыбуля забрал его, всё сразу на место и встало. Прав я был! Цены этому коню нет, Серёженька. Конечно, на заводе ему самое место. Жеребяток новых давать… Только как уж мне поскакать с ним хотелось… Кой-кому доказать, а то и нос утереть… Ведь всю жизнь второй… Не понять тебе…

– Мужички, вы давайте-ка по третьей и последней, – подала голос Лидия Николаевна. Пасмурный вид супруга явно беспокоил её. – За коня вашего! Пусть ему кобылки одна другой краше… Пусть в жизни ему только гладкая дорожка под ноги стелется! Без камушков и без кочек! Чтоб не спотыкался никогда. Секретариат…. Надо же, кличку придумают…

В один самый обычный февральский день на конюшню влетел хромой Андрей с маточного отделения:

– Мужики! Аида! Поможете… У нас Каринка не разродится никак. Третий час мучается… Врач говорит – худо дело!

Повторять не понадобилось. Трое конюхов молча подхватили полушубки и ватники и заторопились к выходу из конюшни. Серёга побежал вместе с ними.

Каринка лежала, вытянувшись, на полу просторного денника и тихо постанывала. Лошадиное тело казалось совсем плоским и маленьким, и только раздутый беременный живот вздымался горой. У окровавленного хвоста на коленях стоял совхозный ветврач. При виде вошедших он поднял глаза, лицо у него было мрачное и безнадёжное.

– Воды поди уж часа два назад как отошли. И потуг нету почти… Уходит кобыла! – констатировал он.

Повисла тяжёлая пауза. Мужчины молча стояли кругом, а Серёжа почувствовал пробежавший по спине холодок. Каринка была ласковой и умной кобылой, да и здоровьем всегда отличалась отменным…

Вновь послышался тихий голос врача:

– Кесарить надо, пожалуй… Иначе и кобылу и жеребёнка… Спиной плод идёт. Пытался развернуть, да где тут… Жеребёнок крупный, по сухому не получается… Что делать будем, мужики?..

В это время глухо бухнула наружная дверь, и все обернулись. По проходу в расстёгнутом полушубке летел без шапки директор зерносовхоза Василий Никифорович Цыбуля. Мужики молча расступились перед ним, освободив вход в денник, где погибала кобыла.

– Ну? Что тут? – Дед Цыбуля едва переводил дух. – Серьёзно?

– Не то слово, Василий Никифорович… – Ветврач встал на ноги и подошёл к директору. – Решать надо… не то обоих потеряем.

Директор вдруг взорвался:

– Решать? Я, что ли? Ты ветврач, ты и решай!.. – Его лицо передёрнулось, он помолчал и спросил тихо, почти умоляюще: – Неужели Каринку спасти нельзя? Операцию там… Ты говори, лекарства, может, какие.. Чего молчишь?

Ветврач понуро смотрел на свои валенки.

– По моим понятиям, дядя Василь, можем только жеребёнка спасти…

Директор хотел что-то сказать, но задохнулся и молча шагнул внутрь денника. Опустился на корточки, нежно погладил ноздри Каринки, и было видно, как дрожат у него руки. Он долго смотрел в мутнеющие глаза лошади… и наконец прошептал:

– Ты прости нас, маленькая… вон как оно получилось… Постарайся ещё чуть-чуть, потерпи… Ради сынка своего будущего или дочери…

Кобыла глубоко и шумно вздохнула… Серёже показалось, что она даже приоткрыла глаза и взгляд их на миг просветлел, вновь стал живым и всё понимающим…

Директор поднялся и тихо вышел из денника.

– Давай! Что ж теперь делать… – решительно сказал он врачу. – Только жеребёночка мне сберегите…

Дед Цыбуля быстро зашагал прочь, и Сергей нечаянно подсмотрел, как сильный, здоровый, крутой мужик украдкой что-то смахивал со щеки…

Доктор хлопотал с инструментами, делая Каринке укол за уколом, а потом высунулся в проход и сказал:

– Ребята, вы, там нож поострей приготовьте… Чтоб ей долго не мучиться…

Когда скальпель делал первый надрез, кобыла была под наркозом. Не под полным, под частичным. Наверное, она чувствовала боль, но лежала тихо, не билась, только стонала. Общий наркоз давать было нельзя – на лошадей он действует не всегда предсказуемо, не дай Бог, сердце остановится, пока жеребёнок ещё в плаценте. Тогда и ему тоже конец… Опытный врач действовал быстро, и вот на солому из развороченной материнской утробы вывалился белый блестящий мешок, в котором билась, сучила ножками новая и пока ещё очень слабая жизнь. Короткий взмах скальпеля – и люди увидели непропорционально-угловатое, поросшее слипшейся шёрсткой коричневое существо…

– Жеребчик, – подал голос ветврач. – Ух ты, ногастый…

Новорожденный не дышал – ему было незачем. Кровь умирающей матери всё ещё питала его, всё ещё стучала в пульсирующей пуповине…

Доктор прочистил жеребёночку ноздри, резким движением разорвал пуповину и слегка подтолкнул малыша под рёбра. И – чудо!.. Настоящее чудо!.. Крошечные мокрые ноздри вдруг завибрировали, с каждым мгновением двигаясь всё ритмичнее и ритмичнее, всё увереннее совершая самые первые вздохи…

– Ну вот! – невольно улыбнулся доктор. – Хоть с этим порядок… Забирайте, мужики. На попону – и потащили в свободный денник. Сейчас мы с ним займёмся… Вот только с матерью… Да идите живее!..

Притихшие мужчины вместе с Сергеем аккуратно переложили жеребёночка на попону и, взявшись за все четыре угла, аккуратно понесли в самый тёплый и чистый денник.

Каринка лежала неподвижно, беспомощно вытянув шею…

Ветврач скоро появился в деннике, куда унесли новорожденного. Жеребёнка обмыли, насухо вытерли и укутали потеплее.

– Серый, там у нас Кукла недавно ожеребилась, ещё молозиво идёт. Сбегай надои сколько сможешь. Наш-то есть скоро запросит…

Доить даже самую смирную кобылу – занятие не подарок. А уж Кукла была до того капризной и своевольной, что ни у кого и мысли не возникло пристроить к ней маленького сиротку. Однако Сергея она знала и доверяла ему, и через полчаса за пазухой у паренька уже грелась бутылочка с кобыльим молозивом. А ещё минут через двадцать гнедой жеребёночек встал и неуверенно, на тонких заплетающихся ножках заковылял по деннику. Тыкался туда и сюда, искал мамку, искал её тёплое брюхо, её щедрое вымя… искал и не находил…